ого чтобы лизать Ольгу, лучше бы сказал что-нибудь ребятам, подбодрил их. Эти церковники тоже хороши: сколько людей с их благословения ушло в лес, а они сейчас задницей к нам повернулись и открещиваются от нас, предчувствуя неминуемый крах». Внезапно помрачневший Рейтар ударил кулаком по столу, да так, что даже посуда зазвенела. Шум утих. Ольга испуганно взглянула на него.
— Друзья! Вот уже столько лет мы сражаемся с коммуной, и все это время в одном ряду с нами находится ксендз Патер. Я хотел бы выпить за его здоровье. Ура!
— Ура! Ура! Ваше здоровье!
Все встали. Рейтар чокнулся с каждым, выпили. Рейтар залпом, а ксендз по привычке маленькими глотками, но тоже до дна.
— Слово предоставляется ксендзу-капеллану.
Ксендз сложил на животе полные руки, покрутил большими пальцами, уставился в бревенчатый потолок маслеными от выпитого спиртного глазами, словно ища там вдохновения, и начал:
— Братья, солдаты! Вера, надежда и любовь — вот добродетели, о которых вы печетесь и которые я, скромный слуга божий, хотел бы в вас еще больше укрепить. Веру во всемогущего, веру в идеалы, за которые вы боретесь. Надежду на то, что всемогущий выслушает наконец наши просьбы и развеет, как архангел Гавриил сонмы ада, темные тучи над нашей страной. Любовь и веру в Христа, любовь к святой Речи Посполитой, которой вы доблестно служите. За это я буду постоянно молиться. За нашу, дай бог, скорую победу!
— Браво!
— Верно говорит!
Патер улыбнулся, польщенный аплодисментами, и жестом попросил тишины.
— Позвольте мне сказать еще пару слов, коль уж я начал говорить. Мне бы хотелось еще раз благословить эту чету, которую бог соединил сегодня, и пожелать ей всяческого счастья. — Ксендз поклонился вначале Ольге, а затем Рейтару. — Пан командир Рейтар служит прекрасным примером того, что даже в столь жестокие и грозные времена нельзя забывать о том, что составляет основу нашего счастья, — о семье. Эта свадьба вселяет в нас оптимизм и свидетельствует о том, что за нами будущее. С вашего разрешения и божьего благословения я поднимаю этот бокал за здоровье молодой четы!
— Ура! За здоровье молодых!
С этой минуты в комнате воцарилось веселье. Медовуха сделала свое дело. Даже у Рейтара, который усмехаясь про себя, слушал искусную речь ксендза, исчезли мрачные мысли. Рядом с Ольгой, светившейся от счастья, он также почувствовал себя на минуту счастливым. Он ощущал рядом с собой тепло ее тела, пьянящий запах волос.
— Горько! Горько!
Хмельная от самогона и мужских ухаживаний, жена лесничего заорала во весь голос:
— Горько, пан командир, горько!
Рейтар снисходительно улыбаясь, взглянул на Ольгу. Та, вспыхнув, опустила глаза. Он обнял ее и поцеловал. Она ответила с такой страстью, что у него мурашки побежали по спине.
— Браво!
— Счастья вам!
— Кучу детей!
Встал Барс и затянул «Сто лет». Голос у него был красивый, чистый. Все подхватили.
— За здоровье жены командира!
— За здоровье всех присутствующих!
Ольга с улыбкой раскланивалась, благодаря всех. Рейтар сиял. Комната гудела от свадебного шума. Жена лесничего запела тонким, пьяным фальцетом:
Что за свадьба, почему на ней не играют,
Разве у наших дружков нет денег?
— Старый, доставай гармонь, — распорядилась она.
Тот вылез из-за стола, снял со шкафа старенькую с потертыми мехами гармошку и подхватил мелодию. Рейтар вспомнил Моряка, его рожок и запел:
Попроси, дивчина, бога,
Чтобы стал я паном…
Он пел, обращаясь к Ольге. Та, зная обычаи, продолжила песню:
О чем я тебе жаловалась,
От того не отказываюсь…
— Браво! За здоровье присутствующих!
И снова «горько», и снова самогон, и снова песни.
Хриплый бас Угрюмого заглушал всех. Наливали в стаканы и пили, пили до бесчувствия. Под утро пьяный угар охватил всех пировавших. Рейтар взял Ольгу за руку и в общей суматохе незаметно увел из комнаты. Он не хотел, чтобы она видела начинавшейся оргии.
Ольга поднялась наверх, а Рейтар немного задержался внизу, чтобы проверить охрану. За порогом он наткнулся на Ракиту, который после гибели Здисека стал его адъютантом.
— Ну как?
— Все в порядке, пан командир.
— Проверяй почаще, ветер по лесу гуляет. Подтяни людей поближе к дому.
— Слушаюсь.
Когда он поднялся наверх, Ольга ждала его в кровати. Быстро разделся и забрался в прохладную, хрустевшую накрахмаленным бельем постель.
Рейтар не мог заснуть. Отрешенно уставившись в потолок, думал о том, что сказала Ольга. Когда, насытившись друг другом, они лежали рядом, Ольга ласково прижалась губами к его уху и шепотом спросила:
— Не рассердишься, если я тебе кое в чем признаюсь?
Рейтар сник в предчувствии чего-то неприятного. В нем заговорила ревность.
— Говори, не бойся.
— У нас будет ребенок…
Он резко приподнялся и, подперев подбородок рукой, привыкшими к темноте глазами молча смотрел на жену. Видел ее широко раскрытые глаза, немного испуганное лицо. «Ребенок, у нас будет ребенок, ребенок, ребе…»
— И ты мне говоришь об этом только сейчас?
— Я не хотела, чтобы ты подумал, что я напрашиваюсь на замужество. Ты рад?
— Ах ты, женушка моя!
Он целовал ее губы, заплаканные глаза, уткнулся в ее волосы. Нет! Такого чувства Рейтар еще никогда не испытывал, и, чтобы скрыть охватившее его волнение, он зарылся лицом в подушку. Нервы…
Ольга доверчиво спала рядом с ним, дышала ровно и спокойно. Рейтар не мог заснуть. Жена. Ребенок. Кевлакис. Кровь. Элиашевич. Отец. Мать. Сестра. Запад. Лупашко. Молот. Бурый. Тюрьма. Смерть. Предательство. Доллары. Сыночка на коня посажу, держись за гриву. Дочка, голубая ленточка, кукла с оторванной ногой. Не стреляй, Элиашевич. Смерть. Кровь. Кровь. Кровь.
Рейтар со стоном переворачивается на другой бок. В сторожке тишина. За окнами светает. Буря по-прежнему не утихает, ветер, гуляет, шумит в ветвях деревьев, завывает за стеклами небольшого окошка.
Четыре сформированные заново боевые группы Рейтара разошлись по указанным районам и углубились в лес, от Рудского, через Верчень Дужы, до самой Радзивиллувки, что недалеко от государственной границы. Угрюмому достался самый многолюдный и опасный район — окрестности Рудского леса. В его группу входило пять человек, которых он должен был в соответствии с решением Рейтара разместить по зимним квартирам.
И вот тогда-то он решил завербовать «дезертира», который вот уже несколько недель бродил по Рудскому лесу, как бирюк-одиночка, сторонясь людей и умело заметая за собой следы. О нем Угрюмый узнал от своего надежного человека Дорника, с которым «дезертир» пытался познакомиться поближе. Угрюмый велел Дорнику, как только «дезертир» снова появится у него, под любым предлогом задержать его и дать знать. И вот от Дорника поступило известие, что у него в доме находится тот «дезертир». В таких делах Угрюмый не медлил и относился к ним серьезно. Он тотчас же собрал группу, и через полчаса они уже были на месте. Чуть было не дошло до стрельбы, потому что чуткий, как олень, «дезертир», услышав стук в окно, схватил автомат, юркнул на чердак и затаился там. Однако Дорник, выйдя в сени и увидев в дверях мощную фигуру Угрюмого, нарочно заговорил с ним как можно громче, чтобы сидевший на чердаке не наделал глупостей и понял, что это не солдаты и не милиция, а свои. Вскоре «дезертир», держа оружие наготове, спустился в сени и осторожно вошел в комнату. Угрюмый сидел за столом рядом с хозяином и курил, а у самых дверей затаился Сокол, которого тот не видел. Дорник произнес:
— Да входите же смелей. Не бойтесь, это настоящее Войско Польское, от Рейтара.
«Дезертир», не оправившись еще от испуга, попытался улыбнуться, но по-прежнему не отходил от стены.
— Не бойтесь.
Угрюмый встал и протянул «дезертиру» руку:
— Хорунжий Угрюмый.
— Янковяк, — ответил «дезертир» и, переложив автомат в левую руку, правую подал Угрюмому.
Тот резким движением рванул его на себя, а левой рукой ударил изо всех сил в подбородок. Хотя «дезертир» и был здоровым парнем, но, получив классический нокаутирующий удар, отшатнулся назад и растянулся на полу. Угрюмый поднял выпавший у него из рук автомат.
— Обыщи его, — коротко бросил он Соколу.
Тот начал ловко выворачивать карманы, ощупывать рукава, воротник и подкладку пиджака. На «дезертире» был старый пиджак, бриджи и ботинки. Кроме грязного носового платка, ножниц, нескольких сигарет «Спорт», коробки спичек и военного билета на имя Янковяка, ничего не было обнаружено.
— Обувь, — рявкнул Угрюмый.
Сокол снял с лежавшего без сознания «дезертира» ботинки. Угрюмый осмотрел их профессиональным взглядом — ведь не зря до войны он был жандармом, — но никакого тайника в них не обнаружил.
— На шее у него висит какой-то кулон, — сказал Сокол.
— Покажи-ка. Да ладанка, обыкновенная ладанка.
— Ну и врезал, же ты ему! — удивился Сокол.
— Плесни-ка на него воды, — распорядился Угрюмый.
Хозяин зачерпнул ковшиком воды из ведра и плеснул «дезертиру» в лицо. Тот вздрогнул, спустя минуту сел и, полностью еще не придя в себя, осмотрелся вокруг. Угрюмый придвинулся к нему вместе со стулом и, помахивая у него перед носом пистолетом, спросил:
— Ну как себя чувствуешь, сопляк из органов?
— Вы о чем?
— Ладно, ладно. Не прикидывайся дурачком, видели мы таких. Говори, кто тебя к нам подослал, Элиашевич?
— Не понимаю, о ком это вы? Не знаю я никакого Элиашевича.
— Не хочешь говорить?
— А что я должен сказать? Хотите — спрашивайте. Что знаю, то и скажу.
— Кто тебя сюда подослал?
— Никто.
— А как ты сюда попал?
— Дезертировал, а куда мне было идти?
— Почему сбежал из армии?
— Кокнул одного политрука. Нервы не выдержали.