Далее архаровцы вели себя как кавалеры, высматривающие прелестницу: наблюдали за Феклушкой через забор.
Она, зная, что за ней следят, ходила по двору, показывая те места, где Скесу удобно было бы удрать, пока она спозаранку провожала корову в стадо.
– Там у них лаз, - сказал Устин. - Это они, поди, с теткой Настасьей и с ее Фроськой друг к дружке в гости бегают, там Настасьин огород, коли ничего не переменилось.
– А где Марфина вотчина?
– А вот поднимемся повыше, я тебе сверху покажу.
Они изучили ландшафт и поняли, что Яшка мог добраться до Марфиного огорода по пустырю.
– Вон и летняя кухня, - Устин показал на край дощатой стенки. - Тут, стало быть, Марфа с кем-то встречалась…
– Пока наш мусью сны смотрел! Пошли, поглядим - может, найдем чего.
Находок не было, зато поняли, что именно через пустырь можно добираться до Марфиной летней кухни незаметно.
– Стало быть, тот кавалер точно так же шел и так же оттуда выходил, - сделал вывод Федька. - Ну, теперь вспоминай всех соседок!
Устин посмотрел направо и налево.
– Тут я уж не знаю, кто живет. В чуму жили Сысоевы, а напротив - Малинины. Они вроде не хворали.
– У них корова есть?
– На что тебе?
– Вот дуралей! Коли есть корова - ее утром выгоняли в стадо. И хозяйка непременно что-то видела!
Федька был не то что полон азарта - переполнен, азарт бил ключом, образуя над Федькиной головой незримую хмельную пену. Он полез звать хозяйку, был облаян цепным псом, да еще малининский петух вздумал защищать свой двор и кур - принялся наскакивать на архаровца, словно бы видя в нем соперника. Пришлось ретироваться.
Наконец на шум прибежала хозяйка с палкой.
– А ну, вон пошли! - крикнула она из-за забора. - Молодцов сейчас кликну, достанется вам!
– Она это! - обрадовался Устин. - Дросида Пантелеевна! Это я, Устин Петров! Пусти на двор, дельце есть!
Калитка приоткрылась. Выглянула статная баба лет сорока, оглядела архаровцев и осталась ими недовольна.
– Думала, врали про тебя, а ты и впрямь, - сказала она Устину. - Нашел, где служить! Ну, чего надобно?
– У вас еще есть корова?
– А ты за молоком припожаловал?
Устин несколько растерялся. Тогда в разговор вступил Федька.
– Господин обер-полицмейстер велел разузнать, сколько где коров и как платят пастухам, - строго сказал он. - И сказано обо всем ему в точности донести, а коли где явится вранье - будут наказывать.
Ему уже приходилось иметь дело с сердитыми московскими обывателями, и он научился их смирять.
– Какое дело боярам до наших коров? - удивилась сердитая Дросида Пантелеевна. - Держим одну - чтоб детишкам свое молоко и своя сметана были. И то уж надоела - вставай для нее спозаранку!
Кабы Федька и Устин были повнимательнее, то и поняли бы, что хозяйка здешнего двора - невеликая труженица. Любая баба отметила бы, что сорочка Дросиды Пантелеевны была не вышита, как полагалось бы, а по вороту и рукавам отделана полосками красно-синей льняной набойки, да и те были пришиты не потайным швом, а весьма заметным.
Оказалось, что коров в Зарядье немного, и очень скоро архаровцы знали, в каких дворах их держат. Выяснили также, что никаких подозрительных событий здесь в последнее время по утрам не случалось. Хозяйки, с которыми они потолковали, не приметили рыжего человека, босого и без порток.
– Куда ж он забрел в одном исподнем? - спросил Федька Устина без малейшей надежды на ответ. - Кабы он видел того человека, что принес Марфе золотую сухарницу, то выследил бы - и тут же в контору побежал.
– Пойдем к реке, - предложил печальный Устин, - поищем там следов. Коли Яшеньки более на свете нет - я себе сего вовеки не прощу!
– Да ты-то тут при чем? - спросил Федька, удивленный не менее Архарова.
– Так он же помер без покаяния. А я-то мог ему внушить, донести до него святые словеса, а не донес! И из-за моего небрежения он, поди, в аду… Господи, страсти-то какие! Федя, ты можешь вообразить ад?
– Могу, - тут же отвечал Федька. - Спустись вон к Ване в нижний подвал, там тебе и преисподняя, и черти.
Устин шарахнулся от него и обозвал богохульником.
Они вышли на берег Москвы-реки и дошли до устья Яузы. Никаких следов Скеса не обнаружилось.
– И точно - плывет он сейчас вниз и доплыл уже, поди, до Сабурова, коли раньше на берег не вынесло, - сказал понурый Федька. - Река-то извилистая, то излука, то отмель. Наверно, завтра и прибегут десятские с новостью.
– Нет! - воскликнул Устин. - Не должно так быть! Не должно! Я ж молился за него!
– Сам же твердишь, что он в аду!
– Я не твержу! Я боюсь!
Федька махнул рукой и зашагал обратно. Устин поплелся следом.
– Федя, глянь! - вдруг позвал он.
У кустов, за которыми не было видно забора, Устин нечаянно отыскал затоптанный в серый речной песок пояс. Это был простой тканый кушак, каким перехватывают рубаху, уже старый, с мохнатыми концами.
– Ну и что? - уныло спросил Федька. - А постой! Тут кто-то воевал!
В кустах, похоже, возились пьяные медведи.
Устин и Федька переглянулись.
– Калитка, - почему-то не громко сказал, а прошептал Федька. - Где тут у них калитка?
Калитка нашлась саженях в пяти от места побоища. Федька постучал по ней - дворовый пес не залаял. Тогда он толкнул калитку.
Устин сперва держался у него за спиной, но пока Федька собирался войти - Устин проскочил во двор первым.
И сразу понял, что в доме неладно.
Об этом сообщил развязавшийся узел, лежавший у заднего крыльца. Кто-то впопыхах кое-как увязал одежду и сапоги, но не умял поплотнее, криво перекрестил углы простыни - все развалилось, а собирать и перевязывать заново, похоже, не было времени.
Федька достал нож.
– Ты хоть палку какую возьми, - безнадежно сказал он Устину. - Думай, будто от псов отбиваешься.
После того, как Устин однажды в беседе о праве архаровцев первыми пускать в ход оружие привел вместо аргумента цитату из Священного Писания о необходимости, получив удар по правой щеке, подставить левую, полицейские присматривали, чтобы он не последовал цитате при выполнении служебных обязанностей.
В доме не было ни души. Федька и Устин, вооруженный катовищем от метлы, обошли все комнаты, заглянули во все каморки. И поняли - здесь жили несколько мужчин и по меньшей мере две женщины, но все они вдруг куда-то впопыхах подевались. Даже пса увели - осталась одна веревка, привязанная к забору.
– Ты побудь тут, я добегу до Феклы, приведу ее, - сказал Федька. - Она тут всех знает. Может, сообразим, что к чему. Коли кто сунется - задерживай.
И убежал - волнение обычно мешало ему ходить пешком, а требовало скорости и некого внутреннего полета.
Устин уселся на крыльце и тосковал с четверть часа или поболее - пока не вернулся Федька.
– Фекла пропала! - сообщил он. - Детишки дома одни, бабы нет!
– Господи Иисусе! - отвечал Устин. - Это что же деется?!
– Велели ж ей дома сидеть!…
Устин развел руками.
Конечно, Федька предпочел бы, чтобы его напарником в этом розыске был некто иной. С Ушаковым, или с Тимофеем, или с Канзафаровым они могли бы сейчас дружно и на разные лады изругать дом, его жильцов, зловредного Скеса и сгинувшую Феклушку. Устин же в такого рода деле был не товарищ.
– Фу-у, аж в горле пересохло, - сказал Федька. - Может, они нам квасу оставили?
Но в сенях нашелся только бочонок с квашеной капустой, от которого пахло очень подозрительно.
– Вот так выпьешь рассольцу - и к дяде Агафону в мертвецкую, - буркнул Федька.
Устин в таких случаях чувствовал себя неловко - ему все казалось, будто в неурядице есть и его вина, и он должен спешно исправлять положение.
– А я из колодезя водицы наберу, - быстро сказал он. - Вишь, у них тут свой колодезь.
Этот колодезь в отдалении был виден в открытую из сеней на крыльцо дверь.
– Старый, - отвечал Федька. - Гляди, сруб совсем трухлявый и ворота нет.
Но Устин, пылая услужливостью, уже схватил ведерко и поспешил к колодцу. Федька усмехнулся - вот сейчас он добежит и поймет, что нужна еще веревка.
Устин наклонился над колодцем, очевидно, оценивая его глубину, застыл, отшатнулся, замотал головой и, уронив ведерко, побежал к крыльцу.
– Федя, там кто-то есть!
– Яшка! - воскликнул Федька.
Веревки они не нашли, разодрали простыню, связали полосы. Федька скинул кафтан, камзол, башмаки, сдернул чулки, подумал - и стащил штаны. Приказав Устину держать и не выпускать, хоть бы руки оторвались, Федька скинул край самодельной веревки в колодец, перешагнул через сруб и сам полез туда.
Колодец был неглубок - поблизости от реки водоносные слои почвы располагались довольно высоко. Вода, правда, была не лучшего качества, да ведь к водовозу не набегаешься, спасибо, что хоть такая есть. Федька первым делом захлестнул веревочной петлей то, что сверху увидел Устин, - две ноги в грязных и мокрых чулках. Разворачивать тело вверх головой он не стал - это бы, пожалуй, никому не удалось меж узких стенок. Потом, выбравшись, он помог Устину тащить - и очень скоро они извлекли мертвое тело, перевалили через сруб и уложили на траву. Голова покойника, разбитая чуть ли не кузнечным молотом, была в грязи, в какой-то тине, и прикасаться к ней ни у Федьки, ни у Устина не было никакого желания.
– Омыть надобно, - жалобно сказал Устин, - и псалмы над ним читать.
– Вот и омывай, - буркнул Федька.
Он, опустившись на корточки, глядел в дальний угол двора, поросший густой травой. На душе было пасмурно. Сперва - бедняга Абросимов, теперь вот Яшка, да что это за мор на полицию напал? И почему именно ему, Феде Савину, такое сомнительное счастье?…
– Ты куда? - спросил он Устина.
– В дом. Может, под образами Псалтирь сыщется.
– Беги лучше в контору, пусть дадут телегу, отвезем Скеса в мертвецкую. Там и почитаешь псалмы.
Устин взял ведерко и стал привязывать к ручке простынную полосу.