Спринг-роллы действительно восхитительны. На столе стоит большое блюдо с ними, и я под воздействием алкоголя и того обстоятельства, что в последнее время мне редко приходилось лакомиться дорогой и качественной едой, ем до отвала. Арчи постоянно подливает в бокалы. Гленн, заметив мои слабые попытки хотя бы немного ограничить дозу спиртного, восклицает:
— Да ладно вам, черт побери, выпейте как следует! Вы можете остаться спать здесь. У меня полно кроватей. Арчи всегда в подобных случаях остается. Кому ночью нужен такой пьяный водитель на дороге?
— Это угроза обществу, — соглашается Арчи.
На десерт Мэй Ли подает блюдо маленьких яичных пирожков — мягких, сладких, с начинкой из смеси желтка и сахара. Для этого этапа трапезы — а она все продолжается и продолжается без всяких пауз — у Арчи, который трещит о необходимости правильного сочетания еды и напитков, приготовлен сотерн. Затем он и Гленн переходят к кофе, главным образом по той причине, что все принесенное Арчи спиртное закончилось, и вскоре на столе появляется хьюмидор с сигарами. Приятели роются в нем, словно двое ребятишек, попавшие в кондитерскую лавку. Я не помню, когда мне в последний раз приходилось курить сигару, зато хорошо запомнил, как я всего несколько раз пыхнул дымом, и мое лицо приняло зеленоватый оттенок. Тем не менее я не собираюсь уклоняться от бросаемого мне жизнью нового вызова, но все же прошу, чтобы мне выбрали что-нибудь помягче. Гленн вручает мне какую-то из разновидностей настоящей кубинской «Коибы». Мы возвращаемся в кресла-качалки, и всю веранду и даже задний двор окутывают клубы синеватого сигарного дыма.
Арчи был одним из немногих местных юристов, кто неплохо уживался с Дианой Руссо, и он говорит о ней. Арчи не подозревал, что она была замешана в убийстве мужа. Я внимательно слушаю, однако не произношу ни слова. Арчи, как и все остальные жители Сибрука, предполагал, что убийство совершил Куинси Миллер, и испытал облегчение после того, как его осудили. Стрелки часов движутся вперед. Беседа замедляется. Гленн и Арчи не могут поверить, что в свое время так сильно ошибались. Не в состоянии они осознать и то, что Брэдли Фицнер находится за решеткой и вряд ли когда-нибудь выйдет оттуда. Это, безусловно, приятно. Однако Куинси Миллер все еще остается осужденным за убийство, и для того, чтобы освободить его из тюрьмы, нам предстоит пройти долгий путь.
Когда я в последний раз бросаю взгляд на часы, уже почти полночь. Но я не двигаюсь с места до тех пор, пока из кресел-качалок не встают Гленн и Арчи. Они, по крайней мере, на двадцать пять лет старше меня и имеют гораздо больший опыт в том, что касается обильного употребления спиртного. Сам я держусь до того момента, когда Арчи переходит на бренди, и тоже выпиваю рюмочку. К счастью, Гленн наконец засыпает, испуская громкий храп. Затем и я начинаю клевать носом.
Глава 42
Разумеется, на следующий день погода резко портится. На севере штата Флорида дождя не было недели две, так что многие поговаривают о засухе. Но утро оказывается ветреным, а небо так затянуто тучами, что, когда мы проезжаем через Диллон, на улице почти темно. Фрэнки, сидящий за рулем, поглядывает на меня и, конечно, замечает, что я стискиваю зубы и с трудом сглатываю.
— Вы уверены, что в порядке, босс? — спрашивает он по меньшей мере в третий раз.
— Ты на что намекаешь, Фрэнки? — огрызаюсь я. — Я уже исповедовался. Да, у меня была длинная ночь, я слишком много ел и выпил, выкурил дрянную сигару и спал мертвецким сном на крыльце чужого дома, а в три часа утра огромный кот прыгнул мне на грудь и напугал до смерти. Откуда я мог знать, что это его кресло-качалка? После этого уже никто больше не смог заснуть. Да, теперь в голове у меня туман, глаза слезятся, весь я покрыт кошачьей шерстью и чувствую себя больным.
— Вас тошнит?
— Пока нет. Когда начнет, я дам тебе знать. А как ты? Взволнован тем, что будешь обыскивать дом с привидениями, про́клятый африканской колдуньей?
— Жду не дождусь.
Фрэнки трогает свой «Глок» и усмехается — мое состояние, близкое к агонии, забавляет его.
Райли и Уэнделл дожидаются нас около дома. Завывает ветер, и скоро начнется дождь. Я вручаю обоим по экземпляру арендного договора и быстро перечисляю основные его условия. Райли и Уэнделла больше интересуют деньги, поэтому я передаю им чек, который может обналичить любой из них — он выписан с доверительного счета юридической фирмы Колакурчи.
— А как насчет наличных? — хмуро интересуется Уэнделл, разглядывая чек.
Я тоже свожу брови к переносице и, придав себе максимально официальный вид — я ведь как-никак юрист, — отвечаю:
— Я не могу оплачивать наличными сделку, связанную с недвижимостью.
Кстати, я вовсе не уверен, что это правило действует в штате Флорида, но стараюсь создать впечатление, будто моими устами говорит представитель власти.
Фрэнки достает из кузова своего пикапа восьмифутовую складную стремянку и сверкающий новенький ломик-фомку, купленный накануне. Я держу в руках два фонарика и банку с репеллентом от насекомых. Мы пробираемся через сорняки к останкам главного крыльца и оглядываем дом снаружи. Уэнделл, указывая вверх пальцем, поясняет:
— На первом этаже две комнаты, кабинет и одна из спален. Над ними, на втором, еще две спальни. Лестница справа, вход на нее из кабинета. Над вторым этажом, наверное, вы найдете чердак, а может, и не найдете. Я там никогда не был, и меня туда не тянуло. Я про это место даже не спрашивал. В задней части дома расположена пристройка, она, понятно, появилась позднее, чем основная часть. Вот здесь кухня и ванная комната, над ними ничего нет. В общем, все это в вашем распоряжении, так что вперед, парни.
Я твердо настроен не показывать, что мне не очень хочется проникать в дом и обшаривать его изнутри. Поэтому я начинаю опрыскивать свои руки и ноги репеллентом. По моим предположениям, строение буквально кишит клещами, пауками и какими-нибудь еще мерзкими маленькими жучками. Я передаю банку Фрэнки, и он тоже обрабатывает себя из нее с помощью пульверизатора. Чтобы освободить руки, Фрэнки прислоняет стремянку к стене дома около входной двери. Мы не уверены, что она нам потребуется.
С неохотой, которая кажется несколько искусственной, но вполне может быть и неподдельной, Райли шагает вперед и вставляет ключ в тяжелый замок. Щелкает пружина, и замок открывается. Райли быстро пятится. Оба Тафта готовы броситься наутек. Недалеко от нас ударяет молния, и мы вздрагиваем. Изображая храбреца, я ногой ударяю во входную дверь, и она со скрипом распахивается. Затаив дыхание, мы ждем несколько секунд и испытываем облегчение, когда ничего зловещего не происходит. Я поворачиваюсь к Райли и Уэнделлу и говорю:
— Я выйду к вам через минуту, парни.
Внезапно дверь с громким треском захлопывается.
— О черт! — вскрикивает Фрэнки.
У меня на мгновение душа уходит в пятки. Оба Тафта, вытаращив глаза и разинув рты, пятятся. Я издаю фальшивый смешок, словно хочу сказать: «Да ладно, все это просто забавно». Затем делаю шаг вперед и снова открываю дверь.
Мы ждем, но на сей раз ничего не происходит. Дверь больше не закрывается сама собой. Я включаю свой фонарик, Фрэнки делает то же самое. Фонарик он держит в левой руке, ломик — в правой, а «Глок» — в кармане на бедре. Одного взгляда на его лицо достаточно, чтобы понять, что Фрэнки испытывает ужас. И это человек, который провел в тюрьме четырнадцать лет и выжил! Я открываю дверь еще шире, и мы с Фрэнки шагаем внутрь. Вида умерла тринадцать лет назад, и дом, вероятно, все это время был закрыт для доступа, но кто-то все равно вынес из него бо́льшую часть мебели. В доме витает некий запах, не то чтобы очень уж неприятный, но сильный и какой-то затхлый. Деревянные полы покрыты плесенью и гнилью, я буквально чувствую, как вместе с воздухом вдыхаю смертоносные бактерии.
С помощью фонариков мы исследуем спальню, расположенную слева. Матрас на кровати покрыт толстым слоем пыли и грязи. Я предполагаю, что именно на ней умерла хозяйка дома. На грязном полу валяются осколки разбитых стеклянных абажуров, старая одежда и газеты. Перешагнув через порог кабинета, мы делаем несколько шагов и тоже обшариваем его лучами наших фонариков. Они освещают телевизор с разбитым экраном, выпущенный в 60-е годы, отстающие от стен обои. Повсюду толстый слой пыли и паутины и груды какого-то барахла.
Пока мы, светя себе фонариками, осматриваем лестницу, готовясь подняться на второй этаж, на улице начинается сильный дождь. Его капли, обрушиваясь на металлическую крышу дома, издают оглушительный шум. Поднимается ветер, от него стены строения начинают дребезжать и потрескивать.
Я поднимаюсь на три ступеньки. Фрэнки идет за мной по пятам. Внезапно входная дверь снова захлопывается. Мы оказываемся закрытыми в доме вместе со всеми призраками и духами, которыми его населила Вида. Я замираю, но лишь на мгновение. Как-никак я руковожу этой экспедицией, я храбрец, а значит, не могу показывать свой страх, хотя в животе у меня разливается неприятный холодок, а сердце вот-вот разорвется.
Интересно, что скажут Вики и Мэйзи, если я сообщу им об этом эпизоде? Доставит ли мне удовольствие их реакция?
А теперь добавьте эту ситуацию ко всему тому, о чем не упоминалось во время обучения на юридическом факультете.
Мы с Фрэнки добираемся до конца лестницы, и нас охватывает такая жара, будто мы попали в сауну. На втором этаже стоит горячий влажный туман, который мы могли бы увидеть, если бы вокруг не было так темно. Дождь и ветер обрушивают на крышу мощные удары, окна оглушительно дребезжат. Мы входим в спальню, расположенную справа. Это совсем маленькое помещение. Все, что в нем есть, — это матрас, сломанный стул и изорванный в лохмотья ковер. Мы освещаем фонариками потолок в надежде обнаружить хоть какой-то вход на чердак, но ничего не видим. Потолок сделан из сосновых досок, покрашенных в белый цвет, но теперь краска шелушится и облезает. В углу что-то шевелится, опрокидывается какая-то банка или кувшин. Я направляю туда луч фона