Произнесенные в разговоре с Адамом зловещие слова Дилуки о том, что наши враги побывали в больнице и «взглянули» на Куинси Миллера, заставляют охрану принять усиленные меры по обеспечению безопасности пациента. Куинси еще раз переводят в другую, тоже угловую, палату и больше ни на секунду не оставляют без присмотра.
Агент Агнес Нолтон в целом держит меня в курсе описанных событий, однако мне известно не все. Я предупреждаю ее, чтобы она не звонила на наши телефоны, и мы обмениваемся зашифрованными сообщениями по электронной почте. Нолтон уверена, что, во-первых, Куинси Миллера удастся защитить, а во-вторых, ее коллеги-федералы скоро заманят Меркадо в ловушку. Единственным поводом для ее беспокойства является тот факт, что Меркадо имеет двойное гражданство и может приезжать в страну и уезжать из нее, когда пожелает. Агент Нолтон опасается, что если он что-нибудь заподозрит, то может просто убежать из США, и мы его больше не увидим. Она также считает, что, если ФБР возьмет Меркадо, это будет нашим главным призом. По ее мнению, те, кто стоит над ним и кого можно назвать по-настоящему крупной рыбой, скорее всего, находятся за пределами американской территории, и дотянуться до них и привлечь их к ответственности практически невозможно.
Поскольку теперь в деле задействовано ФБР, а наш клиент все еще жив, мы можем вновь сконцентрироваться на усилиях, направленных на его освобождение из тюрьмы.
Глава 35
Кажется, мне снова предстоит пить сангрию. Гленн Колакурчи явно соскучился по ней и хочет опять встретиться со мной в заведении «Бык» в Гейнсвилле. Проведя два дня в Саванне, где я не слишком успешно пытался отдохнуть, я снова направляюсь на юг, навстречу новым приключениям. Куинси Миллера вывели из комы, теперь он в сознании и пребывает в тревожном ожидании. Его жизненные показатели с каждым днем становятся все лучше, и врачи уже поговаривают о переводе Куинси из реанимации в обычную индивидуальную палату и начале планирования операций, которые понадобятся, чтобы привести в порядок его переломанные кости. Медики заверяют меня в том, что безопасность пациента обеспечивается должным образом и мне нет никакого смысла часами сидеть в коридоре, созерцая собственные ноги.
Я добираюсь до «Быка» в самом начале пятого вечера. Высокий стакан, стоящий перед Гленном, уже наполовину пуст. Его большой, мясистый нос стремительно розовеет, потом багровеет и вскоре приобретает почти такой же цвет, как и напиток. Я заказываю то же самое и оглядываюсь в поисках его миловидной миниатюрной секретарши — в последнее время я часто ловлю себя на том, что думаю о ней больше, чем следует. Но Беа нигде нет.
Гленн читал о том, что случилось с Куинси Миллером, и теперь хочет получить от меня информацию из первых рук. Поскольку мне приходилось иметь дело, наверное, с сотней таких, как он, болтливых юристов из маленьких городков, я не раскрываю ему ничего такого, что стало бы для него новостью. Говорю, что в большинстве подобных случаев деталей нападений, совершаемых в тюрьмах, известно бывает мало, и к тому же их достоверность сомнительна. Колакурчи свистящим заговорщическим шепотом сообщает мне, что местная еженедельная газетенка, выходящая в округе Руис, теперь внимательно следит за делом Куинси Миллера и усилиями нашего фонда, направленными на его освобождение. Я изображаю, будто эта новость приводит меня в восторг, и, воспользовавшись моментом, ставлю собеседника в известность о том, что Вики мониторит половину всех газет, издающихся в штате Флорида, ежедневных и еженедельных, а также ведет тщательный учет упоминаний в прессе о деле Куинси Миллера. Мы практически живем в Интернете, и нам без него не обойтись. Гленн, наверное, сталкивается с необходимостью залезть во Всемирную паутину раз в неделю.
Колакурчи пригласил меня на встречу не просто для того, чтобы выпить. Однако когда через полтора часа я замечаю, что он готов взять быка за рога, то этому в значительной степени способствует сангрия. Гленн причмокивает, вытирает губы рукавом и наконец переходит к делу.
— Вот что я вам скажу, Пост, — произносит он. — Я размышлял об этом вашем деле днями и ночами. Я им прямо-таки заболел, знаете ли. Все это случилось, когда я был в силе, в дни моей славы, когда я являлся членом сената штата и руководил самой крупной юридической фирмой в округе. Ну и, в общем, считал, что я в курсе всех здешних дел. Я понимал, что Фицнер, который должен был бороться с преступностью, действовал по принципу «и нашим, и вашим». Но у каждого из нас была своя сфера деятельности, и в чужие дела мы не лезли. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Фицнер рулил на собственной площадке, получал свои голоса, я делал то же самое на моей. Когда Киту Руссо отстрелили голову, а вашего парня за это судили и признали виновным, я был удовлетворен. Правда, я хотел, чтобы ему вынесли смертный приговор. Весь город вздохнул с облегчением. Однако, оглядываясь назад…
Увидев официанта, Колакурчи подзывает его, допивает остатки сангрии со дна стакана и заказывает еще две порции. В моем стакане напитка по меньшей мере на шесть дюймов. Время уже позднее, и я опасаюсь, что завтра в первой половине дня меня будет мучить похмелье. Колакурчи, переведя дух, продолжает:
— Так вот, оглядываясь назад, я хочу заметить, что в данной истории кое-что не сходится. Половина жителей этого округа — мои родственники, а интересы второй половины я представлял как юрист. В последний раз, когда выдвигал свою кандидатуру на переизбрание, я получил восемьдесят процентов голосов и все же расстроился из-за того, что потерял остальные двадцать. Был у нас один пожилой помощник шерифа — он снабжал меня делами. Я платил ему наличными, а потом, когда завершал дело, отстегивал ему часть гонорара. Такая же схема была у меня налажена и с шоферами машин «Скорой помощи», и с водителями эвакуаторов. Все они были у меня на довольствии. Так вот, тот помощник шерифа все еще жив. Он обосновался на берегу залива. Я с ним разговаривал. Он отошел от дел несколько лет назад, более или менее здоров, но, черт побери, ему скоро восемьдесят лет. Он работал на Фицнера, но сумел не скатиться в криминал. Правда, он занимался вопросами, в которых нет больших соблазнов, — организацией дорожного движения, обеспечением безопасности во время футбольных матчей и школьных праздников. Нельзя сказать, что он был крутым полицейским, однако он к этому и не стремился. Ему просто нравилось ходить в форме и получать приличную зарплату. Так вот, он говорит, что вы правы, что Фицнер действительно был на подхвате у наркодельцов. И что об этом знали все наши правоохранители. У Фицнера были двое подручных, братья…
— Зубастый и Губастый.
Колакурчи замолкает и обнажает в улыбке желтые зубы.
— А вы, я вижу, здорово работаете, Пост.
— Мы — люди дотошные.
— В общем, Зубастый и Губастый обстряпывали делишки для Фицнера и держали всех остальных в узде. Те, кто входил в их команду, делили деньги между собой и думали, будто им удается все хранить в секрете, но, как вы понимаете, город у нас маленький.
Официант возвращается и приносит два больших стакана с алкогольным напитком. Он недоуменно смотрит на стакан, уже стоящий передо мной и все еще почти полный. По-моему, официант хочет сказать: «Давай, приятель, пей, это все-таки бар». Глядя на него, я усмехаюсь, припадаю губами к торчащей из стакана соломинке и делаю большой глоток. Гленн, обхватив ладонью стакан, принесенный официантом, поступает так же и, с шумом проглотив солидную порцию, продолжает:
— Так вот, тот бывший помощник шерифа сказал мне, что Кенни Тафт был убит не просто бандой каких-то отмороженных наркоторговцев, на которых напоролся случайно. Ничего подобного. По его утверждению, многие сотрудники всерьез подозревали, что Фицнер организовал засаду, чтобы убрать Тафта, который что-то знал. И еще этот самый бывший помощник шерифа говорит, что план сработал просто прекрасно, но возникла одна небольшая проблема. Одного из тех, кто участвовал в нападении, подстрелили. Очевидно, либо Кенни Тафт, либо Брэйс Гилмер сделал меткий выстрел, и один из бандитов скопытился. Якобы истек кровью по дороге в больницу, и его труп бросили рядом с каким-то наркопритоном в Тампе. Еще один «глухарь», нераскрытое убийство, только и всего. К счастью для Фицнера, убитый не был помощником шерифа и не жил в Сибруке, так что этот случай внимания не привлек. Вы уже слышали все это, Пост?
Я качаю головой. Делиться с Колакурчи тем, о чем мне поведал Брюс Гилмер в Айдахо, я не намерен. Сделав еще один солидный глоток из стакана, Колакурчи продолжает свое повествование.
— Напрашивается вопрос: почему Фицнер решил избавиться от Кенни Тафта? — говорит он.
— Да, это загадка, — произношу я в надежде, что он выложит все, что знает.
— Ну, ходят слухи, что Кенни Тафт каким-то образом пронюхал о плане сжечь помещение, где копы хранили предметы, собранные на местах преступлений, и еще до пожара забрал оттуда несколько коробок с вещдоками. Конечно, об этом никто не знал. Тафт же, завладев этим добром, боялся что-либо с ним делать. Вероятно, он кому-то проболтался, и это дошло до Фицнера, который организовал засаду.
— Несколько коробок? — Я чувствую, как у меня мгновенно пересыхает во рту, а сердце начинает колотиться как бешеное. Чтобы успокоиться, я отпиваю из стакана с сангрией несколько глотков.
— Ну, таковы слухи, Пост. Я не знаю, что именно сгорело во время пожара и что забрал из хранилища Кенни Тафт. Все это, повторяю, только слухи. Если я правильно помню, там хранился фонарик, который позднее пропал. Я читал текст вашего ходатайства об отмене приговора и досрочном освобождении, и мне известно, что его отклонили. Но в любом случае предполагается, что фонарик был уничтожен. Верно, Пост?
— Да, верно.
— Так вот, возможно, он не был уничтожен.
— Это любопытно. — Мне удается спокойно произнести эти слова. — А нет никаких слухов о том, что́ Кенни сделал с теми коробками с вещдоками, которые он вывез до пожара?