З о ф и я. Вы меня взяли в свой дом еще ребенком, когда я осталась сиротой. Я не знаю людей лучше вас, и жизни не знаю лучшей.
М и р а. А мы из тебя служанку сделали. Старый слепой медведь держит тебя в берлоге.
З о ф и я. Как у тебя сегодня со временем?
М и р а. Я утренним автобусом поеду в свою аптеку. Все-таки развлечение.
З о ф и я. А потом вернешься?
М и р а. Да! Обратно в сушильную камеру. Сушеные яблоки и сливы!
З о ф и я. Это неправда!
М и р а. Я помню, какой ты была девочкой, Зофи. Когда ты оказывалась в темноте, лицо твое светилось, твоя улыбка излучала свет; все, к чему прикасались твои длинные пальцы, пело. А в кого ты теперь превратилась?!
З о ф и я (ставит фужер на стол, подходит к Мире, обнимает ее за плечи). Ты была прекрасной… розой!
М и р а. Ничего-то от меня не осталось. Поэтому он и не пришел. И не придет.
З о ф и я. Но почему именно он?..
М и р а (выпрямляется, с силой). Мне хочется, чтобы он разрушил все, чем я жила до сих пор! Все до основания! Он это может.
З о ф и я. Да!
Слышны шаги на чердаке, стук по стенам.
Кто это? Дядя?
М и р а. Нет! Это он. Дом оценивает.
З о ф и я. Не понимаю…
М и р а. Неужели ты не почувствовала вчера, сразу как только он вошел, — он стал хозяином всего, что здесь есть?
З о ф и я. Дыхни-ка на меня! Вроде не выпила. Оглянись вокруг: день, солнце светит, там дорога, автомобили проносятся мимо… Что ты городишь?! Какой еще хозяин?!
М и р а. Хозяин этой прогнившей развалюхи. Для него она имеет особое значение. Сначала надо завладеть тем, что собираешься потом уничтожить.
Звуки шагов наверху, стук по водопроводным трубам.
З о ф и я. И впрямь ходит… Как он осмеливается?!
М и р а. Отец перепишет на его имя дом и все прочее имущество.
З о ф и я. Ну, такое лишь во сне может присниться! Ты знаешь что-то, чего я не знаю?
М и р а. Я знаю, что этот человек заберет все, что сможет, кроме меня.
З о ф и я. Ты сходишь с ума!
М и р а. Нет! Послушай же! Стучит так, будто требует. Он ничего не спрашивает. Возьмет все, может, даже тебя. Меня он не возьмет, хотя я этого хочу.
З о ф и я. Да он всего лишь приблудный дальний родственник. Кто в здравом уме даст ему что-либо?!
М и р а. Отец по своей слепоте.
З о ф и я. Опять не понимаю.
М и р а. В честь блудного сына заколют тельца… Для блудного сына и дом, и все прочее. Ты же видела, как он шептался вчера с отцом, после чего отец отступился.
З о ф и я. Ты полагаешь, этот человек знает о Милане нечто такое, что может скомпрометировать отца?
М и р а. Знает!
Стук прекратился.
З о ф и я (медленно и раздельно). Может, все, что ты сказала, правда и он действительно припер дядю к стенке, только я ему не дамся. Не дамся, Мира.
М и р а. Как это?
З о ф и я. А так, ни за что!
М и р а. Почему?
З о ф и я. Твой отец взял меня к себе, когда вы сами впроголодь жили. Он был первым человеком, кто взял меня на руки и приласкал. Только он смотрел на меня с улыбкой, садился рядом с моей постелью и отгонял мои страхи. Он показывал мне форель в ручье, маргаритки, ноготки, светлячков, звезды, багряную луну, нес меня на плечах, возвращаясь с прогулок. Обычная лужа превращалась у него в сверкающие морские просторы, по которым плыли корабли. Если у нас бывало плохое настроение, он рисовал нам картинки, чтобы развеселить. Всегда заботился о нас, развлекал, был удивительно добр, был для нас всем! Всем, понимаешь, Мира!
В глубине сцены появляется О т е ц в старом домашнем халате, под мышкой у него папка. Останавливается, женщины его не замечают.
М и р а. Просто невероятно, что ты именно такой представляешь себе нашу жизнь!
З о ф и я. Именно такой, Мира!
М и р а. А мама? Ее смерть, эти дни в больнице?
З о ф и я. Он страдал больше всех!
М и р а. И ты никогда не задумывалась о себе? Прислуга целую жизнь, старая дева. Высушенная груша.
З о ф и я. Ой, Мира! Мы уже сто раз становились свидетелями твоих романов, и всякий раз, когда на тебя это находило, ты кричала: «Сумасшедший дом! Поджечь его! Сбежать!»
М и р а. Скажи откровенно: ты в самом деле никогда не была влюблена?
З о ф и я (после паузы). Я люблю вас. Отца и этот дом.
М и р а. Ты сейчас сказала «отец», а не «дядя», как обычно, и, наверное, скажешь, что веришь в его открытия? Да?
З о ф и я (опустив голову). Этого я не знаю… как… не могу сказать… и вообще это не важно, Мира! Не важно!
О т е ц (до сих пор стоявший рядом с накрытым столом, с криком бросается вперед). Ну нет! Важно! Только это и важно!
Зофия поворачивается. Удивленно смотрит на него. Мира незаметно усмехается.
З о ф и я. Вы слышали, дядя!..
М и р а (смеясь). Конечно!
О т е ц (стремительно подходит к Зофии, резко притягивает к себе; говорит шепотом). Очень важно, Зофи! Ты должна мне верить! Вот здесь, дитя мое (прижимая папку), здесь лежит то, чего никто не может у меня отнять! Пусть наступят самые тяжелые времена — у нас есть это! Для меня, для тебя и для нее…
М и р а. Ох!
О т е ц (Зофии). Да, и для Миры тоже! Она несчастна — я знаю почему, — ей хотелось бы сбежать, но без нас она не сможет. Нам нужно быть вместе, жить как знаем и можем, и когда-нибудь, мои девочки, вы увидите… я торжественно заявляю, что…
З о ф и я (вырывается из его объятий, обрывает на полуслове). Как вы говорите, дядя?! Совсем задыхаетесь! Не побрились… в халате, будто не знаете, что гости должны прийти!..
М и р а. Никого не будет.
О т е ц. Никого не будет! (Торжественно поднимает папку; с пафосом.) Не будет никого, кто важен для моей жизни и работы.
З о ф и я. Дядя, я прошу вас!..
О т е ц (быстро оглядывается вокруг; высокомерие исчезает, говорит торопливо, будто боится не успеть). Тс-с-с! Что бы ни случилось, вы должны на меня положиться! Что бы я ни сделал — будет вам на пользу! Когда вы были детьми, вы мне верили, я пронес вас на своих плечах через все невзгоды, вы пищали словно мышки, но не от страха. А теперь…
З о ф и я. Я настаиваю, чтобы вы нам сказали, что происходит!
М и р а. Он тебе не скажет!
О т е ц. Зофи, послушай… Тс-с-с!..
Наверху кто-то ходит по кругу. Шаги то приближаются, то удаляются.
(Садится и говорит так, будто хочет ввести в заблуждение слушателя.) Я проанализировал все гипотезы. Летающие тарелки?.. Метеорит?.. Так и не понял, хотя видел сам. Такая зеленая рябь. Поднялась над Бистрицей и открыла зеленую часть неба над Челесником. Почему зеленую? Ну, понимаете, как во сне: увидишь луг, но не такой, как наяву, а какой бывает только во сне! Брызгая искрами, рябь стремительно поднимается вверх. Долетев до середины неба, рассыпается в тумане. Пс-с-с!
Шаги приближаются. Входит В е т р и н. У него в руках транзистор. Останавливается около стола. По радио диктор читает сообщение. Все слушают, будто это что-то очень важное для них. Голос диктора: «…ожидалось еще большее число жертв; недостаточная информация вызвала панику, что часто бывает в подобных случаях. Ураган захватил два района, но, поскольку они находились далеко от эпицентра, разрушения относительно невелики. Прибывшие на место катастрофы корреспонденты увидели потрясающие картины…»
В е т р и н (выключает транзистор). Пардон! Впрочем, никому не ведомо, что его ждет… Мы живем в эпицентре катастроф.
О т е ц. Зато многое можно предсказать.
В е т р и н. Это верно, дядя! Только вот несчастье, беда никогда не приходит одна. Всегда в паре! (Оглядывает праздничный стол.)
Зофия подходит к столу. Останавливается у противоположного конца.
Приготовлено со вкусом! Что это? Ах да, салат из спаржи. Лучок со сметаной… Сметаны больше, чем майонеза… Похвально! Штирийские вина вышли из моды. Как быстро мы стали забывать, что наши сельские предки изо всех овощей признавали один салат, и, пожалуй, больше ничего. Как быстро мы забываем! И кто же это все приготовил? Моя милая кузина?..
М и р а. Зофия. Я делаю только то, что обязана делать.
Ветрин и Зофия обмениваются долгим взглядом.
В е т р и н. Зофия… Зофия… Ангел-хранитель этого дома… Добрый гений.
З о ф и я. Что вам угодно?
В е т р и н (словно не слыша вопроса, говорит двусмысленно). Вот некоторые утопят котенка и не подумают, что из него могла бы вырасти кошка, полезная для дома. У вас в доме ведь нет кошки?
М и р а. В некотором роде я кошка.
В е т р и н. А как вы обходитесь с мышами и крысами?
М и р а. От меня все убегают, я слишком тяжела.
З о ф и я. Мы покупаем ядовитые средства и рассыпаем.
В е т р и н. Мне только, пожалуйста, никогда не сыпьте, смысла нет. Я очень устал. Я пережил три интернирования, два лагеря и четыре тюрьмы. Пардон! Вам непривычно слышать о столь неприятных вещах.
О т е ц (до сих пор безучастно сидевший на стуле, с тихой досадой). Каждому свое. Глупо предполагать, что у кого-то жизненный путь усыпан розами.
В е т р и н. Сегодня я проснулся, в открытом окне зелень деревьев, на листьях роса, мне даже не верилось, что это я лежу под одеялом. Я слышал шум реки — Мира пустила воду в ванной. Дядюшка мерно вышагивал взад-вперед по комнате. Зофия взбивала сливки на кухне. Из сада пахло укропом. Высоко-высоко летел самолет, я увидел его в окно; разве не удивительно, что человека манит окунуться в густую пену, которую самолет оставляет за собой?.. Потом мне вспомнилось, что пятнадцать лет назад в этот самый день состоялись похороны моей матери. Но тогда погода была на редкость мерзкая, шестой день не переставая лил дождь, туристы возвращались с моря, всех мутило от безделья. Меня хотели заставить еще раз взглянуть на мать, прежде чем гроб заколотят, а я не захотел… А теперь вот жалею, потому что не помню ее такой, какой она была… Иногда я пытаюсь вспомнить ее лицо, но оно расплывается у меня перед глазами как в тумане. Дядя, а какие глаза были у моей матери?