– Видишь ли, Рашуля, – сказал Кратов. – Нам точно известно, что ЭМ-звери начали нападать сразу после начала прорыва Галактического Братства в экзометрию. И делали это с удивительной, совершенно осмысленной периодичностью. Наверное, мы сможем вычислить эту периодичность с точностью до одного дня… И всякий раз они выбирали самый большой объект.
– В 300 году до нашей эры бесследно исчез большой военный транспорт с Гелвоаллуга, – с траурной торжественностью в голосе произнес Спирин. – В 575 году нашей эры – ренфаннский танкер «Энергия». Одни из самых больших кораблей своих эпох. И наверняка самые большие, что оказывались в экзометрии в критический момент. «Азмасфох» был первым, что уцелел и вернулся.
– А мы – вторыми… – сказал Кратов.
В тишине, что тянулась целую вечность и никак не могла прерваться, избавительно хлопнула дверь веранды, заставив всех вздрогнуть и обернуться.
– Но вам, доктор Кратов, придется расплатиться, – с порога объявил Торрент.
– С одним условием.
– Это вымогательство!
– Если вы расскажете, как отыскали Ертаулова.
Торрент болезненно ощерился, но лицо Кратова было непроницаемым.
– Ничего из ряда вон выходящего, – пошел на попятную Торрент. – Обычный закон сохранения вещества и энергии. Или его еще называют «закон сохранения маршрута»… – Кратов недоумевающе вскинул брови. Ему вдруг вспомнилась планета Эльдорадо, и милитарист-маэстро Эрик Носов с его военно-полевой терминологией. – Если тело материально и занимает в пространстве некоторый объем, то всегда существует возможность проследить, откуда оно пропадет и где возникнет. Тем более, что количество способов перемещения, исключая сверхъестественные, довольно ограничено…
– Может, хватит умничать? – кротко спросила Рашида.
– …а ваш друг не имел привычки скрывать свое имя, – невозмутимо продолжал Торрент. – Смешно, что вы не смогли отыскать его сами… Я вошел в базу данных глобальной транспортной сети и спустя какое-то время получил координаты последнего места пребывания вашего друга. Он сел в гравитр в Куала-Тренгану и покинул его на острове Бунгу-ран-Бесар. Там ему не понравилось, и он переместился в Тхойбинь, где попытался обернуться безымянной тенью. Однако гравитр с живым пассажиром известной уже массы вскорости перелетел на один из близлежащих детских островов, который не очень добрые языки называют не иначе как «Остров доктора Моро». Там гравитр с означенной массой расстался…
– Хорошо, – сказал Кратов. – Благоволите получить и по моим векселям. Планеты по имени Нимфодора действительно не существует уже лет десять. То есть, в лоциях, имевших хождение в пору вашего зеленого детства, она еще упомянута. Но в результате одного из астроинженерных экспериментов Галактического Братства была полностью разрушена и обратилась в облако каменных обломков и пыли, стремительно втягиваемое центростремительными силами в недра голубой звезды Аль Наир.
– Принято, – с наслаждением произнес Торрент.
– Вексель следующий: в ходе своей третьей миссии на Уэркаф я пытался вступить в прямой контакт с мерцальниками. Результат разочаровывающий, отчего эта миссия и не афишировалась. Мы остаемся совершенно чуждыми и непонятными друг другу. Нужна длинная цепь посредников. Сейчас ведется подготовка ксенологов-плазмоидов из системы Конская Голова. Это кропотливая работа, требующая решения массы побочных проблем, как-то: размещение группы плазмоидов на планете с обычной, а следовательно – смертоносной для них гравитацией, согласование тезауруса и системы понятий между остальными посредниками…
– Вот-вот, – покивал Торрент. – И Ертаулов вам о том же твердит: чуждые, непонятные… Итак, ключевые моменты. Они же – горячие точки.
Точка первая, субъективная. «Это было необъяснимо и страшно». Вряд ли это вас заинтересует, поскольку указывает на естественный психологический дискомфорт субъекта, помещенного в неизвестную, потенциально враждебную, не поддающуюся осмыслению и восприятию органами чувств среду.
Точка вторая, оценочная. «Мы разные, мы настолько разные, как это только возможно… мы не можем сесть и обо всем договориться». Это для вас более привлекательно, ибо свидетельствует не только о предполагаемых и, возможно, непреодолимых сложностях во взаимоотношениях с оцениваемым объектом, но также и о неком оставшемся за кадром источнике противоречий.
Я не стану провидцем, если добавлю, что упомянутый источник недвусмысленно указан третьей точкой, резюмирующей: «То, что мы, существа из субсвета, сунулись в экзометрию, было чудовищной, дикой ошибкой»… Я понятно говорю?
– Понятно, – сказал Кратов. – Спасибо, доктор Торрент.
– Чтоб я пропал! – воскликнул тот. – Ушам не верю! Меня впервые назвали «доктором», а за окном – ни снега, ни града, ни урагана паршивого…
– Дождался, маленький, – усмехнулась Рашида.
– И что же вам понятно, коллега? – полюбопытствовал Спирин.
– А то, что нападения эти не случайны. Что ЭМ-звери – никакие не звери.
– Кто же? – испытующе спросил Спирин.
– Не знаю. Они действуют по своим правилам. Пытаются обращаться с нами, как умеют. Возможно, они просто хотят привлечь наше внимание. Но мы-то интерпретируем все происходящее иначе. Мы видим, что на наши корабли кто-то регулярно нападает. Нас хотят запугать. С нами не желают договариваться. И нас очень хотят выставить из экзометрии.
– Почему? – налегал Спирин.
– Потому что для нас это – способ передвижения, а для них – родной дом. И они не хотят, чтобы незваные гости следили в чистых комнатах грязной обувью. Так что нет Хаосу дела до нашей Галактики, и вообще никакой это не Хаос…
– Хаос, – нахмурилась Рашида. – Изначальное зияние, породившее Землю, Преисподнюю, Мрак, и Любовь… Что ты имел в виду?
– Пустяки, условное обозначение…
– Но ты рассуждаешь так, будто в болезненном бреде, что тебе наговорил Стас, есть какой-то смысл! Будто кто-то пытался использовать его как… как скорохода с письмом!..
– Хорош скороход! – хмыкнул Кратов. – Двадцать лет добирался, и все лесом да болотом… Рашуля, мы здесь уже битый час фантазируем и сочиняем, исходя из дерзкого допущения, будто кто-то нам что-то стремится сообщить!
– И в меру своей наивности пытаемся это сообщение прочесть, – присовокупил Спирин.
– Вот почему я и надеюсь на ментограмму ертауловского мозга, – сказал Кратов. – Не портретами ЭМ-зверинца он перегружен, а этим самым письмом. И тот бред, что он выдает все эти годы, лишь отдельные фразы, вразнобой выхваченные из текста.
– Возможно, возможно, – сказал Спирин. – Это очень складно объясняет все, что произошло с тахамауками с «Азмасфоха».
– Стаса они сделали почтальоном, – горько промолвил Кратов. – Против его воли. Сумку через плечо, ногу на гравискейт, и – айда… Но тогда при чем здесь я? Зачем они меня-то сделали «меченым атомом»?!
– Вы все при чем, – сказал Спирин. – Это было не простое письмо. Это было «длинное сообщение». И вы, все четверо, его приняли.
Часть четвертаяБлудные братья IV
1
Ступать по ребристым плитам проспекта Буканеров и не ощущать мерзопакостного хлюпанья, не испытывать отвратительной сырости в обуви и в одежде – было ощущением невыразимо приятным. Этим вечером дождь в погодном расписании не значился. По высокому тропическому небу, подсвеченные закатом и рано взошедшей Цыганкой, бродили случайные облачка-пелеринки. Над горизонтом метались плотные столбы пульсирующего света – не то местный природный феномен, сродни земному «зеленому лучу», не то отблески какого-то чрезвычайно отдаленного веселья посреди океана. В прохладном воздухе разлито было обычное вечернее безумие.
– Удивительно, – сказал Кратов. – Сколько времени мы с тобой знакомы?
– Не поверю в твою забывчивость, – Идменк приподняла тонкую дужку брови, слегка нарушив ее идеальное начертание – Это какой-то намек?
– Вовсе нет. На что бы я вдруг стал тебе намекать? Если мне что-то от тебя понадобится, я назову это своим именем…
– Дождливая ночь с четырнадцатого на пятнадцатое ессуана. Почти сорок дней тому назад.
– Так вот: я не припоминаю, чтобы когда-то бродил здесь с тобой средь бела дня. Скажу больше: я и без тебя ни разу этого не делал. А что, на Эльдорадо бывает белый день?
– Бывает, – ответила Идменк. – Но он неинтересен. Он – лишь скука перед наступлением тьмы, когда все и начинается. В этом городе живут «совы».
– А есть другие города, где живут «жаворонки»?
– Конечно. Например, пляжи Южной Нирритии. Там не бывает дождей. Солнце заходит на четыре часа. Море всегда спокойно и ласково. Но если ты хочешь сломать себе шею, отправляйся в бухту Ифритов. Там гуляют десятиметровые волны.
– Хочу в бухту Ифритов. А не могли бы мы отправиться туда прямо сейчас?
– Ты же понимаешь, что это невозможно.
Кратов натянуто засмеялся.
– Понимаю, – сказал он. – Ты удрала от мужа. А я – от важных обязанностей. Благо у нас вот уже скоро месяц, как ничего не происходит. А у вас?
– У нас ничего не происходит никогда.
– Тебя даже не колотят?
– Я не даю повода.
Кратов страшно засопел.
– Сейчас мы дадим повод, – сказал он невнятно и, согнувшись почти пополам, нашел под черным капюшоном и черной же полумаской упругие прохладные губы…
«Это меня бы нужно колотить, – подумал он блаженно. – Как шаманский бубен. Чтобы хоть немного привести в чувство! Тем более, что лично я ни в какое чувство приходить вовсе не желаю. Кроме того, разумеется, единственного чувства, что живет во мне прямо сейчас. Раньше-то меня хотя бы на ринге как-то колошматили. А после того, как я стал „журавлиным наездником“ первой ступени, впредь не положено мне вступать в единоборства с непосвященными, так что, братцы, некому больше на этой планете мне вправить мозги на место…»
Идменк вдруг хихикнула.
– Наверное, нас принимают за маленькую дочь с очень большим отцом, – сказала она немного задохнувшимся голосом. – Видишь, оборачиваются.