аздражения было меньше, для нас разработали довольно-таки длительную программу реабилитации: много отдыха на специальной базе среди роскошной природы, гипносон с параллельным обучением, ну и обыкновенное обучение, конечно, тоже. Плюс к тому мы должны были помогать экспертам разбираться с материалами о Кулюгулю.
Не мы начали разговор о бобугаби. Его начала Хелен, эксперт по Кулюгулю, очень милая женщина, страшно стеснявшаяся того факта, что летали мы, а эксперт — она. Само собой разумеется, странные похоронные обычаи кулюгулян заинтересовали ее в крайней степени.
— Стало быть, «бобугаби» означает «взрослый»? — несколько раз переспросила она и не постеснялась при нас запросить Сократа на предмет проверки. После чего унеслась и вернулась с лысым субъектом, представленным нам как доктор Накамура. Был он тощ, мал, желт — гном, а не человек. А его морщины могли бы послужить рельефной картой какой-нибудь горной системы. На вид я дал бы ему лет девяносто.
Оказалось, что ошибся ровно на сотню. Доктор Накамура родился всего через десять лет после нашего старта к Кулюгулю. Сто девяносто лет! Формально мы были почти ровесниками, потому что разница в полвека при таких сроках несущественна. Я сразу проникся к доктору живейшей симпатией.
— Бобугаби?
— Хай, Накамура-сан, бобугаби.
Он улыбнулся, из чего я сделал вывод, что где-то допустил промашку. Наверное, в Японии давно уже вышли из употребления все эти «сан», «тян», «кун» и прочие довески к именам. Но, кажется, доктор был слегка польщен, из чего я сделал вывод, что промахнулся не так уж сильно.
— Кулюгуляне — хордовые? — задал вопрос Накамура.
— Ну… позвоночник у них есть, это точно…
— Они принадлежат к группе, произошедшей от морских организмов?
Я не знал ответа, но Дэн уверенно сказал «да».
— Вы привезли образцы их тканей?
— Конечно.
Мы привезли не только образцы тканей кулюгулян, но и несколько пар мелких тварюшек, используемых кулюгулянами в качестве лабораторных животных. Доктор Накамура заявил, что хочет получить их немедленно, и вообще ужасно заспешил. Мы переглянулись. Помоему, не у одного меня сложилось ощущение: происходит нечто важное.
Но в тот день не случилось больше ничего, если не считать нового пункта программы нашей реабилитации. Нам разрешено было встретиться с родственниками — я не говорю «с потомками»: никто из нас на момент начала экспедиции не имел детей. Ну так что же? У каждого из нас оказалась чертова уйма внучатых и прапраправнучатых племянников и племянниц в возрасте от двух до ста восьмидесяти лет, мы мило улыбались друг другу, болтали о пустяках и не очень понимали, что важного можем сказать друг другу. Во всяком случае, мы с Дэном испытали облегчение, когда аудиенция окончилась. Барби выглядела озадаченной.
— Что случилось? — спросил я ее.
— Понимаешь… был у меня братишка. Моложе меня на девять лет. Очень милый паренек, мы с ним не разлей вода были… Он не пришел.
— А… жив? — рискнул спросить я.
— То-то, что жив. Я спросила родню — мне ответили: жив. Ответили, правда, неохотно…
— Может, болен?
Барби передернула плечами и ничего не ответила. До вечера она была молчалива, погружена в себя, и, судя по кусанию губ, мысли ее одолевали не очень веселые. Когда Дэн попытался пошутить, она взглянула на него с такой злобой, что он сразу замкнулся. Вообще вечер прошел в унынии, хоть и штатно.
— Бобугаби, — сказала Варвара наутро, едва мы собрались за завтраком.
— Что? — спросил я.
— Опять? — спросил Дэн.
Хелен не сказала ничего, но посмотрела на Барби со значением, смысла которого я не уловил.
— Я хочу увидеть брата, — заявила Барби. — Сегодня.
Хелен решительно замотала головой. Что-то очень быстро она среагировала. По-моему, возникла новая тема, и Варвара с Хелен понимали ее, а мы с Дэном — нет.
— Сегодня, — решительно повторила Варвара. — Немедленно. Я требую. Я в своем праве. Иначе я вам сорву всю программу реабилитации и… что тут у вас еще? Что есть, то и сорву, обещаю. Вы меня еще не знаете, я вам такое устрою!..
Визгливая свара, но односторонняя. Хелен молча вышла.
— По-моему, ты ее обидела, — сказал я Варваре и получил в ответ великолепную вспышку, на какую способна лишь женщина на нервах. Кто кого обидел? Почему нас держат в этом дурацком санатории, как будто мы выздоравливающие или тихо помешанные? Дети мы им, что ли? Имеем право! Мы такие же граждане, как все остальные, а ты, адвокат хренов (это она мне), заткнулся бы лучше!
Ну что тут скажешь? Что ни скажи — получишь в ответ вдесятеро. Я послушался совета и заткнулся, а Хелен скоро вернулась, причем с таким скорбным и участливым видом, какой бывает у работника похоронного бюро, когда он произносит: «Примите наши самые искренние соболезнования…».
— Ну? — почти крикнула ей Варвара.
Она рвалась в бой, а выяснилось, что ломится в открытую дверь. Хелен заговорила. Оказалось, Варваре разрешено посетить брата, и даже не только ей, но и всем нам троим, если мы захотим этого… но не будем ли мы столь любезны выслушать прежде небольшое сообщение чисто информационного плана?
— Ну? — уже спокойнее отозвалась Барби.
— Видите ли… — Хелен обращалась ко всем нам и медлила, подыскивая слова, — собранный вами материал свидетельствует о том, что кулюгуляне в общих чертах решили проблему долголетия. Решили ее и мы, хотя у нас это произошло несколько позже. Примерно через десять лет после старта вашей экспедиции к Кулюгулю была доказана принципиальная возможность блокировки некоторых генов человека, чья работа ведет к старению организма, а спустя еще десять лет процедура генетического продления жизни стала в общем-то рутинной. Мы не можем победить смерть, но мы живем почти втрое дольше, чем биологически положено жить человеку, причем это активная, полноценная жизнь…
Хелен вздохнула. Барби сидела злая и напряженная, зато Дэн даже рот открыл — предвкушал, как видно, что-то сенсационное. Вот-вот, мол, сейчас…
И грянуло.
— Разумеется, и такая долгая жизнь все равно оканчивается смертью; к сожалению или к благу — вопрос отдельный. Но перед смертью… но прежде чем человек умрет от естественных причин, он… он…
Хелен запнулась. Дэн хлопнул себя по лбу.
— А я понял, — заявил он, — почему Накамура первым делом спросил, от каких форм жизни произошли кулюгуляне и не хордовые ли они.
Я только хлопал глазами.
— Так что прежде смерти? — спросил Дэн. — Окукливание и метаморфоз?
Хелен кивнула. Потом молча провела рукой по воздуху, отчего в нем возникло объемное изображение. Мы увидели большой стеклянный бак с некоей колышущейся студенистой массой в толще воды. Масса вяло шевелилась, у нее были не то короткие щупальца, не то псевдоподии, ими она ощупывала стенки бака. Потом сверху подкатило какое-то устройство и вывалило в бак некую серую крупу, немедленно расползшуюся в воде мутным облаком. Масса сейчас же мигрировала кверху, потянулась к облаку щупальцами и начала ритмично сокращаться, поглощая питательный субстрат. По-видимому, это было живое существо, состоящее преимущественно из протоплазмы, как медуза, и мы наблюдали за процессом его питания. Боюсь, я не сумел скрыть гримасу гадливости, ибо было в этом процессе жадного поглощения пищи что-то невыразимо омерзительное.
— Вот в это, значит? — спросил Дэн. Хелен неохотно кивнула.
— Да что происходит? — не выдержал я. — Может, мне объяснят наконец?
— Это бобугаби, — вздохнув в свою очередь, сказал Дэн. — Понимаешь, старина, мы ведь с тобой существа, принадлежащие к типу хордовых…
— Ну и что? — Я уже почти орал. — Подумаешь, новость! Это в школе проходят! Хочешь, дам пощупать позвоночник?
— А ты проходил в школе, от какой группы организмов произошли хордовые? Нет? От оболочников. Ты не шуми, ты выслушай. Оболочники, знаешь ли, прелюбопытные создания. Их личинки имеют хорду, довольно сложную нервную систему и еще кое-какие полезные приспособления, свободно плавают и ориентируются, словом — довольно продвинутые организмы. Но проходит время — и личинка, прикрепившись ротовым отверстием к какому-нибудь камню, проходит метаморфоз, превращаясь во взрослую особь. И вот она-то, эта взрослая особь, примитивна до крайности, ну просто медуза-медузой… — Дэн участливо посмотрел на меня. — Видишь ли, старина, считается, что настоящие хордовые произошли от тех оболочников, которые научились размножаться на личиночной стадии, а взрослыми не становятся вообще, поскольку умирают от старости задолго до метаморфоза…
До меня начало доходить.
Не скажу, что я обрадовался. И не скажу, что ужаснулся, — просто еще не успел.
— Теперь эта теория подтверждена экспериментально, — с кривой ухмылкой закончил Дэн и повернулся к Хелен за подтверждением. — Так?
— Так, — едва слышно прошептала Хелен.
— И долго они живут… эти существа?
— До пятидесяти лет.
— Мило, — прокомментировал Дэн. — Тоже ведь долголетие, и от него даже не взвоешь, потому что выть нечем. И мозга нет, стало быть, нечем осознать свою беду. Можно только знать, что это когда-нибудь произойдет с тобой, и ждать своего часа… Очень, очень мило! Значит, гены старения удалось заблокировать, и тут-то проявились гены, отвечающие за метаморфоз. В каких они хоть хромосомах?
— В восьмой и семнадцатой парах. — Хелен прятала глаза, как будто именно она была ответственна за человеческий геном. — Но известны еще не все…
— И заблокировать их, конечно же, пока не удалось? — продолжал допытываться Дэн.
Хелен скорбно покачала головой.
— Доктор Накамура — ведущий специалист по этой проблеме, — сказала она. — Он очень торопится. Обычно метаморфоз у человека происходит в возрасте от двухсот двадцати до двухсот сорока пяти лет, но бывают случаи, когда он начинается раньше. — У доктора Накамуры мало времени.
— Я хочу увидеть брата! — решительно заявила Барби.
— Но… вы же видели…
— Никаких «но». Я так хочу. Попробуйте мне помешать!