Я спрашиваю Кипа, любил ли Джо спорить.
Кип смеется:
– Нет, потому что с ним никто не спорил.
– Мне показалось, что он несколько подозрителен, – говорю я.
– Это верно, ему присуще нечто вроде подозрительности. Да уж, что есть, то есть.
– С одной стороны, какая-то паранойя, а с другой – вполне конкретные жалобы. Все вперемешку.
– Так оно и бывает. Все переплетено, – кивает Кип.
Когда Кип записывал свое интервью в офисе Джо в 1982 году, последний уже знал, что Калтех успешно разрабатывает новые технологии интерферометра, и намеревался взять реванш. Кип сказал мне: “Самое печальное – это то, что Джо безмерно уважали за сделанное им, но он, кажется, даже не догадывался об этом”.
Я слушаю интервью Кипа в архиве Калтеха, нелепо расположенном в подвале горделиво высящегося здания и соседствующем там с лабораториями. В самом начале записи слышны звуки, похожие на те, что сопровождают подготовку сцены к спектаклю. Возможно, дело происходит в кабинете Джо в университете Мэриленда – кабинете, заваленном, судя по рассказам журналистов, грудами бумаг. Я могу представить себе это помещение – царящий там беспорядок, стандартные металлические шкафы, рулоны бумажных лент. Я напрягаю слух, чтобы расслышать Джо, который, судя по всему, нарезает круги по кабинету. Он говорит, что этот день, 20-ое июля, – это день рождения одного из его старших братьев. У Джо их трое, сам он – младший. Что ж, хороший способ завязать беседу.
Джо рассказывает о своей профессиональной карьере. Он держится, подобно обвиняемому, который ни в чем не виноват, но которого постоянно допрашивают и тем самым вынуждают повторять одну и ту же историю бесчисленное количество раз. Повторять перед публикой, повторять самому себе, говорить о том, что предшествовало его предполагаемому преступлению. Время от времени его повествование прерывается – он объясняет Кипу, как вообще здесь очутился. Джо словно бы подбирает аргументы в свою защиту, хотя никаких обвинений против него Кип не выдвигает. Почти час на Кипа сыплются даты, цитаты из заявок, отрывки из публикаций и технические сведения, подтверждающие правоту Джо. Несколько раз Кип останавливает запись, а потом включает ее снова: это значит, что оба они отвлекались на розыск в кабинете каких-то документов.
Но вот Кип осторожно подводит разговор к наиболее противоречивому моменту в истории Джо: “Давайте вернемся назад. Вы упоминали, что ваш выбор отчасти был связан с тем, что физика гравитационных волн казалась вам наименее спорной областью исследований.” Возможно, поднятая Кипом тема всколыхнула в Джо некие неприязненные чувства и к разочарованию прибавилась досада. Так или иначе, но Джо явно ощущает опустошенность. И теперь им движет желчность.
“В журнале Science от 15 мая 1981 года целая страница была посвящена критике моих результатов и доводам в пользу того, что Гарвин куда лучше меня, что он более талантливый ученый, – говорит Джо. – Да, он действительно проделал важную работу в области гравитационного излучения, разгромив все, чего я когда-то добился. Важен сам тот факт, что физика, которой я сейчас занимаюсь, является самым увлекательным из всего, что я когда-либо делал. Я упоминаю об этом в первую очередь вовсе не потому, что хочу оградить себя от оскорблений. Вообще-то я, конечно, мог бы подразнить этих стервятников куском свежего мяса, швырнуть его им и со всех ног помчаться прочь, чтобы поскорее заняться чем-нибудь другим, просто все это. это. все эти неприятности, они, конечно, не отразились на моем здоровье, однако все это очень прискорбно. Они повлияли на членов моей семьи, и, думаю, это ужасно несправедливо.”
Джо показал статью в Science своему семейному адвокату, и тот предложил ему обратиться в суд. Джо мог бы получить десять миллионов долларов компенсации за нанесенный ему моральный ущерб, но это заняло бы по крайней мере пять лет, которые Вебер не готов был провести в суде. “Вопрос в том, на что вы хотите тратить свою жизнь”, – говорит Джо.
И продолжает рассказ: “В определенный момент руководство дало мне две недели на то, чтобы убраться восвояси. А еще был момент, когда Дик Гарвин написал письмо в администрацию Калифорнийского университета. [Вебер одно время занимал по совместительству должность в Калифорнийском университете в Ирвайне, чтобы быть поближе к своей жене, профессору Тримбл].и вице-президент университета вызвал меня и уведомил, что в течение двух недель я буду уволен. Да-да, у него было это письмо, и он сказал, что я буду уволен. И в конечном итоге так и случилось. Черт побери, ни из какого другого места меня так не вышвыривали!..
Ярость и профессиональная ревность этих парней для меня непостижимы. Не могу понять, почему каждый из них убежден в том, что должен отрезать фунт моей плоти[24]. Зря стараются. У меня крепкое здоровье. Больцман [25] в подобной ситуации покончил с собой. Но я, знаете ли, о самоубийстве и не помышляю. Просто упорно пытаюсь найти во всем этом какой-то смысл.”
Кип: “Джо, я и правда стараюсь восстановить истинный ход событий, вся эта история должна быть сохранена [тут Джо, прерывая его, издает некие звуки, выражающие то ли пренебрежение, то ли благодарность]. Я испытываю к вам огромное уважение за вклад в получение, в развитие астрофизики в направлении, в котором за вами последовали все остальные. Это говорит само за себя”.
Джо реагирует на его слова: “И раньше, и сейчас, и вообще всегда люди должны просто, засучив рукава, делать свою работу. Зачем было меня увольнять?.. Если вы занимаетесь наукой, то главная причина, по которой вы это делаете, заключается в том, что вам это нравится, а если вы не получаете удовольствия, то и не должны заниматься ничем подобным. И мне, говорю откровенно, мои занятия приносят радость”.
Кип: “Я полностью согласен с таким подходом”.
Джо: “Вот и прекрасно”.
Рассказав про свои огорчения, Джо приободряется и предлагает Кипу совершить экскурсию по лаборатории. Он начинает перечислять, что именно предстоит им там увидеть: “Позвольте рассказать, чем мы располагаем. У нас есть.”
Конец записи. Я возвращаю старомодную аудиокассету в ее столь же старомодный футляр и отдаю архивариусу. Я покидаю деревянную библиотеку, прохожу по лабиринту лабораторий и, поднявшись на лифте, выбираюсь из подвала. Вернувшись в неизменную жару Пасадены, я устремляюсь по дорожке на встречу с Кипом.
Когда Кип уже собрался уходить, я задаю ему вопрос:
– Вы знаете о письме Фримена Дайсона?
– Каком письме?
– Ох, это так ужасно. Фримен, чувствуя свою ответственность за то, что поощрял Джо, просит его в этом письме отступиться.
Кип, явно изумленный, смеется: “Ну, знаете ли, он, наверное. эээ. большой оптимист”.
Вот это письмо:
Дорогой Джо,
со страхом и тоской наблюдаю я за крахом наших надежд. Я несу немалую личную ответственность за то, что посоветовал Вам “высунуться”. Несмотря ни на что, я считаю Вас великим человеком, с которым судьба обошлась крайне несправедливо, и сейчас меня больше всего заботит необходимость спасти то, что еще можно спасти. Поэтому я вновь даю Вам совет о том, как следовало бы поступать в такой ситуации. Великие люди не боятся публично признать, что они допустили ошибки и изменили свое мнение. Я знаю Вашу цельную натуру. Вам достанет воли признать, что Вы неправы. Если Вы это сделаете, Ваши враги обрадуются, но Ваши друзья обрадуются куда больше. Вы сохраните свою репутацию как ученого и увидите, что те, чье уважение Вам дорого, будут уважать Вас за это.
Пишу коротко, потому что длинные объяснения ясности не добавят. Но знайте: что бы Вы ни решили, я не отвернусь от Вас.
С добрыми пожеланиями,
неизменно Ваш
Фримен
[5 июня 1975]
Зимой 2000 года Джо Вебер поскользнулся на обледенелой дорожке перед зданием своей гравитационной обсерватории в Мэриленде. 81-летнему человеку стоило большого труда поддерживать обсерваторию в рабочем состоянии. Он оставлял свой автомобиль на вершине холма, поскольку не был уверен, что сумеет съехать вниз по крутому склону, и остаток пути до здания обсерватории проделывал пешком. Его нашли только спустя два дня – с множественными переломами костей и повреждениями грудной клетки, что впоследствии привело к развитию лимфомы. Восемь месяцев спустя, ночью 30 сентября, его супруге Вирджинии Тримбл позвонили из больницы и сообщили о кончине мужа. Тогда как раз сдавался в печать “Бюллетень Американского астрономического общества”. Некролог успели разместить именно в этом выпуске.
Еще задолго до смерти Джо Вирджиния Тримбл приняла решение не тратить силы на защиту полученных им результатов. “Наука – это самокорректирующийся процесс, но корректировка вовсе не обязательно происходит при нашей жизни”, – справедливо заметила она, когда мы встретились с ней в компьютерном зале кампуса Калифорнийского университета. Она продолжает отстаивать свою точку зрения: Вебер обнаружил нечто; было ли это гравитационными волнами или чем-то еще – неясно. Хотя велись бурные споры, никто так и не создал точной копии его инструмента. По сути, сравнивалось несравнимое.
– Джо говорил, что никто и никогда не сумел полностью повторить сделанное им, поэтому заявления об отсутствии подтверждения его результатов были не совсем обоснованными. Две группы, которые провели эксперименты, лучше других воспроизводившие эксперимент Джо, – одна в Японии и другая в Риме, под руководством покойного Эдуардо Амальди, – наблюдали события, похожие на те, что Джо наблюдал в Мэриленде. Была опубликована пара статей, где отмечались совпадения между Римом и Мэрилендом во время SN 1987А [взрыва сверхновой на достаточно близком от нас расстоянии, чтобы быть видимым невооруженным глазом в 1987-м]. В самом начале, еще до Копенгагенской конференции, состоявшейся в июле 1971 года, Владимир Брагинский прислал открытку, где сообщил о подтверждении им результатов. Брагинскому тогда не дали выездную визу, так что в Копенгагене его не было.