Глубокая пауза. Снова слышны голоса птиц. Бубник выпускает бутылку из рук, коньяк выливается.
(Поворачивается к Отцу.) Мне об этом тоже нельзя рассказывать?
Отец не отвечает, склонившись над бумагами, шарит руками около себя — так, будто ищет очки, подбородок дрожит.
Обычная история, которая лишь в своем продолжении оказалась не такой уж обычной. Первый вопрос любопытствующего: кто сделал незаконного ребеночка барышне? Никто, конечно, не признается? Удовлетворим любопытство: ребеночка сделал папочка, которого мы сегодня здесь восхваляем в его день рождения. А где этот ребенок, ставший позором для семьи? Да вот он я!
М и р а. Почему же он не женился на ней?
В е т р и н. Он отказался от ребенка, поскольку на горизонте появился весельчак Ветрин, который впоследствии и подарил мне свое имя.
З о ф и я. Этот человек лжет. (Присев возле Отца, трясет его за плечо, но тот не реагирует.)
В е т р и н. Лгали до меня, но не я. Ветрин взял барышню с ребенком без приданого, оттого что по натуре был легкомыслен. Господин учитель повременил, да и женился на сестре той барышни и получил оба приданых, потому что к разряду легкомысленных не относился. Теперь ты понимаешь, Мира, почему я не могу принять твоего приглашения прогуляться под луной.
М и р а. Да! (Отворачивается, идет к столу, кладет нож, медленно обходит всю сцену и садится в плетеное кресло.)
Резка, а за ней Левец возвращаются к столу, Зофия прижимает Отца к себе, словно он беззащитный ребенок.
Б у б н и к. Должен вам сказать, я слышал по крайней мере десяток подобных историй в привокзальном буфете. Не пойму я, что вас тут заставляет спорить.
В е т р и н. Ненависть!
Б у б н и к. Чья ненависть?
В е т р и н. Отцовская! Он ненавидел свой дом, мою мать и даже Ветрина, ненавидел все, что могло помешать его интригам, которые он плел, как эту скатерть.
Б у б н и к. Однако теперь-то мы говорим о вашей ненависти.
В е т р и н. Да! Он обогащался, а мы не вылезали из долгов, дважды просили его о помощи, но он указывал нам на дверь, и мы оставались под зонтиком на дожде.
Бубник понимающе кивает, поднимает бутылку и возвращается к столу.
О т е ц (вставая с полу). Где ты встретил Милана? Что меж вами произошло?
В е т р и н. Ну спасибо хоть на «ты» ко мне обращаетесь! Вам знаком такой ресторанчик под названием «Корея»?
О т е ц. Нет.
В е т р и н. Неподалеку от скотобойни. Одного вечера бывает достаточно, чтобы все рассказать друг другу.
О т е ц. Ну и что же вы рассказали друг другу?
В е т р и н. Сегодня ночью лежа в комнате Милана и глядя в открытое окно на все то, из-за чего мне целую жизнь приходилось скрипеть зубами, я вспомнил наш разговор в «Корее». Милан тогда сказал: «Оттого я все бросил, что ничтожный я человек и ни на что не способен. Отец замуровал нас среди своих часов, барометров и скатерок. От всего света отгородил, отрезал. Он смешон, но он сильнее меня. Я пять раз уходил из дома, пять раз оказывался на улице, к этому трудно привыкнуть. Видно, мне одна скользкая дорожка осталась!»
О т е ц. И что ты ему ответил?
В е т р и н. Не помню. Только это навело меня на размышления: я очутился на улице, потому что не имел всего того, из-за чего он оказался вместе со мной. Идиотская игра! Так или иначе, но у тебя два блудных сына!
Пауза.
О т е ц (глухо). Столько всего случилось, о чем я понятия не имел. И все-таки, может, не я один тому виной…
В е т р и н (направившийся было к столу, резко оборачивается. Кричит, хотя в голосе угадываются теплые и сочувственные нотки). Чертов старик! Вечно ты увиливаешь от ответа.
Длительная пауза.
Хуже всего, что у меня охота прошла свернуть тебе шею. И, может, тебе удастся избежать дома для престарелых. (Подходит к столу, берет бутылку вина и наливает всем гостям.) Выпейте, раз уж не смогли меня убить!
Все пьют. Резка кладет гусли рядом с тарелкой. Устраивается на краешке стула и начинает перебирать струны. Звуки гуслей сливаются с раскатами надвигающейся грозы. Мира смотрит в сад. Отец медленно подходит к столу и тоже садится.
З о ф и я (собрав валявшиеся бумаги, аккуратно складывает их в папку. На лице жесткое выражение. Говорит словно себе под нос, но все ее слушают). Милан не такой! Он прекрасный, чистый, добрый и мягкий. В последний раз, когда он был дома, он сказал мне: «Зофи, мы слишком редко вспоминаем, как жили раньше, как любили друг друга, только это нас держало в жизни!» Я видела, в глазах у него стояли слезы, отец ходил по комнате наверху. Еще он сказал: «Может, и ему хотелось сбежать, но вот из-за нас остался…» Милан не такой!..
В е т р и н. Это выпад против меня?
З о ф и я. Да!
В е т р и н. Ну, нам с тобой следует держаться друг друга, ибо нам суждено стоять под зонтиком у закрытых дверей!
З о ф и я. Ну уж нет!
В е т р и н. Тс-с-с! Замолчи! Лучше помолчи.
Играют гусли. На сцене появляется Н а д а. Молодая женщина, одета вполне современно. Она резко отличается от собравшихся здесь людей. Оглядевшись, подходит к Левцу.
Н а д а. Это вы отец Милана?
Л е в е ц (показывает). Вот он!
Н а д а (подходит к Отцу. Заметно смущена, нервным движением отбрасывает с лица волосы, с трудом подбирает слова). Видите ли, мы с Миланом довольно долго… были вместе… понимаете… Ну, и решили не торопить события… Мне трудно говорить… Вы, вероятно, ожидали, что он придет сегодня на ваш день рожденья, он говорил… (Ей трудно продолжать, она смущенно озирается.)
М и р а (ободряюще). Ну, говорите же, говорите, милая!
Н а д а. Он попал в катастрофу. Сегодня днем. Он одолжил машину, ну, взял…
О т е ц. Он мертв?
Н а д а. Да! Знайте, он совсем не мучился!
З о ф и я (возившаяся с отцовскими бумагами и папкой, вскакивает, истерично кричит). Нет! Нет! Это неправда!
Крик сливается с новым раскатом грома.
О т е ц. Где?
Н а д а. У Вишневки, там этот идиотский поворот, да еще забор. А вот мне ничего, ни одной царапины. Я на попутной машине добралась.
В е т р и н. Когда это случилось?
Н а д а. В протоколе записано — десять минут двенадцатого.
Гости поднимаются и стоят, словно мишени в тире. Зофия бросается к Отцу, но Мира, встав со стула, прижимает ее к себе. В е т р и н уходит.
О т е ц. Присаживайтесь, барышня!
Нада садится. Зофия вырывается из Мириных объятий.
Дайте девушке что-нибудь выпить!
Р е з к а. Она еле на ногах держится!
О т е ц. Все равно!
Резка подходит к Наде и пытается поднести ей ко рту свою рюмку.
Н а д а (отстраняясь). Подождите! Я сама! Он говорил, что у вас дома всегда есть замечательная наливка… Он был всегда такой веселый… и вообще любил поесть… Он совсем не мучился!
Отец делает несколько шагов. Из глубины сцены появляется В е т р и н. У него в руках зонтик, как и во время первого появления.
В е т р и н. Машину я оставляю перед домом! Продайте! (Подходит к Отцу.)
Гремит гром.
(Стоит у Отца за спиной, говорит тихо.) Я сказал неправду, он не убивал никого на котловане. Это я выдумал, чтобы проникнуть в ваш дом.
Отец вздыхает так тяжело, будто его ножом пронзили.
(Уходя, останавливается возле самой рампы, откуда появились гости, бросает через плечо, так, чтобы его слышали). Девушка беременна, и ей негде жить. Примите ее под свою крышу.
Ливень.
З а н а в е с.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Шум дождя стихает. Где-то рубят дрова. Сцена пуста. Декорация та же, что в первой картине. Полумрак. Появляется беременная Н а д а. На ней домашний халат, она не причесана; в руках забытый Ветриным транзистор; играет скрипичный квартет. Стук топора смолкает. Нада бесцельно слоняется по комнате, рассматривая мебель, будто заглядывает в чужие окна. Входит закутанная в плед М и р а с корзиной дров в руках. Нада выключает транзистор.
Н а д а. Не понимаю, зачем они этим занимаются!
М и р а. Кто? Чем?
Нада показывает на транзистор.
(Идет в глубь сцены, бросая на ходу.) Некоторым нравится. (Уходит.)
Нада ставит транзистор на край стола, садится на стул в центре сцены. Звон колоколов. Нада закрывает уши и низко опускает голову к животу. Слышно, как поет О т е ц. Сцена освещается, он появляется с газетами, ножницами и тетрадью в руках.
О т е ц (напевая). «Вечерний звон…» А его почти не слышно из-за того, что облака очень низко спустились. Возможно, теперь и снег пойдет. Пора бы. В ноябре выпало на три пальца, и все. А восьмого в четыре утра мело минут десять, просто что-то необыкновенное. Ну, вам-то, понятно, до этого дела нет. Теперь можно наверняка сказать: с погодой в этом году нам не повезло, ждут нас землетрясения и продолжительные засухи. Нефть на поверхности Мирового океана, облепит скалы, песок станет пепельным, а ивы будут на рябых кур похожи. (Вырезает из газеты заметку, вклеивает в тетрадь, напевает.) «Вечерний звон…» Туман такой густой, а колокола никуда не годятся. Помню, как их снимали в первую мировую на пушки. Настоятели побелели, как снег, женщины в голос плакали и бежали за колоколами. А один колокол во время спуска треснул и так жалостно зазвенел: ти-и-инг! Мы стояли на кладбище. Ти-и-инг! Будто струну басовую оборвали. Тетке Любей сделалось плохо, и она упала на кучу старых венков. А через месяц похоронку на мужа получила, гранатой его убило на Пьяве.
Возвращается М и р а, в руках рукоделье. Садится рядом с Надой.
М и р а. Ты утром почти ничего не ела. Не дури, тебя давно уже перестало тошнить.