З а л о к а р. Так сколько тебе завтра приготовить?
Я н е. Отступного?
П р о ф е с с о р. Не соглашайся! Я же сказал, что подам на него в суд.
Я н е. Смотри, дядя, а дядя смеется.
П р о ф е с с о р. Пусть подавится своим смехом.
Я н е. Он не привык давиться.
П р о ф е с с о р. Привыкнет! Вы меня недооцениваете. Я располагаю сильным оружием.
Я н е. Дядя, а дядя все равно смеется.
П р о ф е с с о р. Он будет смеяться до тех пор, пока мне не надоест.
Я н е. Осторожно! Ты не знаешь, с чем имеешь дело. С деньгами! «Divitiarum fructus est in copia»[30] — как говорит Цицерон.
П р о ф е с с о р (неврастеническая ария).
Ум всегда приносит прибыль!
Я всегда говорил «сделаю» — для других.
А теперь хочу для себя.
Я хочу! Я хочу женщину, деньги, триумф!
Хочу перину и молочного поросенка.
Хочу вкусить все плоды с древа жизни
Сейчас, осенью, ибо осень — мое время,
Мой приют перед последним прибежищем.
А вам, крикуны, фигу с маслом!
Профессор с вами расправится,
Увидите! Ученый хитер, как лис,
Если надо! И только деревенский дурак,
Ремесленник, толстосум и все такое прочее
Не видит другой стороны медали:
Divitiarum fructus est ratio[31].
Так-то, мой маленький, пьяный Цицерон…
Я н е. А дяде все еще смешно!
П р о ф е с с о р. Если бы он заглянул в мой портфель…
Залокар перебивает; последующий разговор ведется через посредника — через Яне; резко, но смешно.
З а л о к а р. Яне! Передай этому тенору, что умный игрок не выкладывает свои козыри перед самым концом игры!
П р о ф е с с о р. Яне, передай дяде, что у меня не было времени играть в карты!
З а л о к а р. Зато было время вынюхивать! Он шпионил за отцом. Он рылся в мамином шкафу и читал письма сестры. И сообразить, что к чему, тоже успевал: когда почуял, что в доме неладно, он смотался. И хоть у него вечно под носом сопли висели, вынюхивал он здорово.
П р о ф е с с о р. Яне, спроси у своего дяди, как умер упомянутый им отец?
З а л о к а р. Он ругался на чем свет стоит из-за того, что вынужден все оставить мне. Чертыхался, пока дух не испустил. Однако его подпись стоит на бумаге, и я доказал, что иначе быть не могло. Спроси профессора, где он был тогда?
П р о ф е с с о р. Ты знаешь, Яне, почему твоя мама ушла из дому?
Я н е. Не знаю.
П р о ф е с с о р. Потому что в доме от этого типа никому житья не было. Ни женщине, ни скотине, ни горшку, если у него была трещина.
Я н е. Прелестные картинки семейной жизни!
З а л о к а р. Добавить еще?
Я н е. Буду весьма польщен!
З а л о к а р. Свадьба. Невеста сидит за столом, жених несколько пьян. Подходит нежный, ученый деверь, приглашает невесту танцевать. Они танцуют. И деверь начинает источать яд! Отлично выбраны и время, и сосуд.
П р о ф е с с о р (вдруг расцвел: это его звездный нас; вальсирует, обняв воображаемую партнершу).
В моих объятиях она таяла, как свечка,
Вся обратившись в аромат и в облака.
И по сей день ее грустный взгляд
Ранит меня, и спасает, и выводит из тьмы…
Я н е. Великолепно!
Профессор, склонив голову, напевает вальс; это мелодия, которой Теща пыталась напомнить ему о своей дочери; оказывается, он ничего не забыл. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не возглас Карла.
К а р л (у зеркала). О мадонна! Залокары!
Я н е (живо). Да-да, приятель! Свиньи!
К а р л. Ты не в счет!
Я н е. Ну как же так! Просто я — поросенок, последний в роду, и у меня хвостик не такой, как у всех.
К а р л. На каком свете вы вообще живете? Где, разрази вас гром?!
Залокар стремительно подходит к Карлу, хватает за лацканы визитки; смотрят друг на друга.
Будешь меня бить, Залокар?
З а л о к а р. Нет! У каждого пьяницы есть свой ангел-хранитель. Мы с тобой вместе служили в армии, и сегодня у меня праздник. Поэтому — кругом марш и собери людей со всего дома. Быстро!
К а р л исчезает за дверью справа.
К а р л (за сценой). Эй, куда вы там все подевались? На лестнице! Ты что, не видишь, недотепа? Это я! Я наверху!
За стеной поднимается, как прилив, гомон.
Я н е. Море волнуется… (Декламирует в шутовской манере; посреди комнаты машет руками, изображая волнение моря.)
И сказал несчастный галерник:
Радуйтесь, рыбки, резвитесь,
Скоро крови моей вы напьетесь,
Радуйтесь, рыбки, резвитесь,
Скоро вам глодать мои кости!
Вбегает с у п р у г а П е р ц а.
С у п р у г а П е р ц а. Моего здесь нет?
Я н е. Придет, придет, кума. Вон, уже идет.
И в самом деле, в шуме шагов и приближающихся голосов выделяется голос Перца.
П е р ц (орет за сценой). Куда вы девали нашего змея?
К а р л (за сценой). Не дури, Перц, а то потом извиняться придется. Давай лучше споем!
П е р ц. Давай!
С шумом и разговорами входят г о с т и. Это те, кого мы уже видели во дворе, и несколько новых лиц. При виде старья, выставленного точно на продажу, все смущены. Возникает замешательство. Все ведут себя нелепо; многие явно под хмельком; стушевавшись, они слоняются по комнате, натыкаются друг на друга, как в любительском балетном спектакле. Яне выполняет обязанности церемониймейстера. Поклоны, подмигивания, тихие смешки — что-то вроде пантомимы или фарса, разыгрываемого шепотом. Входят К а р л и П е р ц. Они пели, однако на пороге замолчали, оба одновременно прикладывают пальцы к губам и принимаются убирать ширму. Залокар уселся верхом на стул в углу, Профессор в другом углу стоит, глядя прямо перед собой и чуть поверх голов присутствующих. Перц чувствует себя неловко под сердитыми взглядами жены.
П е р ц (желая разрядить обстановку). Ну, сейчас начнется. «Покажи, что умеешь!»
К а р л. Заткнись, Перц!
Открывается дверь в глубине сцены. Вбегают д в е д е в у ш к и. Они расстилают на полу скатерть. Скатерть бархатная или под кашемир. Р о з и, М а р т а и Ц и л к а приносят груду разных предметов. Быстро раскладывают их на скатерти: старинный канделябр, шкатулка, нож, топор, книга, кортик, трость, часы. Появляются Т е щ а и В и д а. Смех, женское хихиканье. Теща одета как гадалки и цыганки в операх XIX века: главная деталь костюма — домашний халат. В одной руке большая сумка, в другой — тамбурин. Вида в уже знакомом наряде невесты, укороченном до колен; из-под юбки видны накрахмаленные панталоны с кружевами. Ботинки на шнурках. Губы ярко накрашены сердечком, лицо сильно нарумянено; так когда-то давно в школах наряжали детей для выступлений на сцене. В этом костюме она — карикатура на девочку.
Я н е. Incipit comedia![32]
П е р ц. Что ты сказал?
Слышится писк кларнета.
Т е щ а (ударив себя тамбурином по бедру, поднимает его над головой, встряхивает).
Вот вам невеста!
Здорова, красива, умна.
Душою, как ангел, чиста и невинна.
Три у нее жениха: молодой бродяга,
А также богач и ученый.
Та же кровь у них в жилах течет,
Одинаково все распалились.
Богач все имеет, ученый все знает.
А третий на струнах души искусно играет.
У девушки сердце болит!
В и д а. Сердце натрое разрывается!
Т е щ а (быстро, зажигательно). Вы думаете, это какая-нибудь современная потаскушка, из тех, кому все равно, честный ли мужик, умный ли он и на своем ли месте у него нос, главное — было бы у него под задницей сиденье автомобиля хорошей марки. Нет, мы не такие! Нелегко ей будет выбрать, она уважает себя и других.
Человек человеку — загадка,
На каждой застежке — зацепка,
Так говорят итальянцы.
Разум немеет, сердце обманывает.
Думали мы, думали — и надумали:
Как звезды решат, так и будет.
З а л о к а р. Какое отношение к звездам имеет все это старье на скатерти?
Т е щ а. Погоди, погоди, Залокар! Это не старье, а прекрасные вещи. Вы будете выбирать.
З а л о к а р. Как это?
Т е щ а. Очень просто: кто выберет то, что нужно, получит невесту.
З а л о к а р. А если мы выберем одно и то же?
Т е щ а. Не выберете! Я вас знаю.
П р о ф е с с о р. А где разгадки?
Т е щ а. У меня в сумке. К каждой вещи — конвертик с пожеланием и напутствием.
П р о ф е с с о р. Порция, например, обходилась без всяких цыганок!
Я н е. А жаль!
П р о ф е с с о р. Итак, этот грязный хлам призван определить…
Т е щ а (неожиданно рассвирепев, с ненавистью и презрением). Вы, именно вы должны знать, что это такое! Это — то, что остается после людей!.. Вещи! В них живет память… все прочее исчезает. Вы называете их хламом… потому что всю жизнь только и делаете, что бросаете…
З а л о к а р. Он ничего не бросал, потому что у него ничего никогда не было.
Я н е (указывая на Виду). Но ее-то привез он!
З а л о к а р. Это — да! Единственная путная вещь, которая у него оказалась. Со дня рождения он считался укором и позором нашего дома!
Профессор срывается с места, апеллирует к гостям, глазеющим на семейную сцену. Натянут как струна.
П р о ф е с с о р. Я здесь не чужой! Ведь вы же меня знаете! А кто знает, что творилось в нашей семье? Ты? И вы не знаете? Когда говорили о детях, родители всегда упоминали в первую очередь меня. Но стоило отцу положить руку мне на голову и обратиться ко мне, как этот тип за дверями корчился от зависти! Неужели никто не помнит, что отец меня, а не его сажал рядом, когда мы ехали к мессе!