Делия повернула голову к Милли, которая уставилась на ребенка с явным удивлением. У нее было ласковое и спокойное выражение лица. Вопреки всему; ведь вид этого малыша, на которого так должен был быть похож ее собственный, просто обязан был ее потрясти. Удивительная женщина, ничем не выдала своих чувств.
Давина благоразумно не стала никому давать ребенка. Окинув всех внимательным взглядом, Делия пришла к выводу, что большинство женщин сочли Джима Хантера возможным отцом малыша, но все же приняли к сведению объяснения Давины и тот факт, что, кроме цвета глаз, Алексис ничем на Хантера не походил. А Милли…
— Ты в состоянии сама добраться до дома, дорогая? — спросила ее Делия.
— Я в порядке. — Милли улыбнулась. Ее глаза оставались совершенно спокойными.
Делия не поехала домой сразу. Она завернула на Ист — Серкл, чтобы пообщаться с Кармайном и Дездемоной.
— Если когда и проводился апрельский прием дураков, то это сегодня, — с чувством сказала она. — Правда, я не выяснила, кого намеревались сделать Апрельским Дураком, но на первый взгляд — Памелу Дивейн. Неприятная женщина! Сама вечеринка имела успех. Приехали светские львицы, ели приготовленные Удой блюда, словно никогда и не слышали о тетродотоксине, и весело проводили время.
Дездемону встревожило представление Алексиса гостям.
— А Милли? — с тревогой спросила она.
— Его показали после громкого обсуждения вывертов наследственности и темнокожих предков Давины. Она рассказывала и про зеленые глаза. Анджела сделала ход, поведав историю о каком — то племени с Соломоновых островов, — на тот миг она еще не могла знать об Алексисе, поэтому готова поклясться, жена Эм — Эм — ведьма. Если быть честной, ребенок ничем не похож на сегодняшнего Джима Хантера, да и на гориллу Хантера тоже. Только цвет глаз. Он сейчас вдвое старше с тех пор, как я увидела малыша в первый раз, и черты его лица все ближе к европейским. Он действительно похож на Макса.
— Как бы я хотела, чтобы этого рекламного тура не было! — воскликнула Дездемона. — Джим не хочет никуда ехать, особенно сейчас, когда Милли придется остаться и сделать небольшую операцию.
— Когда это стало известно? На приеме она ничего мне не сказала, — нахмурившись, заметила Делия.
— Она рассказала мне по телефону, вчера. Малое хирургическое вмешательство, так и сказала. Думаю, это по женской части.
— Получается, Джим Хантер отправится в путешествие один, — заключил Кармайн.
— Массовый убийца, — продолжила Дездемона. — А все рекламные туры такие бесконечные, а их сопровождающие такие… бестактные?
— Проблема конкретно этого тура, — разъяснил Кармайн, — состоит в коэффициенте интеллекта автора. Согласно моим данным, наш рекламный агент обращается с автором, как с новичком, а этого не следовало бы делать. Сколько людей может свободно общаться с гениями? Мисс Дивейн не может. Дайте ее любому другому начинающему автору, и она окажется на коне. Операция Милли не сулит ничего хорошего.
— Как и завтрашний торжественный прием, — добавила Делия.
2 апреля 1969 года, среда
«Музей редких книг, — думала довольная собой Памела Дивейн, — идеальное место для первого представления „Бога спирали“ читателю». Сделанный ярусами пол из белого мрамора пронзали квадратные стеклянные колонны, устремляясь вверх. Внутри колонн располагались помосты с книгами, которые легко можно было достать. Красота стен терялась с наступлением темноты, но искусственный свет умело ее подчеркивал.
Здесь собралось полторы сотни человек, облаченных в смокинги и вечерние платья, — блестящая публика. ММ и Чосер Миллстоун стали хозяевами торжества, оба в мантиях, они много и охотно фотографировались. Анджела, создав свой лучший «воздушный» образ, оживленно курсировала между гостями в украшенном бисером платье, напоминая модницу 20‑х годов. «Да, — размышляла Памела, — университеты Лиги Плюща, как Чабб например, умеют сделать так, что приемы политиков и бизнесменов, обреченные проходить в торжественных залах отелей, выглядят кричаще безвкусными. Какое окружение!»
Милли Хантер выглядела великолепно. Уложенные в высокую прическу волосы открывали маленькие ушки с бриллиантовыми сережками — гвоздиками, камеры работали беспрерывно, снимая ее умело подкрашенное лицо. Длинное элегантное платье из золотистого сатина подчеркивало идеальную фигуру. С левого плеча свисала вместительная, украшенная бисером сумка на тонком ремешке.
— Разве не здорово? — спросил Патрик своего двоюродного брата, пока они вместе с женами остановились в сторонке от основной массы пришедших. — Милли восхитительна! Кармайн, я в первый раз чувствую себя так, словно эта кошмарная неопределенность позади.
Когда Несси и Дездемона двинулись в сторону Глории Сильвестри и Делии Карстерс, выражение его лица тотчас изменилось.
— Это правда, что мне сказала Милли? Вы во всех убийствах подозреваете Джима? Это не может быть Джим, — сказал Патрик.
Кармайн вздохнул. Мужчина, стоящий рядом с ним, был для него как отец в годы отрочества, и это несмотря на подрастающих детей и врачебную практику. Кармайн любил Патрика О’Доннелла больше всех мужчин на земле. И вместо благодарности ему придется стать вестником дурных новостей. Ему в любом случае пришлось бы все сообщить, но он надеялся — не сегодня, не сейчас.
— Патси, давай отложим разговор, пока не останемся наедине за чашечкой кофе, если захочешь, сдобрив его бурбоном?
— Обязательно, — холодно ответил Патрик. — Но ответ мне нужен сейчас. Пусть он будет коротким. Поговорить мы сможем и завтра.
— Хорошо. Для начала, у меня нет доказательств. Совсем. И все же я знаю, что Джим Хантер убил трех человек, желая защитить то, к чему мы сегодня пришли. Не все убийства совершил он сам. Одному он способствовал, и потрясающим способом. Вряд ли Милли знает, только если ей сказал сам Джим, что маловероятно. Стараясь ему воспрепятствовать, я сказал, что знаю о его роли. Это, я надеюсь, остановит его.
— Понимаю. — Патрик смахнул слезы. — Спасибо, брат.
— Завтра в твоем кабинете, в пять часов.
Люди вели себя обычно для таких больших мероприятий: мало сидели и начинали образовывать кружки вокруг определенных гостей, например, как Глория Сильвестри — изысканная, в струящемся, слегка сверкающем сером платье длиной до середины бедра, открывающем затянутые в черное красивые ножки — как она ухитряется в ее годы?
— Полный контроль над эмоциями, — сказала Делия Анджеле. — Тетя Глория не знает сомнений, не беспокоится по поводу денег, а двое ее сыновей никогда не доставляли серьезных проблем своим родителям. Она могла бы стоять на руинах Трои, планируя, как получше устроить беззаботное рабство.
Любопытство наконец было удовлетворено — Анджела с любовью осмотрела Делию. Сегодня та была в одеянии из ткани, похожей на сандерсонские[46] розы, только цветы на платье Делии были ярко — голубыми с насыщенно — желтой листвой и красными бутонами, а сам материал оказался присборен пышными складками; Анджела искала нечто похожее, но не нашла. Клан Сильвестри — уникален.
Комиссар тем временем беседовал с мэром, который терялся на его фоне; шею Сильвестри украшала Медаль Почета на голубой ленте, и, когда Глория присоединилась к нему, репортеры из Нью — Йорка назвали их самой красивой парой вечера.
«Водовороты и кружения, кружения и водовороты», — размышлял Кармайн, стараясь наслаждаться тем, что он обычно терпеть не мог. Его жена на трехдюймовых каблуках могла смотреть практически поверх всех голов и в льдисто — голубом кружевном платье выглядела великолепно. Для Кармайна даже Глория не могла сравниться с его Дездемоной.
Она шла сквозь толпу, как линкор, рассекающий воду, — одна из его любимых метафор о ней, — и остановилась возле мужа.
— Ты обратил внимание на вечерний наряд Джима Хантера? — спросила она.
— Хм… нет.
— Он не в камербанде[47], он — в парчовой жилетке и галстуке — бабочке в цвет, — стала взахлеб рассказывать Дездемона. — Я знаю, как ты ненавидишь свой камербанд, потому что он тебя слишком затягивает, — в общем, обрати внимание на Джима. Пожалуйста!
Джим как раз направлялся в их сторону, Кармайн присмотрелся. Да, тот был в жилетке из черной парчи с изящной золотой вязью геральдических лилий, ему явно было удобно.
— Здорово смотрится, — сказал Кармайн Дездемоне. — И не выглядит женоподобно, в смысле… изнеженно.
— Я сошью тебе жилетку и галстук — бабочку.
Джим дошел до них, его темная кожа лоснилась от пота, зеленые глаза сверкали подобно бериллам.
— Разве не восхитительно? — спросил он.
— Потрясающе! — с восторгом воскликнула Дездемона.
— Вы видели кого — нибудь столь же красивого, как Милли?
— Нет, — искренне согласился Кармайн. — Этот цвет ей очень идет.
— Именно это я ей и сказал, когда она засомневалась. — Он сделал глубокий вдох. — Поверить не могу, что все это действительно происходит!
— Поверь, Джим, поверь, — улыбнулась Дездемона.
Возле них возник ММ.
— Дездемона, Кармайн, Джим, — начал он, излучая гордость. — Если вы думаете, что это — настоящее торжество, подождите того торжества, которое мы устроим в честь вручения Джиму Нобелевской премии по химии.
— Могу себе представить, — серьезно ответил Кармайн.
— Если вы меня простите, я украду у вас Джима. — И ММ пошел прочь, прихватив Хантера с собой.
— Дорогой, я бы все отдала за стул, — пожаловалась Дездемона с тоской. — Каблуки помогают выглядеть при параде, но я уже не чувствую спины.
— Пойдем со мной, — сказал Кармайн и повел ее к мраморным ступенькам.
…На ярусе повыше стояло два стула, и оттуда открывался замечательный вид на то место, где, судя по количеству установленных микрофонов, и должно было состояться представление книги.
— Откуда ты знаешь, где находить такие места, Кармайн? Этот стул словно создан для меня.