Конрад молча плакал.
– Я не могу обещать вам планету, – сказал Кратов. – Я вообще ничего не могу вам обещать, потому что вы сами не знаете, чего хотите. Вам просто наскучила размеренная, сытая, спокойная жизнь зрелого мужчины, и вы решили поиграть в казаки-разбойники. В Джеймса, мать его, Бонда, в Мату Хари… тоже мне, баба-яга в тылу врага… Вы думали, что и они играют. А они использовали вас, как болванчика, чтобы захватить Озму. Конни, неужели Озма для вас ничего не значит?!
Кратов поглядел на свой браслет.
– Все, – сказал он. – Десять минут истекли. Носов уже поднимается сюда.
– Хорошо, – сказал Конрад. – По крайней мере, вы со мной разговаривали. А это приятнее, чем когда тебя, не церемонясь, привяжут к креслу и начнут ментоскопирование… Их посадочная площадка – в пятидесяти километрах от Дуговой магистрали. – Он говорил во все нарастающем темпе, словно боялся не успеть. – Берег моря. Голое, гиблое место, даже птицы туда не летают. Местные называют его Пляж Лемуров. Сборный пункт – дом с восьмискатной крышей в квартале Чернокрылой Птицы, это пригород Тритои. Но там они уже не покажутся, если Озма в их руках…
– Вам плохо? – встревожился Кратов.
– Мне ужасно плохо… – выдавил Конрад. – Клянусь четырехцветной кошкой…
Лицо его из серого буквально на глазах становилось иссиня-багровым, рука поползла к горлу. Конрад присел на краешек кушетки, что с готовностью вновь обернулась креслом. Закашлявшись, откинулся на спинку. Из последних сил просипел:
– Запомните: они не хотят Озме ничего…
Кратову показалось, что внутри головы Конрада вдруг взорвалась бомба. Ему даже послышался звук разрыва… Конрад качнулся вперед, неуклюже дернул руками и, словно переломившись пополам, свесился через подлокотник. Изо рта, из ушей, из-под судорожно сомкнутых век текла густая черная кровь.
4
Дверь распахнулась, в помещение ворвался Носов, с ним несколько человек в искажающих очертания фигуры плащах-фантомах (мокрые от дождевых капель и вполне обычные лица в лишенных объема и отчетливых контуров капюшонах выглядели довольно странно).
– Я это знал! – вскричал Носов. – Чего было ждать?! Если вы взялись за дело, то лишь с тем, чтобы все развалить и порушить!..
– Тише, – сказал Кратов. – Что вы орете… при покойнике?
Его колотило, как в лихорадке, ноги подкашивались. И нестерпимо ныло сердце.
– Это я его убил? – спросил он.
Один из подручных Носова без церемоний, словно кукле, запрокинул Конраду голову, приподнял веки и заглянул в затекшие кровью глазницы.
– Разрыв мозга, – усмехнувшись, сообщил он.
– Это я его убил? – повторил вопрос Кратов.
– Подите к черту! – рявкнул Носов. – Его убили эхайны.
– Он умер у меня на глазах, – сказал Кратов. – Я не успел ему помочь. Я только спросил…
– Успокойтесь, – потребовал Носов. – Вы не виноваты. Скорее, можно винить меня: следовало предусмотреть такое развитие событий. Но он знал, что обречен. И мог бы вам сказать об этом. Тогда никто бы не умер.
– Он все выложил, – проговорил Кратов, не имея сил оторвать взгляд от тела, застывшего в неестественно перековерканной позе. – Квартал Чернокрылой Птицы…
– Это мы знаем, – перебил его Носов.
– Пляж Лемуров…
– А вот это – нет! – Носов щелкнул пальцами, люди-призраки обратили к нему лица. – Всех – туда, – распорядился он. – Накрыть полем, чтобы ни одна душа, живая и мертвая, не могла ворохнуться. Не нападать, в переговоры не вступать. Ждать меня.
– Не пойму, что с ним стряслось, – промолвил Кратов. – Он умер на моих глазах.
– Эхайны запрограммировали его на самоуничтожение, – сказал Носов. – Это значит, что они владеют ментокоррекцией не хуже нас. И умеют использовать ее не только на себе, но и на людях. Такие программы называются «шат-ап». Они абсолютно безопасны, пока вы не сболтнете лишнего, не употребите вслух какое-нибудь ключевое слово. А иначе они запускают вразнос ваш обмен веществ, пробуждают какой-нибудь латентный вирус, усиливают кровяное давление… да мало ли как можно разрушить человека изнутри. Должно быть, вы убедили Конрада преступить некий запрет. Жаль, это был очень хороший мастер… – Он с тревогой посмотрел на Кратова. – Константин, вам плохо?
– Мне ужасно плохо… – пробормотал Кратов. И вдруг осознал, что именно эти слова были сказаны Конрадом за мгновение до кончины. От этого ему стало еще хуже.
– А как мне, по-вашему, должно быть?! – рявкнул он со злостью.
Чтобы никто не видел его жалкого состояния, Кратов поспешно отошел к окну, уставился влажными глазами в промозглую ночную тьму.
Ему хотелось бросить все и вернуться в номер. Запереться в кабинете, выпить стакан водки, вспомнить, как нормальные люди плачут, и от души разрыдаться. Потом растормошить Идменк, схватить ее подмышку и улететь с этой проклятой планеты прочь… на Сфазис… или домой, на Землю, к маме под крылышко. Куда угодно, лишь бы подальше от всех этих кошмаров. И отвратительна была даже сама мысль о том, что никуда он не улетит, а пробудет здесь ровно столько, сколько потребуется, чтобы все кошмары прекратились раз и навсегда. Чтобы Озма, целая и невредимая, продолжала творить свои колдовские действа где и когда захочет. Чтобы эхайны оставили мирную Галактику в покое. Чтобы Идменк отважилась наконец и сбежала с ним от нареченного супруга. Чтобы никто больше не умирал такой нелепой, никчемной и страшной смертью.
– Его можно было спасти? – медленно спросил он.
– Да, – сказал Носов. Поразмыслив, добавил: – Теоретически. Но на это ушло бы много времени. Нам все равно пришлось бы выбирать между ним и Озмой.
– Ненавижу выбирать, – процедил Кратов сквозь зубы.
– Война – всегда выбор… – Играя бровями в унисон своим мыслям, Носов двинулся к выходу. – Я лечу на Пляж Лемуров, брать этих субчиков, – сказал он через плечо. – Желаете присутствовать?
– Желаю, – сказал Кратов. – Но вначале мне нужно поговорить с одной рыбой.
– Поговорить – с рыбой?! – удивился Носов. – Ах, да…
5
Двухметровое перламутровое яйцо бесшумно парило под неярким светильником. В переднем окошке трепетала бледная пелерина, манипуляторы покойно сложены по бокам.
– Простите, что нарушил ваш покой… – начал Кратов.
– Пустяки, – сказал Блукхооп. – Отдых в вашем понимании нам не требуется. Мы отдыхаем, лишь приобщившись к вечности. Вы понимаете, о чем я?
– Надеюсь, что да.
– Так же, как и я понимаю вас. Заблуждение, что я как ксенопсихолог сосредоточил свой профессиональный интерес исключительно на эхайнах. Люди мне так же любопытны, как… образец для сравнения.
– Тогда вы должны угадать мой следующий вопрос…
– Это нетрудно. Вы хотите, чтобы я поделился с вами той информацией об эхайнах, которая известна только нашей расе, и никому больше во всей Галактике.
Кратов молча кивнул. У него не оставалось больше сил, и он опустился на пол там, где стоял.
– Такой исключительной информации не существует, – сказал Блукхооп с отчетливо прослеживаемой иронией. – О том, что знаем мы, знает еще по меньшей мере одна раса. Во всяком случае, сведения должны быть погребены где-то в ее анналах, и при желании они могут быть извлечены и воспроизведены. И, конечно же, знают тектоны. Потому что тектоны знают все.
– Вы не назовете мне эту расу, – полувопросительно вымолвил Кратов.
– Нет, не назову. Замечу лишь, что это древняя и уважаемая галактическая культура, в пору своей зрелости много и шумно экспериментировавшая с перспективными биологическими видами в самых различных уголках мироздания. Достигнув же возраста мудрости, многих своих деяний она устыдилась и постаралась умалить ущерб там, где он был нанесен, и… как это говорится у людей… замести следы там, где все обошлось благополучно. Между прочим, эти смелые опыты с «искусственным вразумлением» послужили причиной возникновения в современной ксенологии самых блестящих и фантастических теорий. Возьмем, к примеру, вашу теорию «галактического изогенеза», которую выдвигает доктор Андре Ван Дамм…
– Церус I – их дело? – мрачно осведомился Кратов.
– Нет. Есть принципиальное отличие между их экспериментами и тем, что вы встретили на Церусе I. Они никогда никого не принуждали быть разумным. Они лишь стремились подобрать каждому подающему надежды виду оптимальную среду обитания. Или, например, сохранить альтернативу: вид, обреченный на вымирание в условиях межвидовой конкуренции, эвакуировать со своей неласковой к нему материнской планеты и дать ему реальный шанс в иных сходных условиях…
– Хорошо, – не слишком деликатно прервал медлительные рассуждения ихтиоморфа Кратов. – С каким из этих вариантов мы имеем дело?
– Разумеется, со вторым, – сказал Блукхооп. – Это был очень давний и масштабный эксперимент. Он ставил своей целью разъединение, сохранение и независимое развитие трех конкурирующих рас. К чести экспериментаторов отмечу, что они ограничились лишь первой его фазой, выведя из-под удара две угасающие ветви одного эволюционного дерева, а затем предоставили их самим себе. Что должно, по моему рассуждению, уберечь все три самостоятельно выросшие галактические цивилизации от комплекса неполноценности.
– Одна из этих рас дала начало Эхайнору, – нетерпеливо сказал Кратов. – Это секрет полишинеля. А кем же стали две другие?
– Хорошо, что вы сидите на полу, – насмешливо промолвил Блукхооп. – Есть надежда избежать ушибов, когда свалитесь от изумления.
6
Едва не опрокинувшись на бок от сильного порыва ветра, гравитр плюхнулся на четыре лапы и намертво присосался к голому сырому камню. Кратов выскочил из еще ходившей ходуном кабины и, натягивая на голову капюшон, оскальзываясь, побежал к стоявшим возле тяжелых многоместных машин людям. Он сразу же озяб и промок. Свое имя Пляж Лемуров оправдывал полностью. Подразумевались, конечно же, не симпатичные недообезьянки из земных лесов, а лемуры в классическом, древнеримском понимании, то есть – неприкаянные души, что не обрели посмертного успокоения по причине сотворенных при жизни злодеяний. Только непокойным мертвецам и могла прийти фантазия – использовать эту дыру как пляж и принимать здесь ванны из призрачного света трех эльдорадских лун.