– Но почему вы полагаете, что меня интересуют ваши успехи? – Синтаксис Лауры также приобрел налет старины – под стать ее собеседнику. – Люси больше не живет дома, а мое влияние на нее, сколь бы малым оно ни было, не распространяется на выбор ею поклонников. Насколько я могу судить, она вполне способна устроить свою личную жизнь исключительно собственными силами, хоть, разумеется, я и не ожидаю, что ее предпочтения всегда будут приемлемыми.
Она помолчала, давая ему время уловить колкость.
– В самом деле, необходимость нашего разговора остается для меня совершенно непостижимой…
Тут поток ее слов был прерван чем-то экстраординарным, но чем в точности, Лаура не смогла сказать ни тогда, ни позже. Боб словно бы стал выше, и, не будь это столь заведомо невообразимым, Лаура могла бы поклясться, что он принялся преображаться – сначала в дракона, затем в гигантских циклопов, в минотавра, в сатира изрядного роста и ширины, со светящимися глазами и пронизанной огнем шевелюрой. Она заморгала, думая, что ее, возможно, хватил удар, зажмурилась и снова открыла глаза.
Боб стоял, где стоял.
Ладно. По-видимому, ей все почудилось. Да, конечно. И все же почему она до сих пор не замечала его странной накаленности? В самой глубине Боба крылось что-то такое же плотное, как центр Земли. Как она могла не заметить, что он втягивает в себя весь окружающий его свет, всасывает так, что очерк его тела одевается раскаленной белизной?
Лаура потрясла головой. Кто он, этот молодой человек? Даже его глаза словно меняли цвет и текстуру. Разве не походили они только что на расплавленный янтарь, угрожавший выплеснуться из глазниц, точно лава? Она изумленно вглядывалась в него.
Голос его стал низким, нетерпеливым.
– Я желал бы просить руки вашей дочери, – сказал он и, увидев ее испуг, добавил: – Дабы взять ее в супруги.
Он смотрел на нее, ожидая ответа, стоял, скрестив руки и постукивая ступней по полу.
Лаура понемногу приходила в себя, как после обморока, голова ее работала туго. Ну хоть невыносимой жары в комнате больше не было. Что, если этот странный юноша-мужчина – просто-напросто навязчивый волокита? Как только он уйдет, нужно будет сразу позвонить Люси.
Она прислонилась, чтобы повернее стоять на ногах, к стене, глубоко вздохнула. Люси хорошая девочка. Всегда была хорошей. Привлекательной, дружелюбной. И то, что она связалась с персоной столь странной, сильно встревожило Лауру.
– Ответ, – сказала она, – таков: нет. Боюсь, решения подобного рода Люси должна принимать сама… ммм… как, вы сказали, ваше имя?
– Боб.
– Боб… а дальше?
Молодой человек не ответил. И не повернулся, чтобы уйти.
– Мне хотелось бы знать… – начала Лаура. Как он ее нашел? И откуда все эти странности – циклопы? Минотавр? Нет, ну правда? Сформулировать гудевшие у нее в голове вопросы ей было трудно. – Это Люси вам мой адрес дала?
Так это же не ее адрес. Она сейчас в церкви Бернарда, больше чем в миле от дома.
– Надеюсь, вы не будете возражать, если я спрошу, известно ли моей дочери, что вы пришли сегодня повидаться со мной.
– Нисколько не буду, – ответил Боб и исчез.
31
Эстель терпеливо взирала на отца.
– По-моему, на сегодня ты мог бы и закончить, – сказала она. – В последнее время ты слишком много работаешь.
– Слишком много дел, как и всегда, – проворчал Хед. И посмотрел на нее. – Ты когда вернулась?
– Только что. Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
Хед поморщился. Куда подевались дни, когда его дочь (или кто-то еще, уж коли на то пошло) приходила к нему с единственной целью – приятно поболтать? Ныне он слышит только одно: «Папочка, ты не мог бы…» и «У меня есть предложение, мистер Хед».
Ну и что дальше? Похоже, ей что-то нужно. Проклятье, подумал он, надеюсь, она не собирается распространяться о его идиотском выигрыше у Моны. Конечно, ему следовало бы давно с ним покончить. Он полагал, что вкуснейшее в девяти тысячах галактик мясо заслуживает приятных предвкушений, даже если его придется глотать заодно с неодобрением дочери.
– Да, Эстель?
– Я все думала, папа.
– Это прекрасно.
Он помрачнел.
– О Бобе. О том, как ему удалось получить работу.
На лице Хеда появилось изумленное выражение. Он ожидал совсем другого. Хед потер подбородок.
– Так, дай подумать. Покер. Да, определенно, игра в покер. Ты при ней не присутствовала. Мона выиграла у меня это место и отдала его Бобу. – Если тебе требуется доказательство порочности карточной игры, то вот оно, подумал Хед. – А почему ты спрашиваешь?
– Просто интересуюсь.
Взгляд, посланный ей Хедом, был взглядом человека, который отличает правду от вранья с такой же легкостью, с какой большинство мужчин отличает виски от джина.
– И?
– И все. – Лицо Эстель сохраняло мирное выражение.
Он нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.
– Ладно, – наконец сказала она. – А как насчет меня?
– Насчет тебя – что?
– Почему ты не предложил ту работу мне?
Хед выпрямился, искренне изумленный.
– И в голову никогда не приходило.
Она ждала продолжения.
– Конечно, бери себе любую работу, отчего нет, но только не эту. Противная маленькая планетка, расположена препаршиво, в милях от чего бы то ни было, и совершенно изгажена идиотическим сыном Моны. Тебе такая никак не подойдет. – Он некоторое время молча смотрел на дочь. – Если ты хочешь занять какое-то положение, я, конечно, наведу справки. Но почему тебе не работать у меня? Займись моими ценными бумагами. Нынче развелось так много всякой всячины, сразу и не разберешься, а надежных управляющих найти невозможно.
Он откинулся на спинку кресла, прищурился.
– Скажи мне, Эстель. Ты сама говорила, что повидала в твоих путешествиях множество интересных мест и существ. Почему же ты так одержима Землей?
Она задумалась, на мгновение.
– Земля заинтересовала меня тем, что она нуждается в помощи.
– В сносе она нуждается, – пророкотал Хед. – Там такой бардак, что ничего уже не поправишь. И кстати сказать, нравится тебе оно или нет, но этот идиот Боб все-таки тамошний Бог.
– Навсегда?
Хед пожал плечами.
– Да кому он еще нужен? Или она?
Эстель поколебалась.
– А если бы что-то еще можно было изменить?
Хед фыркнул.
– Чрезвычайно маловероятно.
Эстель молчала.
– Скажи-ка, – попросил ее отец, – о чем ты еще думала?
В этот самый миг Эстель думала о своем будущем. Она давным-давно решила, что семейный бизнес не для нее, поскольку в ней нет отцовской безжалостности (хотя на сей счет Эстель пребывала в большом заблуждении). И к сделанному ею выводу шла долгое время.
– Я думала об Экке, папочка.
Хед закрыл глаза, лицо его потемнело.
Она ждала, полностью владея собой, когда окутавшее отца облако дыма рассеется.
– Я же не прошу тебя что-то сделать. Ты выиграл его честно и справедливо.
– И хорошо. В таком случае говорить больше не о чем. Я не желаю больше думать об этом дурацком создании. Мой повар намерен подать к нему приятный соус из розового перца. Хотя непонятно, откуда ему знать, какой соус лучше подходит к мясу, которого он никогда не пробовал… – Хед пожал плечами.
– Но ты помнишь, я говорила насчет обмена?
Лицо Хеда окаменело.
– Мне не хочется, чтобы ты думал, будто я отказалась от моей мысли.
– Я об этом не думал. Ничего вообще. Если быть совершенно честным.
– Но только…
Хед набычился.
Что там ни говори, а улыбка Эстель, легкая и удовлетворенная, обладала способностью леденить кровь.
– Я полна решимости.
– Решимости, да? – Взгляд, наставленный Хедом на дочь, не ограничился одним лишь намеком на угрозу. – Решимость бывает чудесной. А бывает целиком и абсолютно бессмысленной. Если ты понимаешь, о чем я.
– Полностью, папочка.
– Вот и хорошо. Разговор окончен.
Эстель встала, поцеловала его.
– Думаю, ты хотел сказать: «будет продолжен».
Хед не улыбнулся в ответ. Разве что позже. Чуть-чуть. Собственным мыслям.
32
– Тебе будет приятно услышать, что моя встреча с матерью Люси прошла хорошо.
Экк уставился на него.
– По-моему, я ей понравился.
Зверушка прищурилась, сомневаясь.
– Хотя я не думаю, что это имеет значение. Я – Бог, а она нет. Я не обязан о чем-то просить ее. Просто стараюсь сделать все как полагается. Быть любезным. Ради Люси. Вообще-то, если совсем уж честно, мне наплевать, одобряет она меня или нет.
– Экк?
А как насчет Люси, подумал он. Спорить готов, ей-то не наплевать.
Боб помрачнел.
Хоть Экка и распирала новость о том, что у него появился друг, он хорошо понимал, что лучше ею не делиться. И от усилий, которых требовало сохранение тайны, нос его подергивался.
Боб смотрел в сторону, изображая безразличие.
– Ты ведь считаешь Люси изумительной, верно?
Экк пожал плечами. Он мало видел девушку и разобраться в ней не успел. Однако было ясно – если она и изумительна, то не настолько, насколько его друг.
– И что мы будем вместе навек? – Боб по-прежнему не сводил глаз с окна.
Экк заколебался. Странно прилагать к человеку такое понятие – навек. Люси предстояло прожить дольше, чем ему, обреченному Экку, и все же она – человек. И что будет, когда она состарится и умрет?
Да, а как насчет меня, подумал он. Осталось всего несколько недель. Будет кто-нибудь грустить обо мне, когда я умру, или хотя бы вспоминать? Ах, да имеет ли это значение? Я же все равно о том не узнаю.
Экк старался не размышлять на эту тему, но, когда размышлял, в его животе словно раскрывалась неизмеримо большая черная дыра и он валился в нее.
Полуботинок ударил его в висок, заставив взвизгнуть от боли.
– Экк! – Он потер голову.
– Вот и я так думаю, – впрочем, это подтверждение, похоже, не развеселило Боба.
Всякий раз, как Экк думал о мире, каким тот станет после его ухода, в голове у него мутилось и он испытывал ужас. Он умрет навсегда, а весь остальной мир будет по-прежнему заниматься своими делами, нисколько о нем не помышляя, – ну, как это возможно? Ему это представлялось жестоким – быть заброшенным на Землю на время достаточно долгое для того, чтобы понять весь кошмар своей бренности.