— Что ты делаешь? — спросил я.
— Приглашаю тебя, Молли и Алафер на ужин. Дэйв, надо получать удовольствие от каждого дня. Ведь следующего уже может и не быть.
— Не нравится мне, когда ты так говоришь.
— Дружище, наше время медленно, но верно подходит к концу. Я говорю обо всем этом дерьме с Дюпре, Вулси, мошенником-проповедником, Вариной и хрен его знает, с кем там еще они путаются. Посмотри, что они сделали с Озоном Эдди и его телкой. Они ненавидят нас. Гретхен отделала Дюпре полицейской дубинкой. Мы с самого начала тыкаем их мордой в их же дерьмо. Поквитаться с нами для них — вопрос времени. Помнишь те локоны, которые старикан держит в своем кабинете?
— Клет, ты говоришь прописные истины.
— Ты не слышишь меня, Дэйв. И Хелен не слышит. Она мыслит как администратор. Администраторы не верят в заговоры. Если бы они в них верили, им пришлось бы бросить свою работу. В этом-то и проблема. А мы в это время ждем, пока нам всадят пулю в затылок, а может, что и похуже.
— Так что ты предлагаешь?
Клет ответил не сразу. Он налил еще бренди в стакан, размешал содержимое, наблюдая, как яичный ликер приобретает коричневый цвет, и затем выпил его.
— Выжечь их.
— Ты и я? Как Белая лига, что ли?
— Дэйв, они убьют нас.
— Нет, не убьют.
— Они почти добились своего в той перестрелке у канала. Мне через ночь все это снится. И знаешь, что в моем сне хуже всего? Мы должны были там погибнуть. Тот колесный пароход был настоящим, и мы оба должны были быть на его борту. А тот сукин сын все еще поджидает нас в тумане. Но в этот раз они заберут всех нас. Тебя, меня, Алафер, Молли, Гретхен, всех. Вот что я вижу в своем сне.
Я почувствовал, как холодок пробежал у меня по спине. Я оглянулся, думая, что ветер распахнул дверь, но дверь была закрыта.
— Ты в порядке? — спросил Клет.
Нет, я был не в порядке, как и он. И я не мог понять, как все исправить. В эту минуту я не знал, что именно Гретхен и Алафер, а с ними и Ти Джоли было суждено дописать пятый акт этой луизианской трагедии на берегах Байю-Тек.
Гретхен арендовала коттедж в маленьком тенистом городке под названием Бруссар, расположенном на старом двухполосном шоссе на полпути между Новой Иберией и Лафайеттом. В среду утром она выглянула из окна и стала свидетелем сцены, в реальности которой она поначалу усомнилась. По другую сторону улицы Пьер Дюпре с ребенком входил через боковую дверь в здание католической церкви. Ребенку было от силы восемь или девять лет, его ноги были закованы в ортопедические скобы. Гретхен вышла на веранду с чашкой кофе, села на ступеньках и принялась наблюдать за церковью. Через несколько минут Дюпре с мальчиком вышел на улицу. Он отвел ребенка на детскую площадку, где усадил на качели и принялся раскачивать. Дюпре, похоже, никого вокруг себя не замечал и не понимал, что за ним наблюдают.
Спустя десять минут Пьер пристегнул ребенка на переднем сиденье своего «Хаммера», а Гретхен поставила на пол чашку с кофе, вышла на улицу и оперлась рукой на дуб, затенявший лужайку перед коттеджем. Дюпре вновь не заметил ее. Он отъехал и направился к единственному в городе светофору. Затем его лицо мелькнуло в зеркале заднего вида, и секунду спустя, зажглись стоп-сигналы его внедорожника. Он развернулся на заправке у перекрестка и поехал назад по направлению к Гретхен и припарковался на подъездной аллее в тени дуба.
— Я не сразу вас узнал, — проговорил он.
— А что, я так изменилась? — спросила она, не меняя позы.
— Если вы не хотите говорить со мной, мисс Хоровитц, я вас пойму. Но я хотел бы, чтобы вы знали, что я не держу на вас зла.
— Что-то с трудом верится.
— Наверное, я недостаточно убедителен.
Мальчик поглядывал на нее с пассажирского сиденья, его голова едва доставала до проема окна. Гретхен подмигнула ему.
— Это Гас. Он мой маленький друг в «Больших братьях»,[33] — сказал Пьер.
— И давно там?
— Совсем недавно. Регистрировал Гаса в католической школе. Я открываю стипендиальный фонд.
Гретхен кивнула и заправила рубашку в джинсы большими пальцами рук.
— Как дела, Гас? — спросила она.
— Хорошо, — ответил мальчик. У него была неровная стрижка ежиком и глаза, напоминающие узкие щелки, как будто его лицо не полностью сформировалось.
— Я виню себя за то, что произошло в том ресторане в Новом Орлеане, — сказал Пьер, — я влез в дела, которые имели последствия, и не смог этого предугадать. Это моя вина, не ваша. Я думаю, что вы уникальная женщина, мисс Хоровитц. Мне хотелось бы узнать вас поближе.
— Ты это серьезно?
— Нечасто встречаешь роту десантников в обличье хрупкой девушки, — Дюпре смотрел ей прямо в глаза, — по крайней мере, подумайте об этом. Что вам терять? Вы уже продемонстрировали, на что способны, если парень начинает вести себя неадекватно.
«Что-то в нем изменилось», — подумала она, хотя и не могла сказать что. Может быть, это его волосы. Они выглядели свежевымытыми и высушенными феном. Или это его глаза? Гретхен не видела в них презрения и надменности. Помимо всего этого он выглядел поистине счастливым.
— Мистер Дюпре хорошо к тебе относится, Гас? — спросила она у мальчика.
— Мы ездили на карнавал в Лафайетт. И в зоопарк тоже ездили, — довольно ответил Гас.
— Так как насчет? — спросил Дюпре.
— Насчет чего? — ответила она.
— Пообедать с нами. С Гасом. После этого я отвезу его обратно домой. Замечательный сегодня денек, — его взгляд опять задержался на лице девушки, его глаза были теплыми и, казалось, не имели и тени вероломства, — вы никогда не позировали в качестве модели?
— Конечно, позировала, рекламировала стероиды на мотоцикле.
— Прекратите, — сказал он.
Пьер ждал, что она заговорит, но Гретхен молчала и праздно рассматривала улицу, подбородок слегка приподнят, пульс словно птица трепыхался в горле.
— Я бы очень хотел увидеть вас на холсте, — сказал он, — ну давайте же, пообедаем и поговорим об этом. Я, конечно, не Джаспер Джонс,[34] но то, что я делаю, я делаю неплохо.
— Извините, ничего не выйдет, — ответила Гретхен.
— Я разочарован. Но не забывайте обо мне, хорошо? Вы та еще штучка, мисс Хоровитц.
Ее лицо и ладони покалывало, когда она провожала взглядом его «Хаммер», ослепительно горящий желтой краской на солнце. «Черт возьми, — подумала Гретхен. — Черт возьми».
Глава 27
После ужина в среду вечером зазвонил мобильный телефон Алафер. Это была Гретхен Хоровитц.
— Прокатишься со мной? — предложила она.
Алафер закрыла глаза и подумала, как же спрятать нежелание, которое она чувствовала в груди.
— Сейчас?
— Мне нужен твой совет.
— О чем?
— Я не хотела бы говорить об этом по телефону.
— Я собиралась через пару минут отправиться на прогулку.
— Твой отец не хочет, чтобы ты общалась со мной?
— Это создает для него некоторый конфликт, Гретхен, будем реалистами.
— Я накупила кучу съемочного оборудования, собираюсь снять документалку о музыкальном ревю 40-х годов.
— Но ведь ты же не поэтому звонишь.
— Я припаркуюсь на разводном посту на Берк-стрит. Если у тебя нет желания со мной болтать, не беспокойся.
— Гретхен…
Спустя несколько минут Алафер уже была рядом с «Шэдоус» и старым кирпичным зданием, где раньше располагался офис агента по продажам «Бьюиков», а теперь находилась юридическая контора. Она повернула вверх по улице, ведущей к разводному мосту, и увидела обрубленный пикап Гретхен, припаркованный на углу. Открытый двигатель мерцал в полутьме. Гретхен вышла на тротуар.
— Спасибо, что пришла, — сказала она.
— Что стряслось? — спросила Алафер.
— Кое-что сегодня произошло, и у меня до сих пор смешанные чувства. Выпить не хочешь?
— Нет. Говори.
— Я видела, как Пьер Дюпре привез мальчика-инвалида в католическую церковь в Бруссаре этим утром. Он заметил меня и остановился у моего коттеджа. И пригласил меня на обед.
Из-под моста появился катер, загруженный праздными гуляками, и проплыл мимо старого монастыря и больницы по ту сторону канала. Пассажиры держали в руках воздушные шары и улыбались, выражения их лиц казались слишком броскими и сюрреалистичными среди воздушных шаров.
— Ты ничего не скажешь? — спросила Гретхен.
— Ты поехала с ним?
— Нет.
— Думаю, это было мудрое решение, — сказала Алафер.
Гретхен сложила руки на груди и посмотрела на людей, ужинавших и выпивавших во дворе за «Клементиной». В сумерках ярко выделялись белые скатерти и свечи, трепыхавшиеся в стеклянных подсвечниках и отбрасывающие длинные тени на заросли бананов, растущих вдоль стен ресторана.
— Я позвонила в церковь, — продолжила Гретхен, — Пьер…
— Пьер?
— Его так зовут, разве нет? Он не только оплатил обучение мальчишки, но и открыл стипендиальный фонд.
— Не иди на поводу у этого парня, посоветовала Алафер.
— Он никак не мог знать, что я увижу его в церкви с мальчонкой.
— Я думаю, Гретхен, что с тобой происходит нечто иное. У тебя возникают разные мысли касательно твоей собственной жизни, и ты хочешь верить в то, что грехи людей могут быть искуплены. Пьер Дюпре нехороший человек.
— Откуда ты берешь все эти знания о том, что происходит в головах других людей?
— Иногда и мне хочется во что-то верить по причинам, которые я не хочу признавать, — ответила Алафер.
— Ведь ты говоришь обо мне, не так ли? Только не надо этого психобреда про двенадцать шагов со мной, ладно?
— Если ты хочешь с ним пообедать, вперед, — выпалила Алафер.
Лицо Гретхен горело, ее взгляд бегал между каналом и ужинающими гуляками во дворе, казалось, не видя их.
— Я думала, что ты мой друг. Я пришла к тебе за советом, мне ничего больше не нужно.
— Некоторым людям приходится сильно стараться, чтобы быть засранцами. Но к Пьеру Дюпре это не относится. У него это врожденное.