– Не вижу. Плевать мне на них, пусть думают что хотят. Я тысячу лет не гулял по вечернему городу с женщиной. – Кратов помолчал, вспоминая. – И бог весть сколько ни с кем не целовался.
– Ни одна кошка не знает, на что только ты тратишь время.
– У вас на Яльифре кошки – тоже священные животные? – удивился Кратов.
– У нас нет кошек. В домах мы держим зверьков, которые называются кнекулф. Они покрыты разноцветными перышками, обожают, когда им щекочут живот, и умеют предсказывать подземные толчки. Для нас, живущих в толще гор, это очень важно. Мои слова – всего лишь заимствованная идиома. С кошками я познакомилась на Эльдорадо. Это было приятное знакомство.
– А были и неприятные?
Сиреневые глаза под полумаской иронически блеснули.
– Не надейся, что ты у меня первый…
– Твоя откровенность порой ставит меня в тупик.
– Земные женщины скрытны?
– Х-ха! – воскликнул Кратов, неуклюже пытаясь подражать эхайнской интонации. – Земная женщина – очень особенный зверек. Куда там кнекулфам и кошкам… «Сосуд греха», как с затаенным восхищением называли их древние. Целомудренная скрытность в них соседствует с невероятным, обескураживающим бесстыдством. И неизвестно, что нам, мужчинам, больше по сердцу.
– Не надейся, что женщины-юфманги иные.
Кратов вздохнул.
– Все женщины, во всех мирах, во всей Галактике, будь они покрыты чешуей или перьями… будь они о шести руках и десяти глазах нежнейшего фиалкового оттенка… все они одинаковы.
– О! – с притворным восхищением воскликнула Идменк. – Твой опыт не сравнить с моим…
Кратов почувствовал, что его сердце сейчас взорвется в груди, как дождавшаяся своего часа бомба. Тысячу лет он не гулял с женщиной по вечернему городу… равно как и по дневному, и по утреннему. Тысячу лет он не умирал от накатывавшей волны нежности – такой же громадной и всесокрушающей, как и в никогда не виданной бухте Ифритов. Тысячу лет его душа не разрывалась пополам от счастья сиюминутного обладания и боли неизбежной утраты. «Господи, – подумал он, сжимая зубы, чтобы не застонать в голос. – Я не хочу терять эту женщину. Я не верю, что ты есть, и я знаю, что тебя нет. Но если я и здесь кругом не прав… не отнимай ее у меня, оставь ее мне насовсем!..»
– Что ты? – спросила Идменк, прижимая его ослабевшую руку к своей вечно холодной щеке.
– Мы… – Ему понадобилось усилие, чтобы совладать с перехваченным горлом. – Мы можем что-то сделать… чтобы не расстаться?
– Я думаю над этим, – сказала она спокойно. – А ты?
«Снежная Королева… Нежная Королева…»
Не ответив, Кратов легко поднял ее на руки, – и впрямь, как ребенка. Прижал к себе – Идменк тихонько ойкнула и притихла. Какое-то время он молча нес ее, прислушиваясь к частому биению двух сердец, к ее дыханию возле своего уха. Рука ее, не по-человечески прохладная и все же живая, обнимала его за шею. «Нежная Королева…» – повторял он мысленно.
– Ты понесешь меня через весь город? – шепотом спросила Идменк.
– Нет, – сказал Кратов. – Только до «Бель Эпок». Или до «Хилтон-Стар». Это уж тебе решать, докуда мне тебя сегодня нести.
– Ты устанешь… – Ее хрустальный голосок наполнился едва сдерживаемым смехом. – И будешь бесполезен.
– Ты даже не знаешь, какой я сильный.
– Знаю. Ты ужасно сильный. Ты нрурэг, зеленокожее руконогое чудовище из наших мифов. Как ты избил бедного Африканского Носорога! Наверное, тебе следовало бы навестить его в клинике…
– Мы оба можем навестить его, – усмехнулся Кратов. – Обычно он пьет пиво под тираннозавром, у виава… Зайдем?
– Нет, – с неожиданным гневом сказала Идменк. – И опусти меня на землю. Немедленно!
– Прости, я забыл, – пробормотал Кратов в смущении.
– Ты не забыл!
– Я глупо пошутил.
– Не просто глупо! – Идменк попыталась высвободиться. – А злобно и жестоко!
– Разве я злой и жестокий? – кротко спросил Кратов. – Я только кажусь таким. На самом деле я только большой, сильный и глупый. Как нрурэг.
– Нрурэги и глупые, и злые! Они уносят маленьких детей и едят их!
– Я не стану тебя есть. Я стану тебя любить…
– Нрурэги тоже глумятся над девушками!
За препирательствами они миновали сначала огромный и довольно уродливый в сопоставлении с оригиналом объемный портрет Озмы («Последние концерты в Тритое! Следующая остановка – Тайкун! Спешите, спешите, спешите!»), а затем сине-крапчатого призрачного тираннозавра, настойчиво зазывавшего посетителей в виавскую забегаловку. Брыкание Идменк сразу же ослабло, сведясь к оскорбительному шепоту на ухо и ощутимым щипкам куда попало. По мере удаления от одного резвящегося фантома к другому – драконьей башке над китайским рестораном, обидность оскорблений падала и вскоре вовсе сошла на нет. Идменк прекратила щипаться и начала капризничать. Она потребовала сладкого – и Кратов послушно поднес ее к светящемуся окошку возле входа в ресторанный подвальчик, где несколько растерянная пожилая китаянка, с навечно примороженной к лицу улыбкой, подала им блюдо в форме листа лотоса с шариками в лепестках магнолии. Идменк потребовала, чтобы он поставил ее на ноги, – Кратов, не переставая ворчать, что он сильный и ни капельки не устал, подчинился. В поле зрения сиреневых глаз угодил дремлющий над своим столиком проскопист Вижу Насквозь и они безотлагательно устремились туда. При виде клиента бритоголовый джинн-фантом вскинулся и со знанием дела исполнил танец живота (при этом на пузе возникали приветственные лозунги на всех официально признаваемых на Эльдорадо языках).
– Вы знаете, куда стремитесь? – печально осведомился Вижу Насквозь, очень похожий на сильно уменьшенную и порядком изношенную копию джинна.
– Знаем, – сказал Кратов. – Мы стремимся облегчить свой кошелек и отягчить ваш.
– Это само собой разумеется, – покивал проскопист. – Но так ли вы хотите знать свое будущее? Едва только сюда, – он ткнул коротким волосатым пальцем в золотое блюдо перед собой, – лягут ваши монеты, обратного пути не будет. Не лучше ли жить в томительном неведении? Что за радость знать ответы на незаданные вопросы? В чем смысл поприща, которое приведет в никуда?
– Я согласен, – промолвил Кратов. – Никакого смысла в том нет. Вы правы, нам не следовало вас отвлекать своим праздным любопытством.
Идменк больно ущипнула его за локоть.
– И в то же время, – продолжал Вижу Насквозь, – будущее не существует, пока оно не наступит. Мы рисуем его кистью намерений, но строим из кирпичей поступков. Предупрежденный – защищен…
– И с этим я тоже согласен, – сказал Кратов, бросая на блюдо две монеты пятиэнектового достоинства (с таким дикарским овеществлением эквивалента своих трудов он впервые столкнулся именно здесь).
Вижу Насквозь смежил веки и опустил голову. В его руке невесть как очутился матово-черный шар, по которому бегали серебристые искорки. Идменк стиснула кратовскую ладонь и, кажется, даже перестала дышать. Джинн унял свои телодвижения и, раззявив клыкастую пасть, навис над столиком… Проскопист развел руки – шар чудесным образом повис между ними, трепеща и выпуская языки золотистого пламени. Изнутри него стремительно выплывали разноцветные символы неведомого алфавита. Кратов открыл рот, чтобы спросить, какой в них резон, если Вижу Насквозь даже на них не смотрит, но Идменк чувствительно толкнула его в бок.
Проскопист открыл глаза. Шар мягко упал в подставленную ладонь.
– И все же… – начал Кратов.
– Эта игрушка ни при чем, – сказал Вижу Насквозь. – Она для того лишь, чтобы отвлекать внимание клиента и не мешать мне сосредоточиться. Это я вижу насквозь, а не каменная безделушка.
– И что же вы увидели? – с насмешливым интересом спросил Кратов.
– Вы вечный странник, – вздохнул проскопист. – Вы забыли, где ваш дом. Никто и нигде вас не ждет. У вас нет друзей, нет женщины, нет детей. Перекати-поле… вырванный с корнем сорняк… И то, что вы уже три месяца дважды в день проходите по Буканерам мимо меня, ничего не значит. Скоро ветер судьбы сорвет вас и унесет прочь.
– Скоро? – усомнился Кратов. – Когда же?
– Возможно, даже сегодня.
– Не думаю, – Кратов принужденно засмеялся. – У меня иные виды на этот вечер.
– Много лет вы будете скитаться по звездам и мирам, – вещал Вижу Насквозь. – И когда вам покажется, что таков ваш извечный жребий, все закончится. Все закончится мгновенно и внезапно. Вы даже не сразу поймете, что все закончилось… Это будет как стена, как тупик. И вселенная застынет в потрясенном молчании вместе с вами.
– Я не ожидал такого масштабного прогноза, – признался Кратов. – Я рассчитывал на самое ближнее будущее.
– Такие прогнозы не имеют смысла. Три минуты назад я мог бы точно предсказать вам, что вы будете стоять у этого столика и слушать мои слова.
– Это и я мог бы!
– В том-то и суть…
– Теперь обо мне, – нетерпеливо вмешалась Идменк.
Вижу Насквозь скользнул непроницаемым взглядом по ее лицу, укрытому полумаской, по хрупкой фигурке, окутанной черным плащом… Затем, поджав губы, нашарил в блюде одну монетку и не глядя кинул Кратову – тот рефлекторным движением поймал ее на лету в щепоть.
– Что это значит? – сердито спросил Кратов, перекатывая монетку между пальцев.
– Время закончилось, – сказал проскопист.
– Какое время?!
Помедлив, Вижу Насквозь ответил:
– Положим, мое время, – и стал убирать столик.
Кратов пожал плечами и, обернувшись к Идменк, хотел было сказать нечто язвительное по поводу местных шарлатанов и мазуриков. И вдруг ощутил, что ее рука, и без того холодная, сделалась совершенно ледяной и дрожит мелкой дрожью.
– Что ты? – спросил он. – Тебе холодно?
– Мне страшно, – шепнула Идменк. – Уйдем отсюда. Ко мне. Нет, к тебе…
…Лишь к полуночи ему удалось немного отогреть ее, окоченевшую и напуганную, и разогнать неясные страхи. А когда она, оттаяв и ослабев, уснула у него на плече, последовал экстренный, совсем не к месту и совсем некстати, вызов по браслету.