ет, даже отсутствие ясного понимания самой природы его ответственности.
В голове мистера Б заваривается мерзкая каша – из веры, обязательности и любви, перемешанных с безразличием, предательством, отчаянием. Мир не просто полон страданий – он полон порочности, полон вещей, которые жутким образом и более-менее наугад сбиваются с истинного пути. А вот просто так, за здорово живешь.
– Иногда, – говорит он, – я не понимаю, как нам удается жить себе да и жить.
Бернард из давней уже привычки к состраданию кладет ему ладонь на плечо.
– Мы продолжаем жить потому, что у нас нет иного выбора.
Мистер Б обращает к Бернарду взгляд грустных, глубоко посаженных глаз и вздыхает.
– Возможно, лучший способ продолжать состоит в том, чтобы считать жизнь на Земле колоссальной шуткой, творением такой безмерной глупости, что человеку остается только смеяться, пока ему не покажется, что у него вот-вот разорвется сердце.
Он поднимает взгляд к ветвям, украшенным густой летней зеленью, и смотрит сквозь них на небо.
Бернард прерывающимся голосом произносит:
– Сказанное вами делает мое положение безысходным.
– Верно, – с бесконечной нежностью соглашается мистер Б. – Как и мое. Как и положение каждого.
Ухода собеседника мистер Б не замечает. Снова повернувшись к Бернарду, он обнаруживает, что остался один – и по-прежнему держит в руке письмо, ответ на его молитвы.
Посидев еще немного, он встает и медленно направляется к дому, крепко прижимая к груди свое будущее.
– Я должен быть счастлив, – думает он.
46
Мистер Б входит в квартиру – наверняка в последний раз – со следующей по пятам за ним Моной.
– Привет, дорогуша! – Она наклоняется и целует Боба, который апатично отталкивает ее. Ночь он провел, скорчившись в темноте на дне своего платяного шкафа, думая о Люси и надеясь, что конец света наступит еще до утренней зари.
Кому и вправду приходит конец, так это Экку, которого сегодня должны подать Имото Хеду поджаренным в масле и облитым вкуснейшим перечным соусом.
Мона наливает себе большой бокал шампанского. Еще один она подает мистеру Б, который ставит его на стол.
– Ты выглядишь нездоровым, дорогуша, – говорит мать Боба и протягивает руку, чтобы коснуться тылом ладони Божьего лба.
– Это потому, что моя жизнь разрушена. – Боб кашляет, пожимает плечами, – после ночи, проведенной на пыльном полу шкафа, каждую его мышцу пробирают спазмы и ноющая боль.
– Ох, миленький, мне так жаль. – Мона на миг мрачнеет, но сразу же лучезарно улыбается. – Ну что теперь об этом говорить.
Она снова наполняет свой уже опустевший бокал.
Боб скатывается с Г-образной софы и подползает к мистеру Б.
– Могу я поговорить с тобой наедине?
Мистер Б выходит следом за ним из комнаты.
– Я все сделал.
Мистер Б удивленно смотрит на него.
– Сделали?
– Да. И, к твоему сведению, прося избавить меня от матери, я не просил избавить также и от единственной на свете девушки, какую я когда-либо любил.
– Люси? – Столь многие повороты событий несколько озадачивают мистера Б. Самое безопасное – ничего не говорить.
– Кстати, моя мать все еще тут. – Бобу тоже не хватает духу продолжить. Собравшись с последними силами, он доползает до софы, забирается на нее с краешка и закрывает глаза. Последним, что запечатлевается на сетчатке его закрывающихся глаз, оказывается рыба.
Появляется с обычным для нее выражением спокойной решимости Эстель, сопровождаемая сильно отощавшим Экком. Кажется, что обреченность, которую он ощущает, можно потрогать руками. Мона временно удаляется – вероятно, чтобы раздобыть еще шампанского. Мистер Б садится рядом с Эстель, опускает ладонь на печально сопящий нос Экка.
– Я обещал Бобу избавиться от Моны, – говорит он.
Эстель поворачивается, чтобы взглянуть на него, и отвечает:
– Я знаю.
Еще одна загадка, думает мистер Б.
Снаружи поднимается какой-то ропот, быстро становящийся все более громким. Мистер Б достигает окна первым. Эстель следует за ним, оба смотрят сквозь стекло, ошеломленные. Появляется и втискивается между ними Мона, прижимающая к груди шампанское. Она издает смешок и прижимает ко рту ладонь, точно восторженный ребенок.
Все оборачиваются, чтобы взглянуть на Боба, который спит крепким, как у покойника, сном.
Это чудо. Их сотни. Тысячи. Они парят над верхушками деревьев, купаясь в теплом солнечном свете. Они возносятся, каждый из своего места. И в первые мгновения неподвижно лежат на воздухе, словно оглушенные собственной легкостью. Один встряхивается, совсем как собака, опускает – в виде опыта – хвост. И взлетает вверх, к облакам, поначалу осторожно, огромная туша его легка, как сам воздух. К нему присоединяется второй, третий.
Их уже так много, что и не сосчитать. Большие и малые, всех оттенков черного и серого, зеленого, коричневатого, синего в крапинку, гигантские усатые киты, величавые косатки, кашалоты, киты горбатые, серые, морские свиньи, гринды, клювокрылые киты и полосатики. Ко времени, когда в воздух всплывают из своей чернильной илистой жижи последние из них, первые уже поднимаются до высоты мачты, горы, аэроплана. Они устремляются вниз стаями, как птицы, – птицы невероятных размеров и толщины, с разинутыми, улыбающимися ртами. Они пощелкивают, щебечут и благодарно гудят, сладкая радость извергается, бурля, из глубин каждой гигантской глотки.
Но летать научились не только киты.
Вместе с ними возносятся в воздух и другие океанские твари: огромные электрические угри, мерцающие косяки мелкой серебристой рыбешки, гигантские тунцы, прозрачные медузы, хлопающие доисторическими крыльями скаты, кальмары размером с автомобили класса люкс. В небе уже не протолкнуться, лица смотрящих в него людей искажены восторгом и страхом. Мистер Б чувствует, что вернулся в волшебные первоначальные времена, когда Боб творил рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода[17].
Только на сей раз их производит небо.
Киты поднимаются отовсюду, из всех мест, в которых они противились полному уничтожению. И резвятся в небе.
Эстель протягивает руку. Сардина, вильнув хвостом, ускользает от ее пальцев. Внизу, на улице, все и каждый смотрят вверх. Люди высыпают из домов, школ, магазинов, высовываются из окон и дверей. Стоят на балконах, разинув в изумлении рты. Зрелище настолько необычно, что никто не в силах оторвать от него взгляд. Мужчины и женщины всех возрастов, дети, младенцы, кошки и собаки – все таращат глаза, подняв лица к небу.
Боб шевелится. Открывает один глаз. Видите? – говорит его лицо. – Что мне сказали, то я и сделал. А секунду спустя он снова забывается сном.
Мистер Б со слезами в глазах смотрит на то, что натворил Боб. Чудо, да, небывалое. Но решение ли? Как это решит его, мистера Б, проблему? И что будет дальше? Ему хочется встряхнуть Боба, спросить, о чем тот думал, потребовать, чтобы он вернул все вспять, чтобы привел океаны в порядок должным, Господи Боже, образом.
Он смотрит на Боба и видит безнадежно зеленого юнца, ленивого и себялюбивого, одержимого сексом. Однако можно ли отрицать и то, что ему присуща странная энергия, проблески гениальности, способности творить чудеса? Боб ничего не планирует, не обдумывает последствия, но время от времени достигает, если ему удается напрячь мозги, подлинного величия. А затем, минуту спустя возникает колоссальный запутанный хаос.
Боб помаргивает, пробуждаясь. Он ловит на себе взгляд мистера Б и понимает – с ним могут сделать то, чего он страшится пуще всего.
По всему миру, в каждом его лишенном надежды и света уголке, стоят, изумленно подняв лица к небу, люди. На краткий миг долгой, мучительной истории планеты прерываются войны, забывается кровная вражда, никого не убивают, никто не впадает в отчаяние или печаль. Весь мир замирает в сомнении, неопределенности, изумлении. Возможно, думают некоторые, воды Красного моря и вправду расступались. Возможно, каменные скрижали действительно спадали с небес.
Если киты могут летать, так возможны, конечно, и иные чудеса. Завтра получим еще одно, послезавтра другое, так?
И может быть, думает мистер Б, прежде чем все обернется к ужасному худшему (ибо он уверен – то, что видит сейчас мир, займет краткий миг, не более того), ему удастся сделать что-то с морями и, когда все эти создания вернутся домой, жить им станет лучше.
А если улучшится их жизнь, улучшится и моя. Этим я и отличаюсь от Боба.
Кто я? – думает он. Тот, кто запугивает и подстрекает, кто упрашивает, выпрашивает и молит. Тот, кто владеет папками и списками, знает, что такое жизнь и смерть. Я тот, кто вытаскивает Боба из постели и заставляет его сделать что-то необходимое. Я мозг и совесть Боба – и что такое Боб без меня? А что такое я без Боба? – гадает он.
Мистер Б смотрит на Эстель, она отвечает ему взглядом спокойных, холодных и добрых глаз.
Скоро они это узнают.
47
Имото Хед появился в компании своего шеф-повара. Лицо у Хеда суровое. Он подозревает, что ему норовят отвести глаза, странное поведение рыб раздражает его. Мона пытается улыбнуться. Она поворачивается к мистеру Б, в голове ее бушует паника. Давайте со всем покончим, словно хочет сказать Мона. Пока не решится это дело, она не почувствует себя в безопасности.
Мимо окон проплывает рыба.
Боб уже не спит. Сидит, нахохлясь, рядом с мистером Б, который выложил документ о своем переводе на стол, лицом вверх. По другую сторону мистера Б стоит Эстель. На руках она держит израненного Экка, положившего нос ей на плечо. Безмолвные слезы зверька тихо стекают на пол.
Эстель взглядывает на документ. Заглядывает снова. Мигает. От увиденного глаза ее расширяются, и на мгновение она забывает об участи Экка.
Повар Хеда точит мясницкий нож о видавший виды мусат.