Я вернулся за стол. Алафер недавно обвиняла меня в одержимости, и я начинал задумываться о том, что она может оказаться права.
— Моя картина чем-то вас обеспокоила? — спросил Дюпре, глаза его горели непроницаемым пламенем доброй воли.
— Да, обеспокоила, — ответил я, но не успел продолжить, так как зазвонил мой телефон. Я хотел было уже отключить звонок, но затем увидел, кто хочет со мной говорить. — Извините, я должен ответить.
Я встал из-за стола, прошел мимо деревьев и присел на склоне с видом на канал.
— Где ты? — спросила Хелен.
— В доме Пьера Дюпре в Женеаретте.
— Клет Персел с тобой?
— Нет, не видел его.
— Мне только что звонил Дэн Магелли из полицейского управления Нового Орлеана. Вчера вечером в туалете на автобусной станции Бэтон-Руж пристрелили Фрэнки Джиакано. Три пули в голову, прямо в кабинке. Соседи Джиакано сказали, что он покинул дом в сопровождении мужчины с антикварным кабриолетом «Кадиллак». Кассир автобусной станции опознал Джиакано по фотографии и сказал, что билет в Лос-Анджелес ему купил мужчина, по описанию напоминающий Клета Персела.
— Клет сел с ним в автобус?
— Нет, только оплатил билет.
— Так с чего же подозревать Клета в убийстве, совершенном в Бэтон-Руж?
— Спроси Дэна Магелли. Послушай, Дэйв, если увидишь Клета Персела, скажи ему тащить свою толстую задницу ко мне в офис.
— Есть, босс, — ответил я.
— И не умничай. Я вне себя от ярости.
— По какому поводу?
— Что ты забыл в доме Дюпре?
— Сам не знаю.
Она хмыкнула и повесила трубку. Когда я вернулся за стол, Алафер и Пьер уплетали гигантские креветки, зажаренные в толстом золотистом кляре.
— Угощайтесь, мистер Робишо, — пригласил он, — так что вы хотели сказать о моей картине?
— Она напоминает мне песню группы «Тадж-Махал» под названием «Прекрасная креолка». Ее написал Миссисипи Джон Херт, но исполняет именно эта группа. Там поется о загородном доме, о саде и о блюзах на граммофоне.
— Неужто? — переспросил Пьер.
Боковым зрением я почувствовал на себе взгляд Алафер.
— Каджунская певица по имени Ти Джоли Мелтон подарила мне запись этой песни, когда я лежал в больнице в Новом Орлеане.
Дюпре мило кивнул, его взгляд светился добродушием солнечного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев. И тут я понял, что же мне в нем не нравилось. Его глаза непрерывно лгали. Я уверен, что он мог бесконечно долго не сводить с людей внимательного и даже участливого взгляда, полного практически вечной любознательности, при этом ни на секунду не показывая свои истинные мысли, в которых он в это время расчленяет души своих собеседников.
— Сегодня я видел фотографию одной из ваших картин на выставке в университете. Обнаженная женщина на софе это Ти Джоли, не так ли?
— Боюсь, я не знаю, о ком вы говорите, — ответил Пьер, вгрызаясь в креветку и не прекращая жевать, наклонившись на тарелкой, но ни на мгновение не отводя своего взгляда от моего.
— Это ее сестру выбросило на песок в глыбе льда к югу отсюда.
Дюпре вытер рот салфеткой:
— Да, слышал об этом. Как можно оказаться в глыбе льда в Мексиканском заливе?
— Всех это интересует, не так ли? — спросил я. — Ти Джоли раньше пела в паре клубов у Байю-Бижу. Вы бываете в клубах в Байю-Бижу?
— Нет, не имел такого удовольствия.
— Вот это совпадение, так совпадение, — сказал я.
— Какое совпадение?
— Вы создаете портрет женщины, похожей на Ти Джоли. Потом вы пишете место, почти точно воспроизводя песню, которую она дала мне на айподе. Но о ней вы никогда не слышали. Мне только что звонили насчет Фрэнки Джиакано. Свое офисное здание вы приобрели у его дядюшки Диди Джи. Вчера ночью кто-то размазал мозги Фрэнки по туалетной кабинке автобусной станции в Бэтон-Руж.
Дюпре положил креветку на тарелку. Похоже, он собирался с мыслями.
— Я не понимаю, почему вы так агрессивны, мистер Робишо. Хотя это, пожалуй, не совсем честно. Позвольте высказать догадку. Весь вечер вы поглядываете на графин. Если вы хотите бренди, просто налейте себе. Я этого делать не буду. Никаких оскорблений, но ваша история известна всем. Я восхищаюсь тем, как вы смогли восстановить свою жизнь и карьеру, но мне не нравятся ваши намеки.
— Дэйв задал вопросы просто и без подвоха, почему бы тебе на них не ответить? — спросила Алафер.
— Мне кажется, я уже ответил, — заявил Дюпре.
— Почему же тогда просто не сказать, что образ твоего натюрморта тебе навеяла песня? В чем тут проблема? — спросила Алафер.
— Когда это ты стала искусствоведом? — ответил вопросом на вопрос Пьер.
В этот момент отворилась застекленная дверь, и на террасу вышел Алексис Дюпре. Уголки его рта отвисли, одет он был в серую рубашку с длинным рукавом с застегнутым воротником и манжетами, хотя день выдался теплым. Его осанка была нелепой комбинацией жесткости и хрупкости, а параллельные шрамы на щеке казались половиной кошачьих усов.
— Что вас сюда привело? — спросил он.
— Ошибка, — ответил я.
— А это еще кто? — спросил старик у Пьера, сощурив глаза то ли от любопытства, то ли от подозрения.
— Это моя дочь, сэр. Проявите толику уважения, — ответил я.
Алексис Дюпре поднял палец:
— Кто ты такой, чтобы поправлять меня в моем доме?
— Пойдем, Альфенгеймер, — сказал я.
— Что вы сказали? Ваффен?
— Нет, дедушка, он просто назвал свою дочь детским прозвищем. Все в порядке, — встрял Пьер.
Мы с Алафер встали из-за стола и направились к машине. Вдруг я услышал шаги у меня за спиной.
— Я просто не могу поверить, что вам хватило наглости так разговаривать с узником концлагеря. Мой дед побывал в лагере смерти, там погибли его брат, сестра и родители. Он выжил только потому, что его выбрали для медицинских экспериментов. Или вы всего этого не знали? — выпалил Дюпре.
— Возраст или история вашего дедушки не оправдывает его грубости, — ответил я. — Я также думаю, что с рассудком у него все в порядке. Мне кажется, что страдания других людей — постыдное прикрытие.
— Может, вы и бросили пить, мистер Робишо, но вы все равно пьяница и белый мусор. Возьмите мисс Алафер и убирайтесь с моей земли. Думаю, только такой глупец, как я, мог пригласить вас сюда.
— Как вы меня только что назвали? — переспросил я.
— То, как я вас назвал, никоим образом не связано с историей вашего рождения. Термин «белый мусор» относится скорее к состоянию души, — ответил Пьер, — вы ненавидите успешных людей, тех, у кого есть деньги и которые заставляют вас признать, что вы — неудачник. Думаю, это не самая сложная для понимания концепция.
— Еще раз такое скажешь, и будешь сожалеть об этом всю свою жизнь, — медленно процедила Алафер.
— Я бы на вашем месте послушал, — заметил я, — у нее черный пояс, башку в два счета снесет.
Пьер Дюпре повернулся к нам спиной, вернулся на террасу и зашел в дом, где его ждал дед, словно оставляя позади себя мерзкую нечисть, которая по несчастному стечению обстоятельств пересекла крепостной ров и попала в замок.
Мы отъехали, а я пытался понять, что только что произошло. Может быть, я дожил до тех лет, когда мне стало наплевать на оскорбления? Еще несколько лет назад моя реакция на слова Пьера Дюпре была бы совсем иной, и я поймал себя на мысли о том, что это понравилось бы мне больше, чем та пассивность, которую я продемонстрировал.
— Больше не буду называть тебя этими глупыми именами, Алафер, особенно когда рядом с нами чужие люди, — произнес я.
— А с чего старикан взорвался-то?
— Ему показалось, что я сказал Ваффен. Ваффен СС были элитными нацистскими подразделениями, знаменитыми своим фанатизмом и беспощадностью. Они казнили британских и американских военнопленных и работали в некоторых лагерях смерти. Наши пехотинцы, как правило, просто пристреливали их, когда те попадали им в руки.
— Думаешь, мы там перегнули палку? — спросила она. — Семья старика все-таки сгорела в печи.
— Пьер Дюпре не просто получил удовольствие от рассказа о повешении негров и белого сторонника отмены рабства на его земле, он даже приврал при этом. Затем он воспользовался тяжелыми страданиями своего деда, чтобы заставить других испытать чувство вины. Не ловись на его удочку.
Мы проезжали мимо поля сахарного тростника, раскачивающегося на ветру, пыль поднималась между рядами, как вдруг на шоссе перед нами возник трактор с прицепом, полным тростника. Алафер резко вывернула руль вправо, нажав на звуковой сигнал и выбрасывая гравий из-под колес. Дочь взглянула в зеркало заднего вида, ее ноздри раздувались, глаза расширились.
— Господи, — вымолвила она, — я заговорилась и совсем не заметила этого парня.
Мы многого не замечаем. Но нет пророка в своем отечестве.
Глава 09
Клет сидел в металлическом кресле в комнате для допросов на расстоянии чуть больше десяти метров от камеры, в которой провел последние три часа. Дэн Магелли был не в духе. Он стоял по — фугую сторону стола от Клета, руки в боки, пиджак оттянут назад. Полицейский громко дышал, а его ухоженный вид и обычное самообладание, похоже, не сдерживали натиск нахлынувшей на него злости.
— Твои отпечатки обнаружены в квартирах двух убитых, — громыхал он, — у нас есть свидетель, видевший тебя с Фрэнки Джиакано, непосредственно перед тем, как его пристрелили. У нас есть запись твоего разговора с Биксом Голайтли, которую ты сам сделал за несколько часов до того, как его прикончили в Алджирсе.
— Ага, а ты обыскал мою квартиру и офис без ордера, — ответил Клет.
— Ты отрицаешь, что довез Фрэнки Джи до автобусной станции и купил ему билет?
— А что, избавление. Нового Орлеана от медвежатника — это преступление?
— Ты заплатил наличными за его билет до Лос-Анджелеса. С каких это пор ты начал финансово помогать социопатам?
— Видел однажды, как Фрэнки бездомному четвертак подкинул. Ну и подумал, что не такой уж он и плохой. Если не считать того, что он четвертак бомжу в глаз вкрутил и тот с тех пор им ничего не видел.