— Кстати, — вспомнил я важный момент, который оставался подвешенным, — а сами соревнования мы где проведем? Тоже на «Труде»?
— Нет, — живо возразил он, — проведем в цирке. Там зрителям удобнее будет смотреть.
— Согласен. Но руководство цирка?..
— Решим. Еще вопросы? — строго посмотрел на меня шеф.
— Нет.
— Свободны.
…Наутро я уже на служебном авто подкатил к стадиону, не забыл прихватить с собой коробку с перчатками… и на подходе к зданию, в скверике, заметил двух молодых людей, явно кого-то ожидающих. И уж точно не надо было долго думать, чтобы понять, что ожидают они меня.
Эти двое как будто сошли с экрана — из фильма про бандитов и рэкетиров переходной эпохи, настолько картинны они были: стрижены почти под «ноль», в «абибасах» с дешевого вещевого рынка, в позах, вообще, в фигурах, выражениях лиц — недобрая настороженность, ожидание в любую секунду какой-то подлости со стороны этого мира.
На меня они, естественно, взглянули, и взгляды их прояснились. Ну это понятно — рыбак рыбака видит издалека, разумеется, они по сумме многих примет опознали во мне собрата по рукопашным схваткам.
— Здорово, пацаны!
Они чуть помедлили — не знаю, чего уж у них было запоздалое зажигание.
— Ну, здорово, — прозвучал ответ хмуро, без всякой любезности. Сказал один, который был ко мне поближе. Второй насупленно молчал.
Я подошел, сел. Ближний слегка повернулся ко мне.
Конечно, я в этой своей жизни, в начале девяностых успел пройти через всякие огни и воды, и драконьи зубы, причем все это по второму кругу, если что так. Но от этого взгляда мне стало слегка не по себе. Не то, что страшно, не в том дело. Да, взгляд на самом деле был волчьим, не видящим в мире ничего хорошего, и выражавшим готовность в любой миг броситься на любого и либо загрызть его, либо сдохнуть самому. Но главное, в этом взоре была какая-то смертельная тоска, я бы даже сказал — похороненость заживо. Как будто смотрящий знал, что он доживает на этом свете последние дни — и покидать этот поганый мир невыносимо, потому что на том свете будет еще хуже, и от этого ничего хорошего он не видел, не видит сейчас, и не увидит в оставшийся недолгий срок пребывания здесь… Как-то так.
— Из Челябинска? На турнир?
— Ну?
— Нигде еще не поселились? Позавтракали?
Взгляд самую малость оттаял:
— Не. Только с поезда, вот ща че делать соображаем.
— Будем знакомы, — я протянул руку. — Сергей, но привык к погонялу Боец, так и зовите. А по что делать — это вопросы ко мне.
— Володя, — чуть помедлив, ответил рукопожатием собеседник.
Ладонь у него была плотная, жесткая, крепкая, и в ней, конечно, чувствовалась сила.
— Витек, — сказал второй.
И в нем ощущалась сила, зато во взгляде ни малейшей экзистенции, просто животная тупость. И понятно, что в этом спортивно-криминальном дуэте Володя был лидером, а Витек — ведомым.
— Как с деньгами? — спросил я.
— Пока хватит, но от денег так то не откажусь, есть че на ход ноги дать?
— Поехали в гостиницу, отдохните, перекусите и так далее, завтра можете на тренировку приходить, — вопрос про «на ход ноги» я мимо ушей пропустил.
Володин взгляд потерял еще один градус холода:
— Ты… — он запнулся. — Вы в гостиницу отвезете?
— Ну а кто же еще? Не Пушкин ведь, говорю же я по всем вопросам! Все, поехали.
В пути я не преминул вспомнить Степаныча, отчего разговор еще более оживился, вернее диалог с Володей, потому что Виктор по-прежнему кирпично молчал, и если бы я раньше не убедился, что говорить он все-таки умеет, то мог бы подумать, что он глухонемой. А Володя потеплел, это заметно, видать, Степаныч был у него одним из немногих светлых воспоминаний в жизни.
Впрочем, это меня мало трогало, конечно… Словом, я отвез парней в ту же «Башкирию», устроил, вернулся.
К этому времени тренировка уже началась, и Ракитин счел нужным окинуть меня строгим взглядом: опаздываешь!
Я извинился:
— Уже начали прибывать участники, пришлось встретить, заселить, познакомиться… Да я не с пустыми руками, смотрите!
И я предъявил спортсменам перчатки.
Необычная экипировка вызвала, понятное дело, восхищение у ребят, перчатки осматривали, примеряли, уже начали постукивать кулак о кулак в шутку… Уже при ближайшем рассмотрении я понял, что перчатки — лютая смесь обыкновенных кожанных перчаток, поверх которых нашита прослойка с набивкой из боксерских перчаток. Но сделано добротно, тут без вопросов.
— Так, — скомандовал я, — полюбовались, поигрались? Теперь поехали. Работаем ударно!
И понеслось!..
В азарте ребята рубились почти в полную силу, я только успевал одергивать их — с одной стороны, да, конечно, тренировка должна проходить в условиях, приближенных к боевым, но когда у тебя за спиной нет полноценного лагеря (обычные спарринги проходят на последнем этапе подготовки) очень легко сойти дистанции по любому неосторожному движению. Хотя я понимал, что крайние перед стартом тренировки должны быть уже почти боевыми, там риск травм возрастет, и здесь уж ничего не попишешь, иначе бойцы выйдут не готовыми на официальные схватки. Вот уж тогда могут быть неприятности покруче… Тем не менее я видел, как самбисты Ракитина плюс Юра растут в мастерстве рукопашных боев — понятно, подготовка, борцовские навыки, все это уже база, откуда стартовать на порядок легче. Не балетом же пацаны прежде занимались. Юре в этом плане было потруднее, за ним такой школы не стояло, но прогрессировал и он, причем семимильными шагами.
По окончании общей тренировки я подмигнул ему:
— Ну что, беремся за дело?
— Конечно!
— Тогда поехали. Пока отрабатываем технику, удары включаем на пятьдесят процентов. Ну, семьдесят. Ты работаешь первым номером. Бой!
Юра сразу же бросился в атаку, и на сей раз он действовал разумно, не махал руками с дикой силой, а сработал комбинационно: обозначил ложную атаку «джеб левой — кросс правой», а сам пробил лоу-кик.
Я, честно сказать, не разгадал этот замысел, но выручила реакция: от удара ногой успел отскочить, и сам резко обрушил на партнера контратаку — серию комбинированных ударов руками и слева и справа. От части этих ударов он перекрылся, а частично ему прилетело, но он встряхнулся и попер вновь, и опять же довольно грамотно. Здесь и я ему сунул лоу-киком, и вот он этот удар проспал, я крепко «осушил» ему правую ногу, он шатнулся, слегка захромал.
— Стоп! — скомандовал я, опустив руки. Он тоже опустил, тяжело дыша. — Разберем эпизод. Почему пропустил удар?
— Не ожидал… не думал… Увлекся, думал, как построить комбинацию…
Я вздохнул.
Конечно, в идеале боец в схватке думать не должен — то есть в привычном нам смысле слова «думать»: осмысливать происходящее, строя из понятий суждения и умозаключения. Вся эта аналитика остается на тренировках, там ее цель — планомерно довести бойца до состояния живой машины, где логика сливается с физикой в единый стремительно работающий комплекс. Но это задача не одного для, и даже не месяца, чтобы такие вещи стреляли. Это месяцы и годы планомерной, настойчивой работы, работы и работы. И сейчас я, конечно, могу это Юре объяснить, и даже он поймет, но за неделю такой машиной точно не станет, да и положа руку на сердце — вряд ли станет хоть когда-нибудь… Хотя стремиться к этому надо.
Все же я прочел ему подобную лекцию, опустив заключительную часть из педагогических соображений, ибо мне стало любопытно, как бы Юра сам сформулировал ее.
— Какие выводы? — требовательно спросил я.
Юра сдвинул брови:
— Ну, значит… Надо все оттачивать, чтобы само в тебе все работало, мгновенно. Добиваться этого… К турниру-то вряд ли успею, но все равно участвовать хочу. Где ж тогда опыта набираться?
— Все верно, — одобрил я. — Соображаешь, молоток!
Я это сказал совершенно искренне. Спортивным здравым смыслом Юра обладал бесспорно — то есть, я и раньше это знал, а теперь еще раз убедился. Он смущенно ухмыльнулся.
— Как нога? Только по правде!
— Ну…
— Ясно. Спарринг отменяется, продолжаем в тренировочном режиме. Давай отрабатывать ударные комбинации. Погоди, «лапы» надену.
Я снял перчатки, надел тренерские «лапы», и мы с час, наверное, работали, добиваясь от Юры синхронных, автоматических атакующих действий, достаточно сложных комбинаций ударов руками и ногами, вбивая все это в мышечную память. Пока мы все это проделывали, вторым планом я ухитрялся думать про турнир, то бишь про свое участие в нем. Да, пожалуй, все шансы выиграть у меня есть. Конечно, никто не отменяет всякого рода внезапностей, счастливых случаев, непредсказуемостей — спорт тем и хорош, что в нем случаются удивительные, неповторимые сюжеты, при общей закономерности, конечно…
В общем, мы с Юрой порядком намахались, закончили усталые, но довольные, где-то даже счастливые — в том состоянии мышечной выработанности, которое есть удовлетворенность проделанной работой, и которое обещает прилив сил в ближайшем будущем… Затем я заглянул в каморку к Ракитину, который, чертыхаясь, занимался какой-то необходимой тренерской отчетностью:
— Задолбала эта бюрократия! Вот уже где!! — от души возопил он, яростно стуча себя ребром ладони по горлу. — Мало им промокашек?! Новую хрень придумали: психолого-педагогическое анкетирование спортсменов, во!..
Он потряс каким-то красиво отпечатанными, на серовато-голубой бумаге листочками.
— И я все это проводи! Это что значит? А то, что в Госкомспорте сидит какой-то циркуль, всю жизнь в кабинетах штаны протирал, бумажки туда-сюда перекладывал, что такое реальный спорт, он знать не знает. Вот он из пальца высасывает всякую херню, ему же надо работу показать!..
Такие обвинения от практических работников в адрес бюрократов — дело обычное. А бюрократы, напротив, обвиняют практиков в узком кругозоре, в неумении видеть дальше собственного носа, не говоря уж о прогнозировании… Словом, эта музыка будет вечной.
— Андрей Борисыч, — сказал я, терпеливо дождавшись, пока тот прошумится, — Мы с Юрой закончили, я пошел. То есть, оба пошли, в зале никого нет.