изнь… Бессмысленная и бесполезная. (Красноречие его иссякло.)
К а э т а н а (до этого момента смотревшая в пол, порывисто поднимает голову; долгий взгляд, затем она кладет ладонь на свой живот и мирно спрашивает). А как же это?..
Б а л т а з а р (на мгновение задумывается, потом отвечает, спокойно, в тон Каэтане). Не знаю, Каэтана.
К а э т а н а. Не знаешь?!
Б а л т а з а р. Нет!
К а э т а н а (гневно). Ты не знаешь и тебе нет никакого дела до этого! Когда я легла с тобой и ты сделал мне ребенка, я тоже ничего не знала. В этом вся правда! Я не знала, кто ты, что ты, каков ты. Зато теперь слишком хорошо знаю! В тебе течет грязная кровь! Ты не испанец! Конкиста для тебя — кровавый фарс! Ты не хочешь быть испанцем и готов продать свой герб, чтобы купить водки чумазым краснокожим! Тебе все равно, что будет с твоим ребенком. Тебя волнуют петухи и гнусные игры, ты наслаждаешься беспорядком, потому что в тебе нет ни капельки веры, ты привык к грязи, и тебе тепло и удобно валяться в ней… Волочишься за сожительницей собственного отца! Он из-за нее потерял честь христианского рыцаря, а ты потеряешь все остальное! Или, ты думаешь, я не знаю?! Неужели ты и впрямь думаешь, что я не знаю?! Ты лежал рядом со мной, это было перед зарей, думал, что я задремала, сквозь стиснутые зубы у тебя словно стон вырвалось ее имя… А теперь ты ломаешь комедию, чтобы оправдать свои поступки. Со своей индианкой ты разбазаришь все, что есть в этом доме. Остатки. Хотите жить как цыгане, да?! А эта перепись — такой же фарс, как и все прочее… Как цыгане!.. А я не хочу! Я не хочу, голубчик! Ни за что и никогда! Нет! Нет!
Маргерита выступает из мрака. Быстро выходит на середину сцены. Каэтана и Балтазар — каждый — вздрагивают. Все трое пристально смотрят друг на друга. Со двора доносятся причитания индейцев. Маргерита наклоняется к вещам. Под рукой у нее оказывается тяжелое парчовое платье. Она поднимает его и несет. Медленно, словно совершая ритуал, кладет это платье к ногам Каэтаны.
М а р г е р и т а. Изволь, донья Каэтана!
Шкатулка для писем тоже оказывается возле ног Каэтаны.
И это тоже!
Статуэтка, изображающая святого Стефана.
Твое!
Опахало из перьев и длинная кружевная шаль.
Твои! На вечные времена!
Серебряное блюдо.
Твое, госпожа!
Подсвечник.
И это тоже!
К а э т а н а (оставаясь неподвижной, не глядя на Маргериту, шепчет). Убери ее прочь, Балтазар! Убери ее прочь!
М а р г е р и т а (замерла с разведенными в стороны руками, словно собирается танцевать. Голос — горящий уголь под тонким слоем пепла). Все твое, госпожа, навсегда твое, моего здесь ничего нет, мне ничего не надо, я от всего отказываюсь! Аминь! И еще раз аминь! (Поворачивается к Балтазару.) И он будет твоим! Не беспокойся, он тоже!..
Балтазар, до сих пор с каким-то болезненным интересом наблюдавший за женщинами, принимается смеяться.
Б а л т а з а р. Святые небеса, неужели теперь начнется тяжба из-за меня?! Какой важный повод для разбирательства! Может быть, вы бросите жребий по такому поводу?!
М а р г е р и т а. Ты ничтожество. Ты недостоин даже того, чтобы быть тенью его тени.
Б а л т а з а р. Ты в этом уверена, мамочка моя несуженая?..
М а р г е р и т а. Твоя женщина сказала правду…
Б а л т а з а р. Что именно?..
М а р г е р и т а. Ты волочился за сожительницей своего отца. Она не считает меня его женой. Настоящий мужчина знает, что к чему, а вы судите, как хотите. Ты волочился за мной. Ты был совсем ребенком, но стоило мне сесть, как ты уже выглядывал из-под стула…
Б а л т а з а р. Правильно! Все правильно! Признаю! Верно!..
К а э т а н а. Убери ее прочь, Балтазар!
Б а л т а з а р. А почему бы нам не выяснить все до конца?!
М а р г е р и т а. Ты недостоин быть тенью его тени…
Б а л т а з а р. Нужно установить истину! Дело в том, что ты смертельно ненавидишь его, а заодно и меня, потому что я все-таки его тень.
М а р г е р и т а (внезапно переходит на крик). Нет! Он для меня все! Он мой господин!
Б а л т а з а р. Ты не знаешь, что я был свидетелем того, как он первый раз овладел тобою, на перевале Вентро, вскоре после битвы, в которой погибли все твои родные… Ты не знаешь, что я прятался за кустом, сидя на корточках… Не знаешь, что я слышал, как ты скрипела зубами, когда все было кончено… Не знаешь, что я видел, как ты, проведя рукой между бедрами, рассматривала кровь, а потом вытерла ладонь о траву. А он отошел на пять шагов в сторону и помочился… Ты не знаешь, что я видел твой взгляд, которым ты его провожала…
Пауза. Тишина. Руки Маргериты опустились вдоль тела и спрятались в складках юбки. Она пристально смотрит перед собой, качает головой, бормочет что-то неразборчивое.
(Продолжает тише, чем раньше, но вполне отчетливо.) И мне казалось, что рядом с тобой лежит моя мать…
Каэтана идет к софе. Садится и обхватывает руками свой живот, словно защищая то, что в нем таится.
А рядом с отцом, справлявшим малую нужду, не было никого.
Снаружи доносятся крики.
Г о л о с с о д в о р а. Дон Балтаза-а-р! Дон Бал-таза-а-р! Еще! Петухи! Еще! Дон Балтаза-а-ар!
М а р г е р и т а. Это правда. Все так и было.
Б а л т а з а р. Выходит, я не врал, когда говорил о ненависти?
М а р г е р и т а. Лгал! Это ложь!
Б а л т а з а р. Ты хочешь сказать, будто твоя ненависть погибла?
М а р г е р и т а. Да!
Б а л т а з а р. Почему?
М а р г е р и т а. Он взял меня не только в тот раз, он взял меня навсегда! Он сказал: «Ты моя жена». И я осталась с ним. Я была с ним постоянно. Он был страшен. Он был нежен. Его руки стали ласковыми. Я видела его скорбь. Видела, как он во мраке лежит рядом со мной и его глаза становятся огромными, потому что он смотрит назад, в прошлое… Он научил меня верить… Только это и важно!
Б а л т а з а р. Во что верить? Какой вере он тебя научил, скажи!
М а р г е р и т а (освобождает руки из складок юбки и соединяет их перед грудью, читает молитву, словно медленно диктует кому-то). Отче наш, иже еси на небеси. Да святится имя твое. Да будет царствие твое. Да будет воля твоя, как на земле… (Запнулась. Секунду спустя взрывается.) Я верую в Иисуса! Он пришел с ним!
Б а л т а з а р (словно загипнотизированный, смотрит на нее, потом разражается потоком слов; говорит быстро, без передышки, иногда вместо слов выплескивается смех). И что же выходит?! Милость божья не ограничилась Канарскими островами! Выходит, конкиста на самом деле только продолжение реконкисты, и то, что нам сулили, исполнится, и католическая империя расползется на весь мир! Христос пришел с нами! И вы позабыли, как на заборах по всей стране висели человеческие внутренности, как горели ваши соплеменники, как рушились дома! Разумеется, запах кадила приятнее, чем запах человеческой падали! И голос Христа слышен лучше, чем крики рабов в рудниках! Да вы вообще не умеете кричать! Вы как будто созданы по беззубым евангельским заповедям! Господин Христофор Колумб весьма верно охарактеризовал вас после первой встречи. Как там он писал их католическим высочествам?.. Ах да! Да! «Эти люди, полные любви и лишенные жадности… своего ближнего они любят как самого себя…» На вашем примере подтверждается все, о чем говорил в своих проповедях честнейший патер Лас Касас, под чем подписались университеты в Саламанке и Севилье: вы такие же божьи дети, как и мы, вам предоставлены точно такие же возможности и точно такие же надежды на спасение! Ты получила веру, мамочка моя несуженая, вы все ее получили! Испания не имеет границ! Католичество не имеет границ! Все мы не имеем границ, и ничто их не имеет! Кто говорит, что мы увязли в болоте?! Ложь! Гнусная ложь! Все только начинается.
Каэтана вздрагивает, как от ударов, от непонятной и непристойной вспышки Балтазара. Снаружи опять раздаются крики.
Г о л о с с о д в о р а. Дон Балтаза-а-ар!
Б а л т а з а р. Надеюсь, вы их слышите?!
К а э т а н а. Прогони их! Приказываю тебе!
Б а л т а з а р. Они крещеные, Каэтана!.. Ты же не будешь возражать ученым мужам из Саламанки?! Тебя тошнит от их запаха, и твоя кастильская гордость корчится в муках при виде их, а я смотрю в будущее и вижу толпы полукровок, которые высовывают языки, дабы вкусить таинство святого причастия… Чистой испанской крови вскоре останется разве что на маленький ручеек, но зато будет невероятно много статуй святой девы Марии, украшенных перьями. Это предвидение и сделало меня апостолом. Ведь я апостол, не так ли? Послушайте! Они зовут меня, потому что я нашел ключ к их сердцам. Петушиные бои и бочка водки — вот удобренная нива для сеятелей слова господня и испанского права! Мой отец не понимал этого, поэтому-то он и пропал, поэтому вновь прибывшие кастильцы загнали его в пустыню…
М а р г е р и т а. Он вернется!
К а э т а н а. И пусть прикончит тебя, когда вернется!
Б а л т а з а р. Он не прикончит меня, даже если вернется…
М а р г е р и т а. Вернется!
Б а л т а з а р. Где ему взять силы?.. Заберется на печку и будет видеть черные сны о черной битве и черной неблагодарности, будет кротко просить, чтобы не шумели… Единственная связь с миром — рука его жены.
К а э т а н а. А ты?!
Б а л т а з а р. А я буду апостолом, подруги! Моими методами овладеют агенты Cámara de las Indias y Casa de la Contratación[7]. Я так и вижу, как моей диалектике кланяются досточтимые братья из ордена святого Доминика!.. Рабы в рудниках будут носить медальоны из Компостеллы и потому, собственно говоря, уже не будут рабами… Ох, знаете, что я придумал! Было бы очень хорошо, если бы наши новые братья показали нам религиозную драму! Auto sacramental