Дунька растерянно глядела в спину уходящему из столовой Архарову. Она решительно ничего не понимала - вроде между ней и графом не произошло ничего такого, что заставило бы Архарова гордо удалиться, уступая женщину другому кавалеру.
К сожалению, Дунькин жизненный опыт был невелик, а уж находиться в положении добычи между двумя соперниками ей и вовсе ни разу не доводилось. Сперва за нее все решала Марфа. Потом было время, когда Дунька, уже став Фаншетой, мужским полом пренебрегала - постельные игры после житья у Марфы ей были неинтересны. Затем Гаврила Павлович сделал ее своей мартоной - и ее такое положение дел весьма устраивало. Тем более, что старый проказник завершил ее амурное образование, и ей с ним жилось неплохо. Так и вышло, что в ее жизни не было обычнейшего кокетства, известной всем барышням галантной игры с двумя и с тремя вздыхателями разом, когда одного ободряешь взглядом, другому надежду подаешь улыбкой, третьего с ума сводишь равнодушием. А будь Дунька поопытнее - то сразу бы уловила архаровское смурное настроение и не доводила бы дела до его молчаливого ухода.
Алехан - тот все понял и усмехнулся. Вроде бы цена девке, которая ночью, переодевшись в мужской наряд, прибегает тайком к любовнику, невелика, даже если любовник - московский обер-полицмейстер. И уступить такую девку приятелю, не испытывая никаких трагических чувств при этом, - дело несложное. Тем более, что она сама всячески показывала свое желание быть в мужском обществе. Кабы Архарова с Фаншетой связывало нечто более значительное, чем амурное баловство, девка бы отправилась ждать любовника в спальню, а не околачивалась в столовой, таращась на гостя. Так рассудил Алехан - и все же что-то мешало принять предложенный Архаровым подарок.
Возможно, движение Дуньки, устремившейся было вслед Архарову и уткнувшейся взглядом в его ссутуленную спину, плотно обтянутую розовым шлафроком.
– Ишь ты, Фаншета… - пробормотал он. Девка ему нравилась своей бойкостью, а более того - молчанием во время мужского разговора. Редкое для прекрасного пола явление, отметил он, архаровская Фаншетка и слушать умеет.
Алехан поднялся со стула и подошел к Дуньке. Тут разница в росте стала совсем смешной - Дунька ему и до плеча не доставала. Она обернулась и сразу поняла, какая мысль угнездилась в голове у кавалера. Чего-чего, а мужских лиц с этакой невнятной, блуждающей улыбкой, отражающей предвкушение амурных радостей, она видела довольно. И знала, как с ними обходиться.
– Ты, сударь, отойди-ка, - строго сказала Дунька. - Я шуток не понимаю.
– Чуть что - так шпагой? - спросил, развлекаясь. Алехан.
– Чем под руку подвернется, - пообещала Дунька. - Весь дом на ноги подниму.
– Экая ты несговорчивая и жестокая.
– Такова уродилась!
Решив, что более с кавалером толковать не о чем, Дунька решительно направилась вслед за Архаровым и догнала его уже в спальне.
– Я, Дуня, устал сильно, - сказал обер-полицмейстер. - А там его сиятельство…
– Врать-то зачем? - спросила Дунька. - Я тебе не твоя Настасья - к кому хочу, к тому в постель и укладываю! Ты Настасью своему сиятельству подводи, а я сама знаю, с кем мне любиться!
Следовало бы, видимо, сказать сейчас о том, что ей лишь Архаров и надобен, но Дунька вдруг осознала, что совершенно не желает более ложиться в постель с этим человеком. Было нечто в душе, влекло, казалось важным - и вдруг как топором отрубило. Да и не из-за обиды, пожалуй, - она знала, что от Архарова словесных нежностей не дождешься.
Просто раньше Дунька Архарова жалела. Знай об этом обер-полицмейстер, был бы сильно удивлен и крепко недоволен. Дунька смотрела на него, некрасивого, с причудливым и тяжелым норовом, думая горестно: кому ж он такой, бедненький, нужен? Но всякое острое чуввтво знает взлет, за коим следует угасание, у кого-то - долгое, растянутое на годы, у кого-то - скорое, будто свечку, дунув, загасили. Взлет, возможно, был минувшим летом, когда Дунька ворвалась в Оперный дом с обнаженной шпагой. Тогда она и умерла бы за Архарова легко и радостно, прикрыв его собой. Сейчас же она словно увидела его какими-то новыми глазами, и теплый розовый шлафрок, хорошо ей знакомый, вдруг сделался неприятен, и плотное тело обер-полицмейстера, завернутое в этот толстый шлафрок, вдруг разбудило в Дуньке некий внутренний голос, голос же произнес так явственно, что диво, как Архаров с Орловым не услышали: «старая баба».
Выскочив из архаровской спальни и хлопнув дверью, Дунька резко остановилась - не знала, как же быть дальше. Коли по уму - следовало бежать домой и более тут не появляться.
– Старая баба, - прошептала она сердито. Фигура в длинном розовом шлафроке и впрямь мужеством не блистала.
И тем не менее Дунька несколько подождала - коли есть в нем хоть малая привязанность к ней, должен догнать и воротить. Она медленно пошла к гостиной. Коли там Меркурий Иванович, можно попросить его, чтобы послал кого-нибудь из дворни за извозчиком.
Но в гостиной был граф Орлов. Увидев Дуньку, он улыбнулся. И от сознания, что он все понял, Дунька взяла да и разревелась. Ей было безмерно жаль себя, стыдно за свою дурость, да и какое ж прощание без слез?
Реветь стоя нехорошо, некрасиво, и она, присев к столу, дала волю слезам со всеми удобствами. Алехан, сильно удивленный тем, что Архаров вызывает у красивой девки такие бурные чувства, подошел и стоял рядом. Наконец, угадав, что рыдания вот-вот завершатся, он достал из кармана платок и вложил Дуньке в руку.
Дунька, всхлипывая, вытерла глаза и нос, искоса посмотрела на Алехана и вместе со стулом от него отодвинулась. Она знала, что понравилась графу, но даже коли бы от злобы и жажды отмщения оказать ему благосклонность - то не в архаровском же доме!
Алехан же глядел на Дуньку с интересом. Женщин в его жизни набралось довольно, впереди их ожидало превеликое множество, и он мог спокойно отнестись к тому, что девка не желает с ним амуриться.
– Да будет тебе, - сказал он. - Другого наживешь.
Дунька в негодовании отвернулась.
Граф Орлов глядел на ее длинную русую косу поверх голубого кафтанчика и усмехался. Не так уж часто доводилось ему встречать подлинную горячность и искренность, а тут они прямо криком кричали: заметь нас, ощути нас, мы большего стоим, чем ночная беготня к московскому обер-полицмейстеру!
– А вот глянь-ка, - сказал Алехан и достал из глубокого кармана вещицу.
Он догадался обратиться к Дуньке, как к малому дитяте, и это подействовало.
Дунька сразу и не сообразила, что за диво такое: Пасха давно миновала, а господин Орлов протягивает ей нарядное пасхальное яичко. Потом увидела - оно не овальное, а круглое, и на шарокой ладони графа выглядит разноцветной монеткой. Из монетки торчал шпенек с золотым колечком. Алехан провернул его несколько раз - и крошечные молоточки стали выстукивать хрустальную мелодию. Разошлись золотые створочки, и Дунька увидела в глубине, в черной эмалевой нише четыре фигурки дам и кавалеров, каждая ростом с ноготок, и дамы были в розовых платьицах, кавалеры - в зеленых кафтанчиках. Они, двигаясь в лад друг вокруг дружки, исполнили повороты менуэта, а две золотые дамы с арфами, которых Дунька даже не сразу заметила, сидевшие по обе стороны ниши, шевелили руками как если бы проводили пальцами по струнам.
Дунька так и замерла, приоткрыв рот.
– Держи, - велел Алехан, отдавая ей дорогие французские часы. - Я этого добра из Европ немало привез. И отвечай, откуда ты такая взялась?… Держи, говорю…
Дунька вздохнула, и тогда он произнес слово, уже звучавшее этой ночью, только раньше оно означало мошенницу высокого полета, теперь же сопровождалось усмешкой, почти приятельской, и было в устах этого человека странной и так необходимой сейчас похвалой:
– … авантурьера!…
Демкино бегство ошарашило архаровцев. Всякое у них случалось - но все прекрасно помнили о круговой поруке.
Особенно затосковали Федька и Тимофей. Тимофей - потому, что теперь уж точно летели в тартарары все его брачные планы. Розыск среди служащих Рязанского подворья будет проведен суровый - тут и придется держать ответ за незаконное сожительство, припоминать, как ночью Демка выманил его на крыльцо и рассказал про объявившуюся супругу. Тут и Шварц свое веское слово скажет. О чем в таком случае тайно договариваются ночью мужчины? Да о том, как беду избыть. Вот и избыли. И весьма похоже, что это Демкина работа. Непонятно лишь, где он Федосью с детьми все это время держал, ведь время-то прошло немалое, несколько дней. Да и куда детей подевал?…
Федька во всем винил себя. После той драки в снегу, когда чуть своей дурью не погубили драгунский рейд на Виноградный остров, он какое-то время сторонился Демки, одновременно восхищаясь тем, как отважно Демка сопровождал налетчиков и притворялся спящим, зная, что вот-вот ему попытаются всадить нож между ребер. Сам Федька так бы не сумел, он был мастером драки, а не мастером скрадывания, он кулаками махал охотно, а сидеть в засаде не мог вовсе. И вот сейчас его пылкая душа маялась - он думал, а не стоило ли рассказать про драку хотя бы Тимофею, чтобы тот, как старший, присмотрел за Демкой, вразумил его. Ведь можно было предвидеть, что бойкий и самолюбивый Демка однажды чего-то натворит. А отвечать-то - всем…
Примерно так же рассуждал сейчас и Клаварош. Только он корил себя, что не рассказал про драку у кладбищенской стены Карлу Ивановичу Шварцу. Шварц, зная повадки шуров и мазуриков, уж придумал бы, как обходиться с Демкой. Теперь же - все за его бегство в ответе. Положение Клавароша было хуже прочих еще и потому, что он не служил в мортусах, не имел, выходит, права, на все положенные им послабления, а был взят с оружием в руках и подлежал казни как мародер, участник шайки. Если начнется суета по поводу круговой поруки - может выявиться и это…
Клаварош понуро заседал во дворе на лавочке у коновязи, когда к нему подошел выбравшийся из нижнего подвала Ваня Носатый. Ваня был одет попросту - в рубаху, поверх нее в бурый армяк, туго захлестнутый и подпоясанный нарядным кушаком. Он старался держаться молодцом - и не опускался до старых подрясников на вате, как Вакула. Там, в подвале, было прохладно и сыро, а Ваня, видать, сейчас сидел внизу без дела и озяб. Выйдя на солнечное место, бывший клевый маз подставил лучам свое изуродованное лицо и постоял несколько, закрыв глаза.