После этих историй я впервые обратила внимание на фото в коридоре – там на пробковой доске висели снимки мужчин и женщин, держащих за жабры рыб или позировавших на фоне аллигатора, видневшегося в воде всего в нескольких шагах от них.
Мы с Раной поднимаемся на крышу здания, откуда открывается прекрасный вид на окрестности. “Видишь, все деревья вокруг растут ровными рядами? Weyerhaeuser — лесопромышленная компания – вырубила старый лес и посадила новый”.
Давайте-ка заглянем в лабораторию. В этот день здесь больше людей, чем обычно. Все внимательно смотрят на мониторы. Сегодня открыли задвижки на конечной станции Х-плеча интерферометра, чтобы, направляя луч лазера внутри четырехкилометровой вакуумной трубы, попасть им в мишень на ее противоположном конце. После нескольких часов неудачных попыток на черном мониторе появилось наконец яркое пульсирующее пятно. Это большое достижение, но настроение у участников эксперимента спокойное. Менее чем через год они откроют задвижки в Y-плече, снова попытаются попасть лазерным лучом в мишень и только после этого окончательно закроют оба плеча. Это будет грандиозное событие. Его и тот момент, когда установка заработает в полную силу, будет разделять совсем немного времени. Еще несколько месяцев или даже лет уйдет на то, чтобы попытаться подавить шумы. И только тогда настанет пора откупорить шампанское.
Шумы часто бывают непредсказуемыми и трудно контролируемыми. Приступив к созданию первоначальной установки, ученые сразу занялись поиском источника особо опасного шума. Вдоль близлежащей скоростной трассы были смонтированы сейсмометры, измерялись вибрации, возникающие в подземных коммуникациях, проложенных неподалеку от лаборатории. В интенсивных поисках прошел целый год. И вот однажды Рай, раздосадованный отсутствием результата, приехал в лабораторию в 6 утра. Неожиданная идея осенила его, когда он наблюдал за тем, как рабочие лесопромышленной компании валят деревья вдоль дороги неподалеку от обсерватории. Ворвавшись в комнату управления, Рай немедленно послал оператора на улицу: “Сообщи, когда упадет дерево!”. И догадка подтвердилась – сейсмометры действительно регистрировали падение деревьев. Заготавливать древесину по соседству с наиболее чувствительным из когда-либо созданных человеком инструментов – не самая удачная идея. Именно поваленные деревья и были источником опасного шума. Когда выбиралось место для строительства обсерватории, о работах, проводимых компанией Weyerhaeuser, было, разумеется, известно, но этот фактор явно недооценили. Рай предложил выкупить большую часть площадей у Weyerhaeuser, чтобы защитить эксперимент от помех. Однако запрашиваемая цена оказалась слишком высокой (возможно, сотни миллионов?), так что пришлось искать некое технологическое решение проблемы. И в эксперименте перешли к использованию сложной гидравлической системы изоляции зеркал. Активная система изоляции присутствовала в планах на будущее, когда предстояло заняться усовершенствованием установки, но из-за проблем с лесоповалом ее пришлось использовать уже на первоначальном этапе.
В целом LLO чувствует себя в этом мире не так одиноко, как Хэнфорд. К территории обсерватории ведет дорога, обставленная редкими ветхими домишками, палисадники перед которыми украшены разбросанными по газонам детскими игрушками. Это своего рода шутливая инсталляция, попытка замкнутого сообщества, живущего за железнодороным переездом, посмеяться над собой. Некоторые из домов уже почти полностью сгнили. Бывшие когда-то прочными, а теперь разрушающиеся деревянные строения сдаются перед натиском новой жизни – то тут, то там сквозь щели прорастает молодой кустарник. Габи Гонсалес, согласившейся подбросить меня в обсерваторию на своем кабриолете, окружающий пейзаж явно не очень по душе.
Я говорю ей: “Я слышала, что на конечной станции обнаружили пулевое отверстие”. Габи советует мне не преувеличивать: “Ну, может, что-то такое и было. Наверняка случайность”.
Мне и в голову не приходило, что кто-то мог выстрелить преднамеренно.
“Ну, некоторые подумали, будто это был предупредительный выстрел или бог знает что еще. Но потом мы встретились с местным обществом охотников, и теперь, кажется, все улажено. Охотники знают, что здесь работают ученые”. Она ободряюще улыбается. Я неискренне улыбаюсь в ответ. Фальшивые улыбки даются мне плохо, так что я использую их нечасто, но сейчас я хочу успокоить ее – как и она меня. Впрочем, кажется, обе мы не преуспели.
В лаборатории солидная металлическая лестница ведет на короткий мостик, так что вы можете пройти по нему над плечом интерферометра, а затем спуститься по такой же лестнице вниз, в помещение, где в точке пересечения двух плеч, в вершине буквы Г, расположены основные приборы интерферометра. Однако сотрудники лаборатории редко пользуются этим переходом. Внизу стоит металлический, похожий на хирургический, стол, по поверхности которого можно проскользнуть под трубой. Я хотела спросить, какой из этих двух способов лучше, но не успела открыть рот, как из-под трубы показалась пара ног, точнее – пара бумажных бахил, а затем я встретила ехидный взгляд Брайана О’Рейлли. Ученые, как я очень скоро поняла, предпочитают такой путь вовсе не потому, что это выглядит круто. Если вам несколько раз за день необходимо попасть в пространство между двумя трубами, вмурованными в стены, то ползание на брюхе явно выигрывает у перехода по лестницам.
Сейчас в этой части лаборатории на удивление мало людей. Кто-то из них прокладывает кабели, кто-то сидит под трубой около задвижек и делает что-то, чего я не понимаю, но делает явно уверенно и профессионально. Тут никто не раздает заданий. Все знают, чем им следует заниматься, и каждый является экспертом в своем деле. Сквозь прозрачные шторки, отделяющие чистое помещение, я вижу человека в защитном костюме, который стоит на верхней крышке детектора. А не мой ли это приятель Айдан? Он собирался устанавливать элементы системы тепловой компенсации, которая корректирует искажения зеркала вследствие лазерного нагрева. Но кто конкретно работает в костюме, я разглядеть не в силах, а подойти и спросить как-то неловко, так что я ложусь на живот и переползаю в более населенную часть лаборатории.
Брайан везет меня в сторону конечной станции и по дороге показывает мне из окошка машины небольшое охотничье укрытие – скромный домик на дереве, поддерживаемый сваями, – и голубую бочку с кормом для оленей. На рассвете охотники забираются в эту хижину, чтобы подкараулить оленя.
“Пулевое отверстие – вовсе не случайность, – говорит он решительно. – Сюда приезжало ФБР и проводило расследование, и это положило конец забавам”, – заключает он категорически. Я верю ему. Никаких улыбок.
Руководитель обсерватории в Луизиане Джо Джейми рассказывает: “Для европейцев это выглядит смешно. Типично по-американски. Там джип на полной скорости врезается в плечо прибора, тут кто-то стреляет из ружья по лаборатории. Разве что гамбургского инцидента[38]не хватает”. И все же единственная и уникальная игрушка в городе – это LIGO, если понимать под городом всю нашу Землю (европейский аналог, Virgo, пока значительно отстает по своим характеристикам, но через несколько лет планирует их существенно улучшить и присоединиться к всемирной сети детекторов гравитационных волн [39]).
На конечной станции из открытой камеры установки свисают вниз пучки кабелей. Лабораторный кран должен поднять и загрузить в камеру ее начинку. Но вес зеркал вместе с системой их подвеса находится на пределе допустимой для крана нагрузки, поэтому часть системы предстоит сначала демонтировать; лишь затем экспериментаторы заново соберут всю систему. Верхняя часть камеры поднимается, и внутри, хотя и с трудом, может поместиться один взрослый человек. Когда же установка будет завершена и людей и пауков из камеры удалят, из нее откачают воздух и откроют задвижки, соединяющие объем камеры с вакуумным объемом трубы.
На обратном пути Брайан О’Рейлли сворачивает на дорогу, идущую вдоль плеча Y, и останавливается около промежуточной станции, где отдыхает на обочине бригада строителей. С раннего утра они занимались тем, что удаляли с поверхности трубы изоляцию. Где-то в плече обнаружилась небольшая течь, на поиски которой ушли месяцы. Но чтобы добраться до металлической трубы, надо сначала снять с нее изъеденный коричневыми пауками-отшельниками и черными вдовами слой изоляции. Брайан пригласил меня зайти в цементный тоннель и посмотреть на продолжение той стальной трубы, под которую мы еще совсем недавно ныряли в главном здании обсерватории. Я соглашаюсь, но он почти мгновенно выталкивает меня наружу – нам обоим явно требуются защитные маски. Атмосфера внутри насыщена густым ароматом плесени. В самый последний момент, когда одна моя нога уже была в залитой солнцем жаркой Луизиане, а другая еще оставалась в сыром и мрачном тоннеле, мне внезапно показалось, что вдалеке, может, километрах в двух, я вижу какой-то свет. Я живо представила себе пробирающегося по узкому проходу Рая Вайсса. Он бы наверняка первым, как только обсерватория была построена, исследовал внутренности цементной оболочки. Одна его рука скользила бы вдоль трубы, а другая сжимала отпугивающий всяческих вредителей и змей зажженный фонарик. Именно благодаря подобным путешествиям он осознал опасность, которую таила в себе моча пауков с ее соляной кислотой, – а ведь прежде этому никто не придавал значения. И вот так он проходил все четыре необыкновенных километра, пока не добирался до реального, яркого света в конце тоннеля. И я думаю: “Надеюсь, он не забыл надеть маску”.
Строительство двух обсерваторий началось в середине 1990-х годов, и возглавил его второй директор LIGO, Барри Бэриш. “Как же мне теперь поступить?” – спросил президент Калтеха у только что уволенного Робби Фогта.
И Фогт предложил: “Недавно был закрыт проект строительства суперколлайдера. Барри Бэриш специализируется в области физики элементарных частиц. Он чертовски хорош как ученый и сможет заняться LIGO”.