— На Ронни Эрла вроде не похоже.
— Почему?
— У него в жизни только два интереса: секс и дурь. Он ходячий член. Единственная причина, по которой он похудел, так это чтоб ему сразу дали после отсидки. Может, начнете отправлять к нам криминалитет более высокого полета?
— Думаешь, он способен на заказное убийство?
— А ты когда-нибудь видел алкаша, который не был бы способен на все? — проговорил он и осекся, судя по всему, поняв двусмысленность своих слов. — Извини. Ты все так же в завязке?
— Мне пора, спасибо, Кэп, — мне ничего не оставалось, как закончить разговор.
Я начал обзванивать бары в северном Лафайетте. Вы, конечно, можете удивиться самонадеянности детектива из полицейского управления округа Иберия, возомнившего себе, что может разыскать подозреваемого в Лафайетте, за двадцать миль от дома, причем тогда, когда даже местные копы не были в состоянии этого сделать. Но ответ до безобразия прост: алкоголик знает, как думает другой алкоголик. Есть множество проявлений этой болезни, но ключевые черты любого практикующего алкаша всегда одинаковы. Будь то президент компании или бродячий выпивоха, распевающий «аллилуйя» по канавам, будь то католическая монашка или дешевая уличная проститутка, чемпион мира по боксу или двухсоткилограммовый жирдяй, образ мышления никогда не меняется. Именно поэтому алкоголики со стажем стараются избегать компании тех, кто завязал с этим делом, и даже иногда их увольняют, чтобы не держать вблизи себя человека, способного слышать их самые сокровенные мысли.
Один бармен, наконец, сказал мне, что Ронни Эрл наведывался в его заведение пару месяцев назад, сразу как откинулся из «Анголы». Бармен сообщил, что Ронни Эрл ничуть не напоминал того толстяка, которого суд отправил на нары десять лет назад.
— Но это тот же самый парень? — спросил я.
— Нет, — ответил бармен, — это совсем другой человек.
— В каком смысле? — не понял я.
— Он стал еще хуже. Сам знаешь, как это бывает, — пояснил бармен, — такому больному становится лишь хуже, когда он не пьет, и когда он рано или поздно возвращается за барную стойку, он пытается залить внутри себя уже не костер, а целую пустыню.
С тех пор бармен Ронни Эрла не видел и не знал, куда он пропал. Последний бармен, с кем я связался, в свое время забирал меня в невменяемом состоянии из темного переулка за борделем в старом районе Лафайетта под названием Подземка. Это было место безликих и беспросветных квартирных домов, обитатели которых были столь потеряны и жили в таком отрыве от реального мира, что если вы там пьете, значит, вы точно достигли цели, которую поставили себе многие годы назад: полное уничтожение того невинного ребенка, который когда-то обитал в вашем бренном теле. Для меня Харви всегда был современным паромщиком Хароном, не позволившим мне переплыть Стикс.
— Сюда каждый вечер заглядывает парень, называющий себя Роном, — сказал он, — заливает так, как будто пытается напиться за все потерянное время. Все заказы одинаковы — кружка пива и четыре рюмки в ряд. Любит светить деньгами, приглашает работящих девчонок к себе за стол. Эдакий павлин, понимаешь, что я имею в виду?
— Не совсем.
— У парня точно весьма разностороннее прошлое.
— На кого похож этот Рон?
— Хорошая одежда, аккуратная стрижка. Быть может, работал на открытом воздухе. Помню, он анекдот рассказывал, что-то про строгий режим или типа того. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— О многом.
— Кстати, он только что зашел, с ним три телки. Что мне делать?
Я бросил взгляд на часы, время было без четверти пять.
— Задержи его, я еду. Если он уйдет, запиши его номер и звони местным легавым.
— Дэйв, мне тут куча копов ни к чему.
— Все будет в порядке. Если потребуется, налей этому Рону и его подружкам по стаканчику, за мой счет.
Мой пикап все еще находится в мастерской, а потому я взял машину без опознавательных знаков, прицепил на крышу мигалку и ринулся по двухполосному шоссе мимо Испанского озера по направлению к Лафайетту.
Клуб представлял собой темную коробку без окон с маленьким танцполом и виниловыми кабинками, расположенными вдоль стен. Через занавеску из красных бусин на задней двери пробивался свет из туалетов. Небо все еще ярко светилось, но когда я зашел в бар, то с трудом различал людей, сидящих в кабинках. Я увидел, как Харви поднял взгляд от раковины, в которой мыл стаканы. Я сделал вид, что не знаю его, и отправился в угол бара, в тень, и сел за барную стойку. На мне был спортивный пиджак и галстук, а под полой пиджака в бедренной кобуре покоился мой сорок пятый калибр. Харви направился ко мне, прогибая под собой жалобно поскрипывающие половицы. Его лицо было круглым и плоским, а его ирландский рот был настолько мал, что, казалось, принадлежал золотой рыбке.
— Закажете? — спросил он.
— «Доктор Пеппер» с долькой лайма, — краем глаза я заметил чернокожую женщину в короткой юбке и белой блузке с глубоким вырезом, сидящую на табурете неподалеку. Я посмотрел на Харви. Здесь все еще подают гамбо?
— Сейчас будет, — ответил он.
Он занялся моим напитком, поглядывая на кабинку у входа. Я глянул через плечо и увидел мужчину с лицом, напоминавшим лезвие топора, с тремя женщинами. Харви поставил передо мной напиток, взял в руки половник из нержавеющей стали и, опустив его в котел с куриным гамбо, наполнил им белую тарелку и поставил ее передо мной в компании ложки и салфетки, и взял двадцатку, которую я положил на стойку.
— Сдачу через минуту, только обслужу еще один заказ.
Бармен достал заиндевевшую кружку из кулера, наполнил ее пивом, пока шапка из пены не накренилась через край, затем ловко наполнил четыре рюмки до верха и поставил все это на круглый поднос. Работу Харви за стойкой трудно было назвать таинством, и большинство нормальных людей подобное даже не замечают. Но я не мог отвести глаз от его рук, от того, как методично он наполнял бокалы и расставлял их на подносе с пробковой подложкой, не мог игнорировать запах свежего пива и ароматного виски, не разбавленного льдом, фруктами или коктейльной смесью. Я зачарованно ловил взглядом латунный блеск пива, капельки пены, стекающей по инею кружки, янтарное свечение виски, словно отражающее изнутри солнечный свет. Вероятно, это было виски, выдержанное в бочке из желтого дуба, виски, влажность, плотность и скрытая сила которого превосходили сумму его компонентов, возвышающихся над краем рюмки, словно увеличиваясь в размерах. Я испытал нестерпимое желание, сродни вожделению зависимого от героина или секса человека, ничем не отличающееся от непреодолимого стремления мотылька, летящего на пламя свечи, или потребности ребенка, тянущегося к материнской груди.
Я отпил «Доктора Пеппера», разжевал и проглотил кусочек льда и постарался отвести взгляд от подноса, который Харви нес к кабинке у входа.
— Ты когда-нибудь видел маленького мальчика, заглядывающегося через витрину на то, чего он не может получить? — сказала мне чернокожая женщина в короткой юбке.
— О чем это вы? — спросил я.
— А ты как думаешь?
— Это моя работа, — сказал я, — проверяю захудалые забегаловки, обслуживающие таких, как я.
— Ну, тогда немного компании тебе точно не помешает.
— Вы для меня слишком привлекательны.
— И именно поэтому ты разглядываешь тех трех женщин в зеркало? Разве они не привлекательны?
— Хотите тарелку гамбо? — спросил я.
— Милый, мои прелести в тарелках не подаются. Надо бы тебе попробовать.
Я подмигнул ей и поднес ложку гамбо ко рту.
— Дорогуша… — молвила она. Ее табурет скрипнул, когда она повернулась ко мне. Черт возьми, она действительно была привлекательна. Ее кожа была темно-коричневого шоколадного цвета, гладкой и не испорченной неровностями или шрамами, густые черные волосы еще пахли шампунем, укладка почти безупречна. — Ствол у тебя выглядывает.
Я прикрыл пистолет полой пиджака, не отводя взгляда от отражения в зеркале.
— Одна из девочек в той кабинке — моя сестренка. Я сейчас подойду к ней, и мы с ней выйдем на улицу. И у нас не будет никаких неприятностей, так ведь?
— Как вас зовут?
— Лаверн.
— Оставайтесь на месте, мисс Лаверн. Я отправляюсь побеседовать с давним приятелем. С вами и вашими подругами все будет в порядке. Может быть, я вас всех еще и выпивкой угощу после этого. Но сейчас вам не стоит брать в голову все события окружающего мира. Это ведь Ронни Эрл Патин там, в кабинке, не так ли?
— Ты не из полиции Лафайетта.
— Это вы верно подметили.
— Тогда зачем ты приходишь сюда и усложняешь жизнь людям, которые не сделали тебе ничего дурного?
В ее вопросе был свой резон. Но войны не подчиняются здравому смыслу, а правоохранительная деятельность и подавно. Во Вьетнаме мы убивали в среднем по пять гражданских на одного вражеского солдата. Правоохранительная деятельность немногим отличается. Люди, занимающие низшую ступень общества, все равно что собачий корм. При этом владельцы съемного жилья, члены комиссий по городскому зонированию, продавцы порнографии и промышленники, загрязняющие окружающую среду, обычно уходят от правосудия. Богатеи не оказываются на электрическом стуле, и всем плевать, когда очередной рабочий муравей попадает под ботинок.
Я взял незанятый стул и с ним в одной руке и с напитком в другой, отправился в кабинку, где человек по имени Рон сидел с молодой белой женщиной, чернокожей красоткой и мексиканкой не старше семнадцати лет.
— Как жизнь, Ронни Эрл? — спросил я, громко поставив свой стул у стола.
— Ты меня с кем-то спутал. Меня зовут Рон Прудхом, — ответил мужчина. Он улыбался, его скулы и подбородок превратились в букву V, в глазах теплился алкоголь.
— Нет, Рон, мы с тобой друг друга давно знаем. Помнишь, как ты проломил старику голову молотком за его ветеранскую пенсию? Думаю, он после этого так и не оправился.
— Я тебя не знаю, — ответил он.
— Я Дэйв Робишо, — сказал я двум женщинам и девушке, — и я думаю, что Ронни всадил заряд дроби мне в лобовое стекло.