Тетчи долго смотрела на Гэдриана, потом сунула палец в рот. Опять требовалась кровь, но теперь уже в последний раз. Гэдриан пытался сопротивляться, но она отстранила его руки и стала каплю за каплей вливать свою кровь ему в рот. Гэдриан глотал. Его глаза широко открылись, он смотрел на Тетчи с изумлением.
- Что это?… Как?…
- Я нашла отца, - объяснила Тетчи. - И он оставил мне это наследство.
Все ее чувства и впрямь обострились, а когда она подняла руку, то заметила, что ее кожа стала темной и жесткой, как кора. И больше она никогда не увидит дневного света…
- Ты не должна была… - начал Гэдриан, но Тетчи прервала его.
- Ну что, тебе теперь хватит сил? - спросила она. - Ты можешь помешать Нэллорну?
Гэдриан сел. Расправил плечи, выпрямил руки и ноги.
- Хватит с лихвой! - ответил он. - Я будто стал на сто лет моложе.
Тетчи знала, кто он такой, и поэтому понимала, что он не преувеличивает. Ведь никому не известно, сколько лет может быть повелителю снов! Наверно, он появился на свет вместе с первым приснившимся сном.
Он взял в ладони ее лицо и поцеловал Тетчи.
- Постараюсь исправить зло, которое сегодня причинил тебе мой брат, - сказал он. - Весь мир у тебя в долгу - ведь ты спасаешь людям сны.
- Мне не нужно никаких наград, - сказала Тетчи.
- Поговорим об этом, когда я вернусь к тебе, - ответил Гэдриан.
«Если ты меня найдешь», - подумала Тетчи, но лишь кивнула.
Гэдриан встал. Дотронулся рукой до груди и подбросил в воздух вспыхнувший голубой огонь. А огонь превратился в мерцающие ворота. Еще раз с благодарностью взглянув на Тетчи, Гэдриан вошел в распахнувшиеся створки. Они захлопнулись за ним, подняв столб искр, будто в костер бросили полено.
Тетчи снова окинула взглядом выгоревшую вершину холма и пустилась в обратный путь к Барндейлу. Она шла по булыжным мостовым города - одинокая фигурка, казавшаяся рядом с городскими домами еще меньше. Стены и фундаменты были ей больше сродни, чем те, кто спал за ними в домах. Думая о матери, она добралась до гостиницы и остановилась на заднем дворе, глядя на хижину возле конюшен, где они с матерью жили вместе столько лет.
Наконец, когда на рассвете небо зарозовело, Тетчи направилась обратно к холму, где впервые встретилась с татуированными братьями. Она погладила шершавый ствол корявого дерева и, подойдя к высокому камню, остановилась рядом с ним, глядя на восток.
Не совсем точно было говорить, что больше ей не видать дневного света. Она увидит его, но только на миг.
Тетчи так и не двинулась с места, когда поднялось солнце и настигло ее. Теперь на вершине холма рядом со старым узловатым деревом стояло два камня - один высокий, другой намного ниже.
А сама Тетчи - прелестный и отважный дух-ребенок - унеслась за своими родителями. Вся ее неприглядность досталась камню..
Как вы уже, вероятно, заметили, меня увлекают не только сюжеты мифов и народных сказаний, но и вопросы их происхождения. Хотя в моих рассказах все это обычно совмещается с миром современным, то есть создается то, что Харолъд Брунбан именует «городскими легендами», я время от времени строю догадки о том, как зарождаются мифы. Этому же посвящен, например, и следующий рассказ, где действие происходит в будущем, через много лет после мировой катастрофы.
Я редко обращаюсь к научной фантастике, и этот мой рассказ скорее научное фэнтези, я даже не пытаюсь давать в нем какие-либо прогнозы, но ведь писателям обычно не хочется замыкаться в рамках одного жанра. Тем не менее для меня вьмазка в мир научной фантастики - редкость. Такую же вылазку я позволил себе, помнится, в романе «Svaha» (1989), действие которого могло бы с успехом происходить в том же фантастическом будущем, что и действие рассказа «Татуировка…», только в другом городе.
Татуировка на ее сердце
Мир слишком близок к нам.
Уильям Уордсворт
Миф - естественная и необходимая промежуточная ступень между сознанием и подсознанием.
Карл Юнг. «Воспоминания, сны, размышления»
Наступила ночь, и улицы наводнили дикари. Ночной воздух сотрясался от их воплей и визга - от какофонии звериных рыков и блеяния, которые они издавали, стремясь оправдать напяленные на себя маски. Аккомпанементом этому разноголосому хаосу служили настойчивые ритмичные удары ладонями по обтянутым кожей барабанам, постукивание палочек в руках пляшущих, удары по консервным банкам и листам железа. Свистки и дудки то и дело издавали оглушительные, пронзительные трели. Танцоры пощипывали пальцами туго натянутые струны диковинных инструментов, напоминавших гитары, или водили по ним смычками, извлекая надрывающие душу стоны и всхлипывания.
Звуки гремящим колесом прокатывались между разрушенными строениями. Этот бессвязный гвалт, словно безумие, порожденное полнолунием, ранил слух и превращал всякие воспоминания о мелодии в нечто неясное и отдаленное. Но вот постепенно разнобой звуков стал походить на какое-то подобие музыки. Прыжки мятущихся фигур, которые, будто дервиши, крутились и вертелись волчком среди руин, вдруг превратились в танец, обретя своеобразный рисунок. Из металлических урн, куда швыряли факелы на вспыхивающие разом промасленные бумаги и прочий мусор, вырывались языки пламени высотой метра два, а то и больше. В мерцании этих огней прыгающие маски плясунов представлялись взаправдашними мордами животных. Изготовленные из пластика костюмы, побрякушки из дерева и металла, гирлянды из перьев и колец проволоки, из ракушек или бутылочных пробок казались теперь порождением мифов, а не изделиями рук человеческих.
Джори затаилась в полумраке на углу переулка, сжимая в горячей потной руке самодельный фетиш. Широко раскрытыми глазами она наблюдала за танцующими.
Волк и орел, крыса и саламандра, медведь и голубь. А вот и еще - енот и кузнечик, змея и кошка, таракан и воробей. И еще, и еще!
Тотемы плясали на вымерших улицах города.
Дикари взывали к прошлому.
Не к тому прошлому, которое недавно ушло - безработица, голод, перенаселенные города, отравленный воздух, тающие полюса - Северный и Южный, соперничество ядерных держав, - нет, они обращались к глубокой древности, ожившей в их душах, такой, какой она могла быть.
Каким должно было быть их прошлое!
Таким, в котором шаманы взывали к тотемам, чтобы спасти людей от их пагубного стремления к самоуничтожению; таким, в котором люди племени хотя бы прислушивались к своим шаманам.
Тетушка обычно говорила, что дикари все выдумывают. Все это самообман. Ложь. Но эти выдумки помогают им жить. Потому-то мундиры и устраивают дикарям такие празднества. Потому-то сами они и не выходят из своих башен с оружием в руках, чтобы усмирить пляшущих. Ну а горожане пострадать не могут - если только не будут в такие разгульные ночи высовываться на улицу.
Джори дикари интересовали с тех самых пор, как она, совсем маленькая, ухитрилась забраться на подоконник и оттуда увидела пляшущих на улице и услышала доносившееся к ней снизу тонкое повизгивание инструментов. В душе ее что-то пробудилось: потребность, устремление - Джори пока не могла подобрать слов и объяснить тоже ничего могла, но инстинктивно понимала: пусть себе тетушка говорит что угодно, но в такие ночи на улицах происходит нечто важное.
- Откуда они все узнают, когда будет праздник? - спрашивала она у тетушки.
Ведь для этого не было отведено определенных ночей. Иногда праздники приходились на полнолуние, иногда - на безлунные ночи. Иногда между ними проходили недели, иногда дикари веселились две ночи подряд.
Тетушка только качала головой.
- Ну что ты спрашиваешь? - говорила она. - Мундиры распыляют что-то в воздухе, и тогда начинаются эти празднества. Мундиры в своих башнях следят, как нарастают безнадежность, отчаяние и гнев. Если увидят, что все это, того и гляди, выплеснется наружу, на улицы и, чего доброго, захлестнет их самих, то тогда, чтобы ярость не вышла из-под присмотра, мундиры велят горожанам запереться и отдают ночные улицы на откуп дикарям с их танцами. Словом, мундиры используют эти празднества как громоотвод.
- А тебе никогда не хотелось… ну… самой выйти на улицу? - спросила Джори.
Тетушка смерила ее убийственным взглядом.
- Я, конечно, бедная, но не сумасшедшая.
- Но…
- И тебе запрещаю покидать дом в такие ночи. Мы же люди! Разумные существа! А не дикари!
Комнату, где спала Джори, на ночь запирали, а ключ тетушка держала при себе. Но это не имело значения. Конечно, тетушка пыталась жить так, будто бы все обстоит как прежде. Но Джори, хотя ей было четырнадцать лет, понимала: то, что требовалось раньше, теперь не обязательно. Времена изменились. Для тех, кого из-за бедности не причисляют к горожанам, больше не существует ни школ, ни детских площадок, ни торговых центров, ни мест, где можно просто погулять. Джори почти целые дни проводила на улице и довольно рано научилась открывать любые замки.
Так что сейчас, в ночь празднества, она выбралась из дома. Наблюдала. Надеялась.
Тотема у нее не было, поэтому она и маски не имела. Во всяком случае, приличной маски. Но она сбегала к фабрике, где когда-то производили пластик, набрала там на пустыре белой глины и втерла ее в свои короткие волосы. Она крутила и расправляла намазанные вихры, пока они не встали торчком, как иглы дикобраза. На щеки и на виски она тоже наляпала глину - белые стилизованные мазки делали ее похожей на уличный вариант какого-нибудь знаменитого певца.
Но, глядя на себя в осколок зеркала, Джори решила, что больше всего она напоминает старый засохший чертополох, который вот-вот сломается от ветра. Ну и наплевать. Все равно теперь на ней что-то вроде маски.
И потом, у нее же есть фетиш.
Риция сказала, что для приманки тотема необходимо иметь фетиш.
- Возьми пластиковый мешочек, - поучала она Джори, - и набей его всем, чем ты дорожишь. Надо собрать все, что дает о тебе представление, помогает понять, что ты - это ты. Тогда тотем сразу найдет тебя, стоит только его кликнуть.