ит собравшихся в зале людей, замечает свою семью, сидящую в первом ряду, и отводит взгляд. Устроившись за столом защиты, Марк Картер опускает голову и рассматривает ботинки.
Судья Марлоу спрашивает:
— Вы Марк Картер?
Он кивает.
— Пожалуйста, когда я обращаюсь к вам, вставайте и отвечайте громко и четко.
Картер неохотно поднимается с таким видом, будто именно он контролирует ситуацию.
— Да, я Марк Картер.
— У вас есть адвокат?
— Нет.
— Вы можете позволить себе нанять адвоката?
— Это зависит от того, сколько стоят его услуги.
— Сейчас я назначу вам адвоката на первое время. Он сможет встречаться с вами в тюрьме. На следующей неделе мы вернемся к этому вопросу. А пока вы будете находиться в камере, без права выхода под залог. Садитесь.
Картер опускается на стул. Я медленно подхожу к столу защиты, наклоняюсь и тихо произношу:
— Эй, Марк, я тот самый человек, который звонил тебе в ту ночь, когда Дьюка Рассела едва не казнили. Помнишь тот звонок?
Картер злобно таращится на меня. Поскольку руки у него скованы, он не может ударить меня, но, судя по выражению его лица, вполне может в меня плюнуть.
— Я позвонил тебе, трусливый ублюдок, потому что ты хотел, чтобы другой человек умер за преступление, которое совершил ты. И я пообещал, что посмотрю на тебя в зале суда.
— Кто ты такой? — рычит Картер.
К нам приближается судебный пристав, и я отступаю.
Мы проводим в фонде «Блюститель» короткую торжественную церемонию. Сотрудники фонда вешают большую цветную фотографию Дьюка Рассела, заключенную в рамку, на стену рядом со снимками других восьми невинно осужденных, которых нам удалось освободить. Мы заплатили профессиональному фотографу, и портрет Дьюка получился удачным. Наш клиент заснят около дома своей матери. Он облокотился на белый дощатый забор, а рядом с ним стоит удочка. На лице Дьюка — широкая улыбка. По выражению его лица понятно, что он счастлив, потому что оказался на свободе еще молодым и успеет прожить новую жизнь и насладиться ею. Жизнь, которую подарили ему мы.
Мы молча стоим, глядя на фотографию, и похлопываем друг друга по спинам. А потом снова возвращаемся к работе.
Глава 30
Куинси Миллер думает, я приехал потому, что я его адвокат и часть моей работы заключается в том, чтобы встречаться с клиентом при любой возможности. Это мой четвертый визит к нему. Я ввожу его в курс дела. Разумеется, судья Планк до сих пор никак не дал о себе знать, и Куинси не понимает, почему мы, подав ходатайство, не можем заставить этого динозавра поторопиться. Я рассказываю своему клиенту о выступлении на слушании в суде Зеке Хаффи и передаю ему извинения от Зеке за то, что он помог упрятать Куинси в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. На Куинси это не производит никакого впечатления. В течение двух часов мы с ним фактически говорим об одном и том же.
Покинув тюрьму, я направляюсь на юг по одной из местных дорог, которая вскоре, по мере моего приближения к Орландо, превращается в четырехрядное, а затем и шестирядное шоссе. Я поглядываю в зеркало заднего вида. Это уже стало привычкой, она мне самому отвратительна, но я ничего не могу с собой поделать. Знаю, что никого, кто следил бы за мной, позади нет. Если наши враги наблюдают за нами и подслушивают наши разговоры, то не станут использовать такой старый и примитивный метод и посылать за мной «хвост». Они могут поставить на прослушку наши телефоны, взломать компьютеры и сделать бог знает что еще, но не будут тратить время на то, чтобы ездить за моим небольшим «Фордом» по пятам. Я съезжаю с шоссе, затем делаю еще один резкий поворот и торможу на огромной стоянке загородного торгового центра. Припарковав машину между двумя другими автомобилями, вхожу в здание, словно обычный покупатель, и иду пешком примерно полмили, пока не оказываюсь рядом с большим спортивным магазином. Зайдя в него, нахожу стеллаж с мужскими футболками для бега и ровно в 2:15 приближаюсь к нему. С другой стороны стеллажа меня ждет Тайлер Таунсенд. Он в кепке для гольфа с эмблемой какого-то загородного клуба и темных очках в оправе из пластмассы «под черепаху».
— Надеюсь, у вас для этого есть серьезные причины, — тихо произносит Тайлер, предварительно оглядевшись.
— Мы видели нашего врага, — отвечаю я, разглядывая одну из футболок. — И я думаю, что вы должны об этом знать.
— Я слушаю, — говорит он.
Я рассказываю ему о процедуре рассмотрения нашего ходатайства в суде, на которой председательствовал судья Планк, о появлении в зале Нэша Кули и Мики Меркадо и об их неуклюжих попытках не допустить, чтобы кто-нибудь увидел их вместе. Тайлеру эти имена незнакомы.
К нам с улыбкой подходит молодой продавец и спрашивает, не нужна ли нам помощь. Я вежливо отказываюсь и жестом даю понять, что в его услугах мы не нуждаемся.
Потом я сообщаю Тайлеру все, что мы накопали как на Меркадо, так и на Кули, а также кратко рассказываю то, что поведал нам об УБН и картеле Дакуорт.
— Вы ведь подозревали, что Руссо был осведомителем, не так ли? — спрашиваю я.
— Я понимал, что его убили не просто так. Либо жена польстилась на деньги, которые должны были выплатить по страховке в случае смерти Руссо, либо он слишком тесно сошелся с какими-то мутными клиентами. Я всегда считал, что убийство Кита — дело рук банды наркодельцов. Именно так они и поступают с доносчиками. И еще так, как с теми двумя парнишками, про кого я вам рассказывал — там, в Белизе, если это, конечно, был Белиз. Помните фото, Пост? То, на котором я болтаюсь на тросе над поверхностью воды?
— Я постоянно о нем думаю.
— И я тоже. Послушайте, Пост, если они за вами следят, то нам с вами лучше прекратить общаться. Я больше не хочу вас видеть. — Сердито глядя на меня, Таунсенд делает шаг назад. — Никогда, Пост, слышите? Абсолютно никаких контактов.
— Понял, — киваю я.
Подойдя к двери, он озирается, словно опасается увидеть пару бандитов с огромными пистолетами в руках. Затем уходит, стараясь напустить на себя беззаботный вид. Не в силах справиться с собой, Таунсенд ускоряет и ускоряет шаг и вскоре исчезает. Глядя ему вслед, я понимаю, насколько сильно он напуган прошлым.
Вопрос, однако, заключается в следующем: насколько серьезно мы должны бояться настоящего?
Ответ я получаю через несколько часов.
Мы отбираем дела очень тщательно, а затем, приняв соответствующее решение, расследуем все обстоятельства и упорно отстаиваем свою позицию. Цель состоит в том, чтобы выяснять истину и освобождать из тюрьмы наших клиентов. За последние двенадцать лет это удалось нам девять раз. Однако мне никогда не приходило в голову, что наши усилия, направленные на то, чтобы вытащить клиента из-за решетки, могут привести к тому, что его убьют.
Это было нападение других заключенных, и все свидетельствовало о том, что его тщательно спланировали, а значит, раздобыть какие-либо факты, проливающие свет на это преступление, будет трудно. При подобных обстоятельствах свидетельские показания бывают крайне ненадежны — если вообще удается найти свидетелей. Допрос охранников, как правило, тоже ничего не дает — они почти всегда утверждают, будто ничего не видели. У тюремной администрации есть масса возможностей замять дело и навязать следствию свою, максимально выгодную для нее версию.
Вскоре после того, как в то утро я попрощался с Куинси Миллером, двое заключенных напали на него, когда он шел по коридору между мастерской и тренажерным залом. Его несколько раз пырнули заточкой, жестоко избили, используя тупые твердые предметы, и бросили, решив, что он мертв. Вскоре Миллера обнаружил лежащим в луже крови охранник, проходивший мимо. Он позвал на помощь. Куинси погрузили в машину «Скорой помощи» и отправили в ближайшую клинику, а оттуда спешно перевели в благотворительную больницу в Орландо. Обследование показало, что у него проломлен череп. Медики также обнаружили ушиб мозга, сломанную челюсть, раздробленное плечо, перелом ключицы, несколько выбитых зубов и целый ряд других повреждений, а к тому же три глубокие колотые раны. Куинси перелили шесть пинт крови и подсоединили его к аппарату жизнеобеспечения. Когда из тюрьмы наконец позвонили в наш офис в Саванне, представитель администрации сообщил Вики, что Куинси Миллер находится в критическом состоянии и, скорее всего, не выживет.
Вики связалась со мной, когда по окружной дороге я объезжал Джексонвилл, и рассказала о случившемся. Я мгновенно отбросил все мысли, которые мелькали у меня в голове, и, развернувшись, помчался обратно в тюрьму. У Куинси не было семьи в обычном понимании этого слова. Поэтому в тот момент ему больше всего был нужен его адвокат.
Половину своей юридической карьеры я провел в тюрьмах или же околачиваясь поблизости от них. Поэтому привык к жестоким тюремным нравам, но это не сделало меня бесчувственным — слишком уж изобретательны люди, посаженные за решетку, в придумывании все новых способов нанесения физического ущерба друг другу.
Но мне никогда даже в голову не приходило, что кто-то может попытаться развалить дело об освобождении невинно осужденного, убрав руками других заключенных кандидата на отмену приговора и реабилитацию. Блестящий ход!
Если Куинси умрет, нам придется закрыть его дело и заняться другими. Нельзя сказать, что такой вариант действий характерен для политики фонда «Блюститель» — просто прежде мы не сталкивались с подобной ситуацией. Но, если учесть, что количество дел, которые в перспективе могут быть взяты нами в работу, постоянно увеличивается, мы не можем позволить себе попытки оправдать и реабилитировать кого-то из наших клиентов посмертно. Я уверен, что наши враги понимают это, кем бы они ни были. В своих длинных монологах, которые я мысленно произношу, сидя за рулем, я, пожалуй, могу обобщенно именовать этих людей «картелем» или «бандой из Салтильо». Но слово «они» для этого подходит больше.
Итак, они отслеживают наши юридические действия. Вероятно, ходят или ездят за нами, слушают наши разговоры с помощью специальной аппаратуры и залезают в компьютеры. И, конечно, им известно о нашей недавней победе в штате Алабама. Они знают, что в своей деятельности мы добились определенных результатов, умеем постоять за себя в суде, что мы дотошны и настырны. Еще им известно, что Куинси Миллер не убивал Кита Руссо, и они не хотят, чтобы мы докопались до правды. В то же время им ни к чему вступать с нами в открытое противостояние, предпринимать попытки запугать нас, во всяком случае сейчас, поскольку это может послужить доказательством самого факта их существования. Если данный факт станет очевидным, им, наверное, придется совершить еще одно преступление, а этого им хотелось бы избежать. Подозрительный пожар, взрыв бомбы или чья-то смерть от пули могут спутать им карты и навести на их след.