— Не прав ты, Веня, честные милиционеры по земле ходят, а в генералы выбиваются кабинетные служки. Впрочем, я на судьбу не жалуюсь. Ты-то как?
— Я на покой ушел. Живу в Крыму.
— Один?
— Есть у меня один верный друг, и тот — собака.
— Тамара как?
— А что Тамара? Живет с братом моим…
— Все забыть не можешь?
— Да нет, все давно быльем поросло… Про Кислицкого слышал что-нибудь?
— На том свете уже, царство ему небесное. Он недолго праздновал победу: пить стал сильно, вскоре его выгнали из органов… Давай выпьем за твое здоровье!
— И за твое! — Вениамин чокнулся с Латышевым граненым стаканом, закусил соленым огурцом и погрузился в воспоминания…
В тот далекий вечер Вениамин с Тамарой, а были они тогда лет на двадцать моложе, отмечали в ресторане ее день рождения. Влюбленные молодые люди не замечали балаганной суеты вокруг, пока к имениннице не начал приставать пьяный мужлан в милицейской форме. Девушка поначалу скромно отбивалась от навязчивого гражданина, потом все же согласилась на танец. Опьяненный не столько ее красотой, сколько выпитой водкой, неуклюжий подполковник рухнул на напольную керамическую вазу, разбив себе губу. Но и это не остановило разухабистого милиционера, он на глазах у изумленной публики принялся щупать Тамару. Недолго терпел Вениамин. Встал из-за стола и нокаутировал пьяного подполковника. За сценой наблюдали несколько офицеров за соседним столиком, в том числе и младший лейтенант Александр Латышев.
— Тебя как звать, Илья Муромец? — поинтересовался младший лейтенант у защитника.
— Веней…
— А я — младший лейтенант Латышев. Извини, дружище, наш Кислицкий всегда такой, когда напьется. В честь дня советской милиции — грех не выпить. Не волнуйся, старик, тебе ничего не будет…
Но Латышев ошибся. Пьяный Кислицкий не сразу добрался домой, в объятия благоверной супруги он вернулся только через месяц, схлопотав по пути из ресторана бутылкой по голове.
С сотрясением мозга он провел на больничной койке несколько беспокойных недель, обвинив в избиении и нанесении увечий Вениамина Мазовецкого. Сколько ни пытался Латышев защитить обвиняемого в суде, но Мазовецкий получил три года лишения свободы. Из института народного хозяйства его выгнали, как только началось следствие по делу, а Тамара вскоре вышла замуж за родного братца Иннокентия.
С приговором суда не смирился, пожалуй, только Латышев, пытаясь доказать правоту Мазовецкого в бесчисленных апелляционных жалобах, тем самым навлекая на себя тень. В конце концов, перевели его в маленький районный город, а Вениамин в Вологодской пересыльной тюрьме попал под крыло старика Семёна, который обучил юношу всем премудростям карточной игры.
— Видел недавно твоего Никиту. Видать, по твоим стопам пошел. Гены пальцем не заткнешь! — Латышев отвлек Вениамина от воспоминаний.
— Я слышал, кто-то покушался на его жизнь. Не знаешь, кто хотел убить пацана?
— Отчего ж не знать? Как раз этим делом занимаюсь. Одноклассник Данила Федоров.
— Долги выбивал с него Никита?
— Верно. Тому нечем было крыть, вот и придумал соорудить кустарное взрывное устройство, но оно не там сработало. Девчонка погибла. Молоденькая, красивая. Никита тут за месяц хорошо развернулся — настоящий катран устроил в родительской квартире, пока те в деревне отдыхали, солидных людей вызывал со всего Союза. Мы поначалу разрабатывали версию заезжих гастролеров, а тут, как оказалось, все под боком… И далеко ходить не надо.
— Вы его взяли? Что ему грозит?
— Ранее не привлекался, как первоходке три года максимум светит за вымогательство. За изнасилование не осудят…
— Изнасилование?
— Пытаясь выбить долг с одноклассника, прямо у того на глазах обесчестил сестренку, которой едва исполнилось пятнадцать. Плюс избиение арматурой, запугивание должников, но по этим эпизодам заявлений нет. А на нет и суда нет…
— Вот так вчерашние друзья становятся врагами… Спасибо, Сашок! Пойду я.
— Чего заходил-то?
— Так просто, повидаться захотелось с честным милиционером.
32
Вениамин битый час сидел в местном привокзальном ресторане, ковыряя вилкой пережаренную подошву под названием «шницель по-министерски». Два часа назад он дозвонился старому приятелю и назначил встречу. Однако человек из прошлой жизни запаздывал не по своей воле: Вениамин попросил разыскать одного общего старого знакомца по игре в преферанс.
Наконец, у двери нарисовался лысоватый мужчина по прозвищу Дуб. Сие прозвище еще со школьной скамьи, как это часто бывает, досталось парню от сокращения фамилии Дубров, впрочем, справедливости ради стоит отметить, в этом случае прозвище никак не соответствовало сущности бывалого тонкого игрока, проживающего остаток жизни в завязке.
— Прости, старик, рад тебя видеть! Я отыскал Колю, но в плохом состоянии, рак у него, сдал совсем. Давно из дома не выходит, да и не встает с постели…
— В сознании?
— Да.
— Едем!
В полумраке длинной душной комнаты с темными велюровыми занавесками из катушечного магнитофона звучала приятная музыка в стиле соул в исполнении Шаде Аду. Вениамин не сразу приметил в углу на смятой постели с высокой подушкой в полудреме лежащего обтянутого кожей человека, больше напоминающего мумию.
— Ты всегда любил классную музыку, западными пластинками все шкафы до сих пор завалены? … Узнаешь? — Вениамин не сразу признал Коляна.
— Да как не признать, поди каждый день вспоминаю…
— По нужде или про должок забыть не можешь?
— Какая мне теперь нужда, жить осталось чуть… Кабы не сбежал тогда от ментов, сразу бы и отдал должок… Эх, Веня, постарел ты… Слышал, отошел от дел… Не стал бы слушать тебя тогда… Может, не накрыла меня эта чертова хвороба… Хотел же отдать долг… Да ты ж, как ветер, не сыскать… Возьми там, в тумбочке, с процентами, давно тебя ждал…
— Не надо, Коля. Мне деньги без надобности. Тебе сейчас они нужнее. — Вениамин присел рядом, неторопливо закурил трубку… — Благодарю тебя, Дуб, что помог организовать встречу… Ты не оставишь нас на пару минут? — Дождавшись, когда тот удалится, продолжил. — Да, Колян, задолжал ты мне… Коль снять хочешь грех с души, окажи услугу. И я прощу тебе должок.
— Если в силах буду… Что я должен сделать?
— Племянник мой за решеткой, скоро суд, хотел бы на процессе быть его адвокатом…
— Так я лежачий… Не встаю давно… — Колян закрыл глаза, застонал и зашелся в раздирающем кашле. — Это можно… Есть еще люди, которые добро помнят… И чтят старого игрока.
33
В здании городского суда на открытые слушания по громкому процессу собралось много народу. Среди потерпевших толпились группы сочувствующих зевак, любопытствующих соседей, дальних родственников и сослуживцев, желающих наказать виновных по всей строгости закона.
Пострадавшая от взрыва Зинаида Казакова тихонько устроилась в глубине зала заседаний, она больше месяца пролежала в больнице. Несмотря на то, что зрение восстановилось, от дальнейшей службы ее освободили, выплачивая, согласно советскому законодательству, пожизненную компенсацию за увечье, причиненное во время работы. Вскоре после трагических событий руководством почтового узла связи было принято решение о поощрении тех, кто находился в сортировочной. На то время это была немалая сумма — половина оклада, 65 рублей каждому.
В зале заседаний на скамье в первом ряду рядом с начальником цеха сортировочного узла связи Сергеем Шабановым расположились безутешные родители погибшей Светланы.
В решетчатую клетку под общее гудение зала провели Петрикову, Федорова и Мазовецкого. Сидя на скамье подсудимых, каждый из обвиняемых старался вести себя спокойно, если не отрешенно. Марина без слез не могла смотреть в сторону родителей погибшей девушки, к горлу то и дело подступал комок, который мешал отвечать на вопросы судьи и прокурора. Напустив на себя дутый авторитет, Мазовецкий на какое-то время попытался изобразить показную бодрость духа, впрочем, при более пристальном внимании не составляло труда заметить неподдельный страх в глазах и нервно дрожащие руки.
Данила, напротив, был совершенно спокоен, опасаясь повторения панической атаки, «добрые» дяди накачали его психотропными таблетками. Марину предупредили, что во время процесса обвиняемым запрещено переговариваться, но в самые тяжелые моменты, когда это было необходимо, они легонько дотрагивались друг до друга, тем самым помогая пережить страшные минуты судебного процесса.
Две недели слушаний тянулись бесконечно долго, изматывая душу и потерпевшим, и обвиняемым. Порой за целый день Марине не задавали ни одного вопроса. Накопившаяся усталость сжигала остатки жизненной энергии, глаза слипались от монотонного зачитывания бесконечных свидетельских показаний, но страшно за себя не было, поскольку адвокат убедила, что ее должны освободить в зале суда. Учитывая наличие малолетнего ребенка, раскаяние в содеянном, суд, скорее всего, ограничится условным сроком. И теперь Петрикова молилась только за то, чтобы любимому не назначили смертную казнь.
По середине судебного процесса у Никиты сменился адвокат: вместо умудренной опытом сердобольной женщины на защиту вымогателя встал его родной дядя Вениамин Мазовецкий. И трусливый катранщик тут же преобразился, к нему вернулась наглая ухмылка, уверенность в собственной исключительности и убежденность в мягком наказании.
Наконец, слушания по делу приблизились к финальной развязке, судье оставалось заслушать последние слова обвиняемых, уйти на перерыв и после огласить приговор.
В объявленный перерыв Вениамин зашел в стакан, так в криминальном мире прозвали комнату, в которой пребывал под охраной подсудимый.
— Милок, позволь переговорить со своим подзащитным без свидетелей? — обратился Мазовецкий-старший к охраннику.
— Не положено! — отрешенно отрапортовал человек в погонах.
— А так? — Вениамин вложил милиционеру в руку пачку денег.
— Дядя Веня, как думаешь, мне светит не больше трешки? — Никита перебирал пальцами, будто тасовал колоду карт.