едь еще надобно выйти из устья «Борисфена», миновать театр «Кинбурн» и далее шагать Бог весть сколько по воображаемому Черному морю; Ходынский луг был не маленький, более двух верст в длину да столько же в ширину, и князь Волконский давно на него зуб точил - хотел приспособить для военных учений и маневров). Обер-полицмейстер отвык ходить пешком, но после верховой прогулки ходьба ему даже понравилась.
Ходынский луг в ночь перед праздником был шумен и бестолков, горели факелы, суетился народ. Как оно и полагается в государстве Российском, в последнюю минуту докрашивали деревянные башни и корабли, натягивали какие-то расписные холсты, в огромную столовую «Азов» откуда-то издалека тащили сколоченные снаружи длинные столы. Всюду стояли телеги с необходимой для праздника утварью, их охраняли, шугая любопытных. Какой-то фрегат, когда его оснастили многоярусными парусами, сильно покосился, его борт подпирали бревнами, возили в тачках землю, чтобы укрепить поосновательнее. Архаров невольно вспомнил закулисные тайны Оперного дома.
Пришлось остановиться, пропуская тачки, груженые опилками и стружками пополам с землей. Эту дрянь тоже собрались вывести в последнюю минуту.
– Вот, ваша милость, и «Чесма», - сказал провожатый.
Кораблей было расставлено немало, больших и маленьких, изображавших нечто вроде морского боя, все уже стояли под парусами и флагами, на многих еще стучали молотки.
«Чесму» установили на приметном месте - напротив храма с ротондой, перед храмом же имелись одна ростральная колонна и один довольно высокий остроконечный обелиск. Справа от храма были помещения для буфетов - кормить публику бесплатными лакомствами. Все это было освещено факелами и имело несколько устращающий вид - как если бы призрачный, давно похороненный мир вдруг вздумал воскреснуть и взгромозиться там, где уже пустил корни и обзавелся хозяйством новый мир, сперва проникая в него бестелесными колоннами и лестницами, потом понемногу наращивая плоть…
– И где же тут Грызик? - сам себя спросил Архаров, озираясь. Но шур, видать, слишком отошел от «Чесмы». Значит, надо было спешить, чтобы проскользнуть на корабль незаметно. Левушка перебежал первый и встал в тени округлого борта, обер-полицместер с проводником и архаровцами - следом.
Судно весьма смахивало на подлинное, хотя было гораздо меньше, - имело резного деревянного льва на носу, гривастого и грозного, множество иных украшений, высокую кормовую надстройку, и высота его, как Архаров догадался, соответствовала высоте бортов судна над водой. К его удивлению, она оказалась невелика - Левушка запросто достал рукой края палубы.
– Прелестно. И как же туда лезть? - спросил Архаров, недоверчиво глядя на такелаж, образующий подобие веревочных лестниц.
– А в боку у ней дверь широкая, чтобы и дамский пол проходил, - объяснил проводник.
– Дверь - а за ней?
– За ней внутренность, убрана неважно, однако скамейки мы там поставили и парусиной стены обтянули. Оттуда лестница наверх, на палубу, и там уж стоят кресла, ковры лежат, как полагается, чтобы вечером фейерверки смотреть.
– Дверь открыта?
– Сейчас погляжу.
Пока провожатый ходил к двери и обратно, Архаров соображал - как же быть дальше? И лучшее, что пришло ему на ум - это устроить в корабле засаду.
Дверь оказалась открытой, и он тут же стал выяснять, единственная ли это возможность проникнуть в чрево сухопутного судна, или же имеются иные.
– А других дверей и не надобно, - сказал Левушка. - Вон заходи с кормы, там какие-то веревки висят, да и лезь.
– Михей, встанешь тут, - распорядился Архаров. - Коли кто сверху прыгнет - имай да драгун зови. Максимка, будешь с ним. Задерживать только тех, кто с судна побежит. Тебя как звать?
Вопрос относился к драгуну, которого назначили ему в провожатые.
– Алексеем Кричевским, ваша милость.
– Ты, Кричевский, скажи Сидорову, чтобы человек с пяток мне дал, именно сюда, к этой посудине. Возле нее торчать незачем, а пускай… пускай в ту дурацкую храмину заезжают и оттуда глядят. И примечают - коли кто в дверь полез, пусть будут наготове. А коли кто наружу полезет - тут же брать. И чтобы по их знаку еще народ подоспел. Устин, ты за ту колонну встань, оттуда тебе все будет видно. Постарайся высмотреть Грызика - ты ж его знаешь. Один он, с кем-то вместе бродит… В драку не лезь - твое дело смотреть и запоминать все, что увидишь, понял? В драке от тебя все равно проку, как от козла молока. Пошли, Тучков.
У самой двери в борту «Чесмы» он остановился - предчувствие было весьма неприятное.
Лезть в корабельное брюхо что-то расхотелось.
Но иного пути докопаться до правды о сервизе графини Дюбарри он не видел. И докопаться наилучшим образом - не в своем кабинете, задавая вопросы и слушая вранье, а на месте преступления - ведь продажа краденого имущества преступление и есть.
Тогда сразу и выяснится, для чего избрано такое странное место встречи.
О чуде воссоединения закопанных в подвале Гранатного двора тарелок с прочими частыми сервиза Архаров уж и думать не желал - все, все сейчас разъяснится!
Поэтому он послал свое предчувствие к гребеням собачьим и полез в корабль. Левушка - следом.
– Фонарь вам раздобыть, ваша милость? - спросил Кричевский.
– Лучину раздобудь и зажги, - велел Архаров, рассудив, что поиски фонаря затянутся до явления на пост Грызика, а щепок вокруг валяется предостаточно.
Получив горящую лучину, он закрыл дверь изнутри.
– Ну, мы с тобой, Тучков, как два Ионы в китовьем чреве, - сказал он.
– С той лишь разницей, что Иона не чаял отыскать в китовьем чреве золотую посуду, - отвечал Левушка, озираясь, куда бы воткнуть лучину.
Пространство было для него весьма неудобно - низкое, частично затянутое парусиной. Но оказалось, что все не так уж плохо - под кормой «Чесмы» потолок был гораздо выше, так что там Левушка даже смог выпрямиться. Именно под кормой располагалась ведущая наверх лестница, не слишком крутая и довольно удобная даже для дам. За лестницей было нечто вроде чуланчика не более двух аршин в длину, трех - в ширину, и там стояла скамейка.
– Сюда посвети, - велел Архаров. Он пытался понять - не закопана ли остальная часть сервиза под «Чесмой», ведь сделать это было весьма удобно при строительстве сухопутного судна - оно держалось на вбитых в землю кольях и на наскольких толстых сваях, имевших наверху продолжение в виде трех мачт, так что копали и закапывали тут порядочно.
Он принюхался и понял, что запах ему совершенно не нравится - так мог бы пахнуть, пожалуй, свежеоструганный гроб…
Поежившись от пришедшего в голову сравнения, Архаров стал исследовать ту часть нутра «Чесмы», где собирался ждать загадочного покупателя с продавцом. Он, нагибаясь, прошел от кормы чуть ли не к носу, а Левушка светил.
– Сесть не на что, постоим, - решил Архаров. - Ну-ка, отцепи холстину…
Они перетянули край парусины, закрепив его на свае. Таким образом удалось выгородить закуток на две персоны. Туда и встали.
– Ну, теперь и в колокол можно бить, - позволил Архаров. - Тучков, туши лучину. Тут щели в палец - не дай Бог, на подступах эти пройдохи свет увидят.
Левушка загасил огонь и прислушался.
– Вроде бумкнуло, - сказал он. - А колокол или что-то иное, отсюда не разобрать.
– Тихо ты…
Хотя за стенками «Чесмы» было шумно, однако возню у двери Архаров уловил.
– Замри, Тучков…
Вошел человек с фонарем, высокий и плечистый, они видели его силуэт на натянутой парусине, за которой прятались. Человек прошел за лестницу и сел на скамью.
Судя по силуэту и походке, ничего, кроме фонаря, он с собой не принес. Похоже, это был покупатель.
Левушка вдруг стал дергать Архарова за рукав. Архаров, решив, что приятелю пришло на ум что-то остроумное, легонько его оттолкнул - было не до шуток. А меж тем Левушка, имевший тонкий музыкальный слух, уловил какое-то перемещение наверху, на палубе «Чесмы».
Он дернул приятеля поосновательнее. Но Архаров был слишком занят человеком с фонарем - он даже попытался отодвинуть парусину, чтобы увидеть лицо.
Должен же был он знать, как говорить с человеком, который вот-вот услышит от него неприятные слова: сударь, вы собрались покупать краденое имущество…
Левушка, очень недовольный, отстал от Архарова и занялся своей шпагой. Надобно было совершенно бесшумно и ни о что не задев, вынуть ее из ножен. Пространство было невелико, он уперся локтем в парусину, парусина подалась, и Левушка вдруг понял, что между бортами «Чесмы» и этими эфемерными белыми стенками - пространство порядочной ширины. Очень осторожно он развернул шпагу, медленно нажал кончиком на ткань, не столько прорвал, сколько провертел и продавил ее - и шпага ушла в то пространство едва ли не по весь эфес.
Левушка чудом не хлопнул себя по лбу - надо ж быть такими дураками, чтобы не соразмерить наружную и внутреннюю величину сухопутного судна! Да там роту мошенников и штук десять сервизов можно спрятать.
А тот, кто был наверху, на палубе, двигался к корме и был, наверно, уже у самой лестницы.
Покупатель сервиза от недовольства стукнул кулаком по скамье. Вдруг он поднял голову - услышал шаги на лестнице.
Кто-то спускался, покупатель встал и сделал два шага, чтобы встретить этого человека, когда он сойдет с последней ступеньки.
– Прелестно… - услышал Левушка, и это был даже не шепот, а тень шепота. Архаров еще более отвел край полотнища и был готов выйти на свет. Слова уже были заготовлены: спокойствие, господа, московская полиция! И далее: до выяснения подробностей продажи ворованного имущества вы оба арестованы.
Он страстно желал произнести наконец эти слова!
Левушка, чувствуя, что вылезать еще рано, ухватил его левой рукой за плечо.
Если бы покупатель повернул голову, то увидел бы их обоих - а точнее, один силуэт, архаровский, потому что Левушка стоял за спиной друга.
Тот, кто осторожно спускался, тоже имел фонарь, и во чреве «Чесмы» стало значительно светлее. Теперь покупатель, пожалуй, мог бы и лицо обер-полицмейстера разглядеть.