— Здравствуйте, Маша. Маша из Ставрополья. Что же вы молчите, Маша? А? — Он хищно оглядел потрясенную, оторопевшую от ужаса девушку, снова улыбнулся плотоядной улыбкой вурдалака. — Хороша Маша, да не наша. А чья вы, Маша? Кто вас послал следить за мной? Только не молчите… Хм, язык проглотила. Ладно. — Он посмотрел на своего водителя: — Киря, гони на пристань, там разберемся…
Весь путь до пристани в салоне «мерседеса» висела недобрая, напряженная тишина. Лугин спокойно сидел впереди и больше не оборачивался к Маше.
Маша тряслась, словно в лихорадке, совсем не думая, как спастись. Да это было и невозможно — автомобиль мчался на огромной скорости, выпрыгнуть на ходу — явная смерть. Она в панике крутила головой, хватала взглядом очертания пролетавших домов, скверов, а сама понимала, что это уже ни к чему, это, скорее всего, последние минуты ее жизни.
Резко вывернув из узкой улочки на набережную, «мерседес» скатился на асфальтовую площадку, которая обрывалась прямо в воду Онежского озера. У берега качался большой белый катер, в нем сидели два ухмыляющихся здоровяка с лицами злодеев. Дальше стоял небольшой прогулочный теплоход.
«Мерседес» замер. Водитель Киря вылетел вихрем из салона, открыл заднюю дверцу, толстой пятерней хватанул Машу за волосы и рывком вытянул на улицу.
— А-а! — взвизгнула она от боли, вцепилась в стальную мускулистую руку Кири.
Лугин, улыбаясь, вышел из машины, засунув руки в карманы брюк, смотрел, как Машу поволокли к катеру, как его злодеи усадили ее на лавочку.
«Утопят», — отчаянно трусила Маша.
— Хорошенькая, — похвалили ее внешность. Один из злодеев нехорошо заулыбался, и Маша поняла — ее убьют. Зря Павел оставил ее одну. Это он виноват в ее нелепой смерти, которая наступит вот-вот, и она будет мучительной и страшной. А она ведь, по существу, еще девчонка, а он: «Езжай, выследи, выясни».
Злость на Павла быстро вытеснила страх, Маша осмысленно огляделась — ее везли к теплоходу. Там, значит, прикончат. Хотя нет, Лугин собирался узнать, по чьему поручению за ним следят, выходит, впереди предстоят долгие издевательства и пытки. Она снова затосковала: «Мама, зачем мне это все?»
Катер мягко причалил к борту теплохода. Трап был спущен.
На палубе, опираясь на поручни перил, стояли, снисходительно улыбаясь, несколько толстобрюхих идиотов в шортах и футболках, в сланцах на босу ногу. Душа Маши трепетала как птичка. От одного вида этих уродов веяло холодом смерти. Они изучали Машу взглядами мясников, отнимая в мыслях филейные части от костей скелета.
— Какая птичка! — поделился один своей мыслью.
— Бледная какая-то. Больная, что ли? — заявил другой.
Спокойный, беззлобный говор убедил Машу, что амбалы не знают, кто она и зачем ее привезли на теплоход. Они, скорее всего, приняли ее за очередную шлюху.
Амбалы помогли ей подняться на палубу.
— Иди вон туда, — велел один из перевозчиков, указав рукой на большую надстройку с распахнутой настежь дверью. Она покорно поплелась в указанном направлении. Ноги подрагивали.
— Кто это? — спросили за спиной.
— Семен Иванович привез. Кирилл грубо ее так в катер к нам впихнул, — объяснил амбалам перевозчик. — Хрен ее знает. Может, заложница. Что-нибудь насчет долгов.
— А-а. Гы-гы. Попала девка!
Смех ублюдков металлом резанул по сердцу. Не выберется отсюда она живой, как пить дать.
Маша шагнула в дверной проем и оказалась в отделанном полированными древесно-стружечными плитами обеденном зале. Видимо, как теплоход сделали в семидесятых прошлого века, при правлении Леонида Ильича Брежнева, так ничто с той поры и не менялось… Вот тебе и двадцать первый век!
Маша просто определила: «Ржавое столетнее корыто!»
В просторном зале работал телевизор, тоже «столетний» — не плоский, а в черном пластике, времен начала двухтысячных. Окна-витрины во всю стену открывали вид на противоположную часть палубы. За длинным столом играли в карты Буранов и какой-то парень-очкарик. Рядом на низком стульчике сидел небритый, мускулистый, загорелый армянин в узкой майке, открывающей туго сбитые полушария плеч, и мял проволочную головоломку, улыбаясь и хмыкая, — головоломка не поддавалась.
Буранов мельком глянул на Машу, но ничего не сказал. Армянин недобро зыркнул исподлобья.
Маша встала, открыв рот в немом удивлении и шоке: на смуглом плече армянина зеленым пятном красовалась татуировка — буква «Р» в кружке. Это был Поборник Зла! Вот так номер!
Но он не мог быть Поборником! Никак не мог! Иначе все их умственные построения с Павлом летели к черту, в тартарары!
А Лугин? А Буранов?
Маша была обескуражена и сбита с толку. Ее замучают и убьют, ради чего? К чему все?
Неужели их логические построения с Павлом — полный бред? Армянин простой боевик в банде, а не авторитет, а, согласно Алешковскому, Поборники Зла могут принимать страшные и губительные решения. А этот что может — череп пробить ударом кулака и все?
Заметив ее испуганное, нервно-истерическое состояние, Буранов и очкарик мерзко рассмеялись.
— Во, рот раззявила! Ара, ты поразил ее в самое сердце! — заявил очкарик, обращаясь к армянину. И обернулся к Буранову: — Видишь, бабы просто дуреют, как армян видят. То ли запах от них сексуальный какой?
Буранов громко расхохотался. Очкарик, наверное, был его личным шутом.
Ара-Поборник возмущенно вскочил со своего маленького стульчика, завопив:
— Эй, какой запах?! Я тебя чище!
Очкарик примирительно замахал рукой:
— Ара, я говорил о другом! Я читал — у негров, любых, африканских или афроамериканцев, какие-то железы есть — гормоны выделяют. Бабы всех рас и наций просто балдеют от них, сразу желают им отдаться. Может, у вашей породы тоже такие железы есть?
Ара не поверил, сел обратно на свой стульчик.
— Молчи, да…
Буранов отсмеялся, посуровел, пронзительно глянул на растерянную Машу:
— Не стой истуканом. Сядь вон на стул у стены. Сейчас доиграем, тобой займемся.
— Как ты ей займешься, Олежек? — тонким голоском, шутливо поинтересовался очкарик.
Буранов сурово его одернул:
— Молчи. Вьешься как глиста.
Маша в ужасе повиновалась приказу. Она села на стульчик и смотрела в трансе, не мигая, на неторопливую игру. Душа дергалась в пятках умирающей птичкой.
Суровый Ара, зыркая в ее сторону черными зрачками, продолжал невнимательно играться с гибкой металлической головоломкой.
Игра тянулась так долго, что Машу начало клонить в сон, когда Буранов, бросив карты, нетерпеливо повернулся в ее сторону:
— Ау! Девушка!
Его голос вывел Машу из нервного транса. Хищное свирепое зло собиралось с ней расправиться! Машу затрясло в истерике — она не желала умирать! Но и смерть не была самым страшным, что ей было уготовано…
Преступный мозг Буранова уже выдумывал пытку. Маша сглотнула слюну от волнения — она проскребла пересохшее горло.
— Рассказывай, красавица, что вынюхала на семинаре? Я ведь сразу засек тебя — все крутилась вокруг нас, пялила глаза. Кто там с тобой был, что за парень? Куда вы дели Свипольского?
Маша все больше ощущала свое полное бессилие и невозможность переломить складывающуюся ситуацию в свою пользу. Оказывается, эти подонки раскусили их прямо в отеле, вычислили ее и Пашу, а она, как дура, думала, как найти их в Петрозаводске! Не она пасла их, а они ее, и теперь они вырвут ее жилы, а с ними всю правду, не поверят (в такое невозможно поверить!) и жестоко убьют!
Маша содрогнулась от мысли, что сейчас ей придется ощутить физическую боль.
Буранов, ухмыляясь, переглянулся с очкариком, встал со своего места, подошел к Маше вплотную. Она ожидала удара, но вместо этого Буранов вдруг расстегнул ширинку на длинных шортах и вывалил прямо к ее рту вялый темный член, отвратительный и скверно пахнущий! Маша отшатнулась.
— Соси! Соси, если жить хочешь! — заорал Буранов.
Ара осклабился радостной улыбкой. Очкарик, тасовавший карты для очередной игры, отбросил колоду, и та рассыпалась по столу скользящим веером. Заявил с подловатой усмешкой шестерки, которая во все бочки затычка:
— Ей отсосать — раз плюнуть! Два пальца об асфальт! Нашел чем напугать! Она только и ждет! Сейчас так глодать начнет, сам не обрадуешься! Еще и покусает в порыве страсти!
— А как еще опустить? — в недоумении обернулся к очкарику Буранов. Его член безвольно болтнулся перед самым носом Маши и вдруг стал увеличиваться и подниматься. Он раздулся до безобразия, а лилово-красная головка уперлась в самые губы. Маша вжала голову в стену (так ей показалось). Спазмы тошноты подкатывали к горлу. Еще минута — и ее бы вырвало.
— В задницу ей всади! — посоветовал Ара.
Маша подавилась воздухом. Вот оно как!
— Хрень полная! — заявил очкарик. — Это раньше бабы на анус не подписывались, а сейчас все развращенные эротикой, только так в зад пялятся, да еще и просят, чтобы поглубже…
Буранов беспомощно глянул на скривившуюся, сжавшуюся Машу, на свой член, потом на очкарика.
Тот вещал голосом пророка:
— Да пусть возьмет, только наглотается… Бабы обычно делать минет досуха не любят.
— Соси! — рыкнул на Машу Буранов.
— Фу, какое скотство здесь у вас, — раздался звучный бархатистый баритон Лугина. Он вошел в зал и увидел отвратительную сцену. Физиономия бизнесмена выражала полное неудовольствие из-за происходящего.
Буранов, несмотря на то что был директором крупной фирмы по продаже карельской бумаги, тут же испуганно спрятал член обратно в шорты, показательно застегнул замок-молнию на ширинке и отошел к столу с початыми бутылками виски и водки. Стал нервно сооружать крепкий коктейль со льдом.
Лугин прошелся по залу, шутливо поддел Буранова:
— Ты же не америкос, выпей водки без закуски, раз нервничаешь.
— Я не нервничаю, — прохрипел Буранов.
— Оно и видно. — Посмотрев на Машу, Лугин расцвел улыбкой: — Все запираетесь?.. А я ведь не такой добрый, как вам может показаться. Вы все равно расскажете то, что должны рассказать, Маша. Ара, запри ее пока в трюме в каюте. Пусть посидит, подумает…