– Тревога № 2!-подал голос робот охраны.– Вторжение в зону абсолюта. Огонь по цели!
Выскочившая из-под земли башня ударила огненным веером поверх стены в небо и тут же поперхнулась, замерла. Снаряды ухнули в черте города.
– Авария системы наведения,– бесстрастно констатировал голос машины.
Вблизи пирамида выглядела еще более неприглядно, чем казалась с площади перед белым кольцом… целые этажи выбитых стекол, следы птичьего помета на панелях освещения… Вбежав в вестибюль, я, задыхаясь от рыданий, никем не остановленный, метнулся к лифту, который поднял меня под вопль сирены в зал Власти. Вой сирены и крик робота: «Катастрофа. Тревога № 1, № 1, № 1… Объект проник в супермозг…» – оборвались в тот самый ужасный миг, когда я вышел из лифта в трехгранный зал на самой макушке пирамиды и в слезах узрел поверженное божество Правильного могущества… меня окружали огненные судорожные вспышки предсмертной агонии, многоэтажная стена пульта была охвачена пожаром бессмысленных сигналов, она была словно вся в крови от мириадов горящих огней тревоги, которые на миг сменяла зеленая волна самоконтроля, чтобы снова опалить мои глаза безмолвным воплем безумия. Зал Власти был похож на внутренности жертвенного животного, а на зеркальном полу… там, у моих ног, я увидел груду истлевших тел и скелетов – останки тех, кто пришел за ответом раньше меня. Больше всего меня поразила форма этих людей. Это было кладбище наставников! Я бессильно сполз на пол, тупо уставившись на картину полного поражения Великого мира Абсолютной Правильности. Так прошла, может быть, минута, может быть, час… Супермозг продолжал бороться с безумием в одиночку, ибо с тех пор, как ему были вручены все судьбы нашего мира, знание было отменено в целях безопасности, и мы были бессильны починить даже самую малую клеточку системы, которая гарантировала нам вечность нашего счастья взамен на абсолютную власть. Иногда исполинскую стену охватывал мороз логики, и пожар тревоги гас. Вновь шеренгами выстраивались миллиарды клеток, разбегались прямые линии, аморфные пятна сливались в квадраты, математические преобразования бросали свои великие тени на кромешный хаос безумия и… и вновь багровый огонь адского пламени пожирал геометрию… Из небытия меня вывел занимавшийся рассвет и тяжесть в руке. Я поднял голову, над горизонтом занималась заря двух звезд – альфы и беты, линзер налил руку свинцовой тяжестью. Ночь отступала, но жить больше не было смысла… отвратительный шорох вывел меня окончательно из оцепенения… Две крысы шмыгнули по пульту, лапками по клавишам настройки, и вызвали бег неоновых букв по наружной плоскости пирамиды. Я хорошо видел по отражениям, как двинулась сверху вниз шеренга бессмыслицы: МЕЦ… у… ОО… Р-АММ… стоп… лаИОР… 444… Первое желание было выпустить в крыс залп линзера, но в обойме оставалось всего два кубика силы. Я открыл рот, как можно глубже всунул ствол, теплое жерло коснулось нёба, закрыв глаза, я надавил на клавиш и… и был отброшен к лифту мягким толчком необычайной мощи. Линзер в моей руке превратился в кусок оплавленного металла, а вокруг меня трепетала голубая спираль. Ее выпустила из своих недр та самая проклятая штуковина, которую я спрятал еще в центре развлечений в пластиковый карман на груди.
– Ты неуязвим, мой мальчик,– сказал знакомый голос, и в воздухе на высоте моего лица от спирали вытянулся короткий побег, на конце которого мгновенно набух голубой бутон, а когда он раскрылся, на его дне замерцал чей-то живой глаз. Глаз, вздрогнув, уставился на меня, я даже рассмотрел, как отражаюсь там в черном зрачке радужной капелькой.
– Кто ты? – спросил голос.
И я, Наставник седьмой степени, кавалер ордена Правды, впервые ответил:
– … не знаю…
И мягкая сила вновь подхватила меня бережным и несокрушимым приливом могучей воли.
Глава четвертая
Свет в больничной палате опять отчаянно замигал и погас. Квадратная комната не имела окон, и я остался в полной темноте с открытыми глазами. Вот уже третий день, как я в постели.
Я плохо помню, что было со мной после того, как побывал в пирамиде супермозга. По словам дежурной сестры – меня нашли утром на заднем дворе, на мне вместо мундира наставника была патрульная форма. Что-то выкрикивая, я потерянно бродил по крохотному бетонному пятачку и что-то лихорадочно искал в кучах мусора, разрывая его металлическим щупом. Когда меня окликнули по званию, я потерял сознание и упал…
Свет снова ослепительно вспыхнул (сколько мы еще сможем протянуть в этом мире, где нет больше источника высшей Правильности?), и в палату вошла медсестра с оранжевой масочкой на лице.
– Верный вечер, Наставник-семь.
– Верный… верный…
– Ваш ужин.
Она поставила на столик поднос с кружкой жидкого кау и тарелкой витаминных палочек.
– Спасибо… простите, но кто раздевал меня три дня назад, ну, в тот день, когда?..
– Я, Наставник.
– Скажите, вы ничего не обнаружили странного в карманах?
Она замолчала, ее глаза в прорезях масочки смотрели с явным испугом.
– Не пугайтесь, по рангу Наставник может спросить об этом.
– Я нашла у вас оружие… линзер, но он был испорчен.
– Ах, я не об этом… Вы не находили такой необычный предмет в форме яйца?
Впрочем, по ее глазам было видно, что она ничего не нашла.
– Нет, нет, Наставиик-семь.
И вот тут случилось невероятное!
Внезапно на клавише у двери вспыхнул уже забытый желтый цвет срочного вызова и мелодичный голос пропел: «Наставника Шонгера к его величеству Директору Правильной школы».
Мы оба окаменели.
– Наставника Шонгера к его величеству, срочно…
– Вы… вы слышали, сестра?
– Да… вас к Директору.
– Где моя форма? Быстро!
Через несколько минут, еще слабый, но уже чувствуя прилив необыкновенного восторга, я вышел в коридор. Весть о том, что меня вызывал Директор, молнией пронеслась по всей школе, и, когда я почти бегом пробежал от лазарета через туннель до главного корпуса, встречные наставники провожали меня испуганными глазами.
Сердце отчаянно колотилось в груди – после двух лет мертвого молчания его величество первым вызвал меня! – я еще успел забежать к себе в кабинет и захватить папку для доклада.
– Наставник Шонгер, наставник Шонгер, срочно, срочно…– шептала маска связи на стене.
К лифту на священный верхний этаж я просто прибежал, а вот и заветная высоченная дверь, черная, как ночь, с золотой табличкой: «Директор Правильной школы эры Абсолютной правильности его величество наставник высшей степени». Я с трепетом нажал клавиш вызова.
Вот слышны легкие шаги, затем ключ в замке повернулся, я вошел на непослушных ногах. Директор уже сидел за огромным письменным столом, на котором горела тусклая лампа. Шторы на окне были наглухо задернуты. В помещении стоял аромат затхлой тишины и пыли. Он так любил. И смотрел на меня хмуро и враждебно. В первую минуту мне показалось, что это совсем не Директор, его лицо изменилось совершенно, щеки провалились, зато нос по-птичьи заострился и вытянулся над губой, кроме того, он был одет не по уставу; исполинский каштановый парик до плеч и черный цилиндр венчали голову.
– Садитесь,– сказал его величество каким-то странным знакомым голосом.
– Желаю верности, ваше величество,– произнес я условную форму приветствия № 2, что означало особую готовность к откровенному разговору, но директор не ответил по инструкции, а вздохнул, продолжая рассматривать меня пристальным, даже злобным взглядом. За его плечами что-то плеснуло тяжелым широким взмахом. Что, я не успел рассмотреть.
– Извините за малое нарушение правил общения – я начну первый, ваше величество, я уже докладывал вам двумя последними донесениями о беспорядках в школе, которые грозят хаосом, но…
– Я все знаю сам, помолчи, Шонгер,– властно перебил директор,– я даже знаю, что написано у тебя в этой тощей отвратительной папке для доносов и что ты сейчас думаешь… помолчи, дай я еще раз посмотрю на существо, которое могло привести к катастрофе целый мир…
– Я не понимаю вас, ваше величество, вы говорите не по форме.
Директор кивнул:
– И не должен понимать, тебе не дано это – умение понять, Шонгер, 33 лет, незаконнорожденный, инкубатор – прочерк, скрытовоспитанный, Наставник седьмой степени, допущен к информации трех цветов…
Я обомлел. Директор выдавал святая святых – мою совершенно секретную личную карточку, абсолютно секретные данные о точном возрасте (так мне всего 33, я считал себя старше на 5-10 лет!), и я… я не государственный ребенок… я, как мои воспитанники, зачат преступным способом вне инкубатора… Голова пошла кругом, стало ясно, что меня собираются отстранить от наставничества и признать негодным к работе, а это… это публичная отставка.
– Не беспокойтесь, Шонгер, я не собираюсь отстранять вас от наставничества, хотя с удовольствием сделал бы это и прихлопнул бы вашу школу, эту жуткую механическую табакерку по переделке детей в машины. Я сделаю иначе. Кроме того, я не тот, за кого вы меня принимаете, я не директор вашего концлагеря, нет!
– Как?
– Очень просто.– Директор усмехнулся, и за его плечами опять что-то плеснуло, словно крылья.– Я мог бы и не встречаться с вами, Шонгер, потому что сегодня Контакт будет прекращен, но благодаря случайности вы стали свидетелем и даже Опекуном, и по нашим неписаным правилам, исходя из неведомых вам принципов добра и гуманности, мы должны осуществить над вами опеку, одним словом, рассказать истину, что я и делаю.
Я не понимал и половины из слов, которые он говорил. Это был не Директор, но… но согласно инструкции Директор – это тот, кто находится в кабинете и пользуется директорским шифром связи. А раз так, то это лицо оставалось Директором Правильной школы, несмотря ни на что.
– В чем-то, вот ведь ирония судьбы, Шонгер, мы схожи с вами. Мы тоже наставники и опекуны, только наша опека не замкнута в рамках ваших стен с колючей проволокой, а простирается на целую вселенную, на бесконечное множество миров и сонмы галактик, где так редко возникает драгоценная капелька жизни. Мы охраняем ее от гибели, вырождения или самоубийства.