М а р г е р и т а. «Покойника — женщинам!» — говорили раньше в этих краях. (Показывает на неподвижного Фелипе.) Оставайтесь с ним!
К а э т а н а. Мужчины делают детей и мертвецов, а мы обмываем и тех и других. (Стоит совсем рядом с Маргеритой. Создается впечатление, что она хочет до нее дотронуться. Долгий, испытующий взгляд.)
Маргерита едва заметно кивает. О б е уходят. П е д р о и П а б л о за ними. Суанца подходит к Фелипе.
С у а н ц а. Мы знали, что это случится…
Его слова остаются без ответа. Во дворце поднимается шум: хлопанье дверей, отдельные выкрики. Все еще воет пес.
Будьте так же спокойны, как до сих пор…
Ф е л и п е (наконец открывает глаза; моргая смотрит на Суанцу, говорит тихо, инфантильно, даже с оттенком усмешки). Но ведь я спокоен…
С у а н ц а. Вот и хорошо!
Ф е л и п е. Раньше мы не вешали своих людей.
С у а н ц а. Конечно!
Ф е л и п е. Мы оденем его в черный бархатный костюм с манжетами из фламандских кружев…
С у а н ц а. Да.
Ф е л и п е. Катафалк пускай поставят на верхней площадке!
С у а н ц а. Надо принять во внимание, что сейчас жарко…
Ф е л и п е. Боитесь смрада?
С у а н ц а. Посудите сами!
Ф е л и п е. Понятно! Черный бархат… Во время конкисты мне так хотелось носить черный бархатный костюм с кружевами… Он был красивый мальчик…
С у а н ц а. Хотите вина?
Ф е л и п е. Нет!
С у а н ц а. Вы не можете встать?
Ф е л и п е. Нет!
С у а н ц а. Придется!
Ф е л и п е. Встану!.. Чтобы повесить, были нужны очень серьезные основания, вы это знаете!..
С у а н ц а. Почему вы сказали: «Катафалк поставить на верхней площадке…»?
Ф е л и п е. Я не прав?
С у а н ц а. У нас есть и капелла, и церковь!
Ф е л и п е. Он был очень красивый мальчик… По утрам ждал меня возле конюшни… А на самом деле всегда боялся лошадей. Жена попросила его: «Назови самых знаменитых христианских рыцарей». Он ответил: «Святой Георгий и мой отец!»
С у а н ц а. Прекрасно. Помните об этом!..
Пауза.
Ф е л и п е (внезапно кричит во весь голос). Он не будет лежать ни в капелле, ни в церкви!
С у а н ц а. Неужели вы так считаете?!
Ф е л и п е (не слышит его слов; медленно сгибается, бьет себя в грудь; из нее вырываются короткие, приглушенные жалобы). Иисусе, почему ты довел меня до этой черты?! Иисусе, почему твоя кара обрушилась именно на меня?! Иисусе, почему ты взял его?! Иисусе, почему мы во тьме?! Иисусе, доколе?! Иисусе, откуда вокруг такая тьма?! Иисусе…
С у а н ц а. Хватит, дон Фелипе! Окружающий мир, каким бы он ни был, создан не только для вас. Мир…
Ф е л и п е (наконец встает, хватается за стол; его замутненный взгляд, в котором под слоем пепла горит огонь, устремлен на падре Суанцу). А вы знаете, что такое этот мир?..
С у а н ц а. Знаю!
Ф е л и п е. Может быть, и впрямь знаете, но сами себе лжете. Мир, мой дорогой падре, это огромная, черная, смердящая куча дерьма!
На лестнице и в коридорах раздается топот босых ног. Шаги приближаются. Кажется, это длится очень долго. Потом появляются ч е т ы р е и н д е й ц а. На грязной попоне они несут труп. В глубине сцены опускают на пол. Еще глубже, в конце ведущего на сцену коридора, стоит небольшая группа индейцев. Их силуэты едва различимы. Пауза.
С у а н ц а. Принесли тело, дон Фелипе. Хотите взглянуть?
Ф е л и п е. Нет! У повешенных опухшее лицо и вывалившийся язык. Пускай остается прикрытым. (Стоит спиной к индейцам.)
И н д е е ц (пожалуй, тот, что изображал святого Лаврентия, садится на корточки и приподнимает попону. Зовет тихо, серьезно). Дон Балтаза-а-ар! Дон Балтаза-а-ар! Дон Балтаза-а-ар! (Словно ждет ответа; затем так же тихо начинает кукарекать.) Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
К нему присоединяются индейцы, стоящие в глубине сцены. Приглушенные крики «кукареку». Опять шаги. Индейцы отступают назад и сбиваются в кучу; такими мы их уже видели. Входят М а р г е р и т а и К а э т а н а. За ними П е д р о и П а б л о. Пабло несет какой-то предмет, завернутый в тряпку. Женщины проходят мимо трупа, к столу. Каэтана протягивает руку к бутылке.
М а р г е р и т а. Можешь выпить!
Ф е л и п е (только теперь поворачивается). Что это? Что это такое? (Показывает на предмет в руках у Пабло.)
Пабло разворачивает тряпку. Топор.
С у а н ц а. Кто?
К а э т а н а. Господина секретаря больше нет в живых. Мануэль закопает его под кучей навоза.
Ф е л и п е. Это ты?!
К а э т а н а. Она. И я. (Поднимает стакан, пьет долго и жадно.)
С у а н ц а. А где слуги?
П е д р о. Там же. В навозе.
П а б л о. Они сняли оружие, поэтому удалось… Мы уже разучились. Но сделали все, что нужно.
С у а н ц а. Кто вам приказал?!
П е д р о. Никто. Сколько я помню, экселенца всегда думал и решал за нас. Один раз можем и мы…
Маргерита садится во главе стола. Каэтана наливает ей вина и придвигает стакан.
С у а н ц а. Педро, выпроводи индейцев!
П е д р о. Они меня тут спрашивали…
С у а н ц а. О чем?
П е д р о. Просят петухов…
С у а н ц а. Каких петухов?
П а б л о. Бойцовых петухов дона Балтазара.
Ф е л и п е. Пускай возьмут!
П а б л о. А как с выпивкой?
Ф е л и п е. Выкатите им двадцатилитровую бочку. Только пусть не кричат, когда напьются!
П е д р о. Мы проследим!
И н д е й ц ы покидают сцену. Когда они уже далеко, на лестнице слышится кукареканье. Каэтана подходит к трупу и становится перед ним на колени. Кажется, она поет колыбельную. Едва слышно. Суанца подходит к столу. Садится. Некоторое время все молчат.
С у а н ц а. Зачем вы это сделали, донья Маргерита?
М а р г е р и т а. Зачем?.. Потому что спасение его души важнее, чем спасение моей!
С у а н ц а. Вы считаете, кто-то должен был?..
М а р г е р и т а. Должен! Я запачкала платье в крови.
Ф е л и п е (садится в свое кресло, листает Библию, говорит спокойно). Эта женщина лжет, падре! Спасение души для нее все равно что прошлогодний снег. Прочесть вам о том, что обрушилось на нас? Здесь написано…
М а р г е р и т а. Читай, Фелипе!
Ф е л и п е. Он приводит советников в необдуманность и судей делает глупыми.
Он лишает перевязей царей и поясом обвязывает чресла их;
князей лишает достоинства и низвергает храбрых;
отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла;
покрывает стыдом знаменитых и силу могучих ослабляет;
открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную;
умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их;
отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути;
ощупью ходят они во тьме без света и шатаются как пьяные.
С у а н ц а. Этого мало! Здесь нет ответа!
М а р г е р и т а. А его никогда и не будет!
Пауза. Каэтана с отрешенным лицом стоит на коленях возле трупа. Издали доносится кукареканье. Входит П а б л о.
П а б л о. Надо подготовить катафалк…
Ф е л и п е. Да, пора… Что еще?..
П а б л о. Служанки говорят, что ребенок плачет. Время его кормить…
Ф е л и п е. Иди к ребенку, Каэтана!
Издали слышится песня, с которой начался спектакль.
З а н а в е с.
БЛУДНЫЙ СЫНПьеса
Перевод Т. Жаровой.
© Andrej Hieng
О т е ц.
М и р а.
З о ф и я.
Э д о В е т р и н.
Б у б н и к.
Л е в е ц.
Р е з к а.
Н а д а.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
На освещенной части сцены сидит О т е ц, он вырезает из газеты статьи и вклеивает в большую тетрадь. Одновременно с боем невидимых часов появляется М и р а. Это довольно грузная и медлительная женщина. За ней остается полоска света, словно дверь не закрыта. Бросив взгляд на Отца, Мира вытягивает руки, рассматривает их.
М и р а. Как отекли! Пока дождь не пойдет, у меня так и будут пышки вместо рук. Гадость какая. Может, это от почек?
О т е ц. От лени и нефти!
М и р а. От какой еще нефти?
О т е ц. Нефть затянула пленкой моря и реки, испарение воды поэтому намного уменьшилось. Засухи и застои. Если эта пленка где-нибудь прорвется, небо, словно губка, впитает в себя влагу и затем отдаст ее людям. Где как: Сава высыхает, а на Миссури наводнение. Ничего не известно о минеральных маслах, о катастрофах.
М и р а. Пощади меня со своими пророчествами, отец. Меня мои почки интересуют.
О т е ц. Тебе, надо полагать, известно, что мы терпеть не можем твою ипохондрию. От женщины, которая — nota bene[16] — все свободное время пролеживает в постели, нет никакой пользы. Наследника-то нет как нет и не будет!
М и р а. Ужалить меня хочешь, но это тебе не удастся! Наследник! Я его не искала, не ждала, на это чудо я дома насмотрелась. (Очень тихо и зло.) Зачем тебе наследник, если у тебя есть сын?
О т е ц (поспешно закрывает тетрадь и опускает голову). Хорошо бы тебе замолчать! Ленивая змея хочет укусить, но у меня всегда найдется противоядие, можешь при себе оставить свой яд, тебе же лучше будет.
М и р а. Видишь, я села. Ни слова о сыне! (Садится.)
В двух отдаленных церквах слышен звон колоколов: Ave Maria.
О т е ц (вслушиваясь, наклоняет голову, затем напевает шутливо). «Вечерний звон…» Раньше у колоколов был звон лучше. После первой мировой их совсем не стало.
М и р а. Очень может быть.
Отец снова напевает.
Я эту песню хорошо запомнила: ты всегда бубнил ее, когда у тебя что-то не ладилось. И когда маму увозили в больницу.