А задатки у ребятишек хорошие оказались, каждый по бутылке водки привез, да харчей из маминых посылок захватил. Очень хорошо товарищи десантники. Молодцы! Сразу видно будет из вас толк.
Вечером командир второй парашютно-десантной роты старший лейтенант Петровский зашел в палатку проверить как его новые подчиненные устроились, не обижают ли их вновь назначенные сержанты. Новые бойцы второй роты, построенные у коек слушают лекцию о том, как надо жить и служить в нашем подразделении. Привезенная ими и поднесенная нам водка уже выпита. Тональность лекции и выражения в полном объеме соответствуют количеству выпитого. Мат такой стоит «хоть святых выноси», а святых то у нас сроду и не было. Заходит командир роты. «Рооота! Смирно!» – раскатисто командую я и заметив, что один воин недостаточно вытянулся, добавляю: «Я кому сказал: Смирно!? Ты чем слушаешь? Так тебя и раз этак!», а потом докладываю Петровскому:
-Товарищ гвардии старший лейтенант, личный состав налицо, отсутствующих нет, в наряде по роте три человека, происшествий нет, перед отбоем личный состав слушает лекцию по истории части.
-Я стоял у входа две минуты и слышал вашу лекцию товарищ гвардии младший сержант, - холодно говорит мне Петровский и бесстрастно разглядывает пьяных сержантов дембелей и стоящих у коек запуганных пацанов.
-Рота! – чуть повышает голос офицер, требуя полного и безусловного внимания и миг спустя коротко командует, - Отбой!
Счастливые, что им удалось не дослушать боевую историю нашей части, шустро попрыгали в кровати бойцы, каждый тощим одеяльцем с головой накрылся, так смешно прямо как в детстве: «меня не трогать я в домике».
-Я вам запрещаю, сегодня ночью поднимать личный состав, пусть дети отдохнут, - понизив голос, обращается к сержантам Петровский и интересуется, - Вы меня поняли?!
Поняли, кивают головами добре выпившие и красные от алкоголя сержанты. Очень хорошо все поняли товарищ старший лейтенант, уж кто-кто, а ты имеешь полное право не только командовать, но и точно без всяких проверок знать: твой приказ исполнят.
-Выйди на улицу, - приказывает мне ротный.
Накидываю на плечи бушлат и выхожу, у входа в палатку весь замерзший несет службу вооруженный автоматом дневальный.
Через минуту выходит Петровский, движением руки отправляет дневального погреться у печки в палатке и мне:
-Ты следи за своими выражениями, - как-то неуверенно не приказывает, а просит меня Сашка, - у тебя же один мат из пасти хлещет.
-Можешь меня разжаловать, - полный хмельной обиды упорно возражаю я командиру, - но я по-другому командовать не могу.
-Я же могу! – попрекает меня командир роты.
Смотрю на него и в который раз удивляюсь, как он вообще умудряется не просто добросовестно исполнять свои обязанности, а отлично служить и при этом совсем редко пить, и почти не употреблять при отдаче приказов не идущих к службе окончаний. Хотя, как раз сегодня от него чуток попахивает водочкой, небось с новыми офицерами за знакомство выпил. Ну что ж, если за знакомство, то в армии это дело «святое».
-Не все же такие как ты, - покоробленный его культурой я отвожу взгляд и вижу, как заметает снег через не закрытый дневальным полог прямо в палатку, машинально и совершенно бескультурно отмечаю: «надо дневальному …лей отвесить, он же нам все помещение выстудит»
-Эх ты, матерщинник, - тяжко вздыхает Петровский и вспомнив давний разговор о том, кто кем хочет стать после службы, попрекает меня, - а еще на историка хочешь пойти учиться …
Глава 10
СССР.Одна тысяча девятьсот восемьдесят третий год.
Исторический факультет провинциального института.
Обшарпанная давно не ремонтируемая аудитория. Гипсовые копии бюстов античных героев, давно слепы их глаза. Запыленным героям уже давно все равно, что о них скажут нерадивые студенты. А у нас семинар по истории древнего мира, тема: Греко – персидские войны.
Путник случайный,
Пойди и возвести нашим гражданам в Лакедемоне, Что, мы полегли, верные закону
Эпитафией греческого поэта Симонида Кеосского высеченной на памятнике спартанцам погибшим в битве при Фермопилах я закончил свою часть выступление на семинаре.
Мои сокурсники вышли из летаргического оцепенения и с явным облегчением вздохнули, учебное время закончилось, пора бы и на перерыв.
-Прошу вас зайти на кафедру, - крайне сухо обратился ко мне в конце семинара заведующий кафедрой истории древнего мира кандидат исторических наук доцент Курбанов невысокий жилистый средних лет мужчина.
У доцента Алексея Владимировича Курбанова среди студентов и преподавателей была репутация язвительного зануды, и вызов к нему для беседы не сулил ничего хорошего. Хотя мне-то чего боятся? Историю древнего мира я знал на твердое «три» потому как на «хорошо» ее знал только Курбанов, а на «отлично» только Господь. Лекций я не пропускал, на семинарах активно работал, потому не особенно волнуясь я вошел в маленький заваленный картами и античными портретами кабинет и выжидательно уставился на Курбанова.
- Э… - против обыкновения смущенно протянул сидящий за столом доцент, и предложил, - присаживайтесь.
Молча сажусь на неудобный расшатанный канцелярский стул и жду, чем же меня огорошит Курбанов, какую такую язвительную пакость он для меня приберег.
-Понимаете, - начал Алексей Владимирович, - у меня глава в диссертации ну никак не идет, мне не хватает фактического материала. Вот вы не могли бы мне помочь?
Конечно я всегда был о себе чрезмерно высокого мнения, но не настолько, совсем не настолько чтобы предполагать, что я могу дать заведующему кафедры истории древнего мира Курбанову фактический материал для написания главы в докторской диссертации.В недоумении поднимаю брови и жду объяснений.
-Скажите вот вам известно, - уже без смущения напористым баритоном совершенно уверенно заговорил доцент, - что войско Александра Македонского проходило по тем географическим районам, где сейчас находится Афганистан?
-Допустим, - крайне осторожно и ерзая на неудобном стуле ответил я и с наигранной тревогой поклялся, - Даю вам честное слово, что в то время я в Афганистане не был, и с македонской фалангой не сталкивался.
- Э …, - сбился с лекционного тона Курбанов, - я совсем не об этом,
-Следов эллинской цивилизации я там тоже не наблюдал, - твердо заверил я его, и с серьезной миной чуть понизив голос, доложил, - раскопки которые я там проводил, результата не дали.
-Вы вели раскопки? – изумился Курбанов.
-Постоянно окопы копали, - подтвердил я и засмеялся.
-Избавьте мне от вашего убого юмора, - рассердился Алексей Владимирович, - мне надо понять, как ощущает себя человек на войне. Вы там были, возможно в тех же местах что и македонцы. Вот и расскажите, что чувствует воин в горах при вооруженном столкновении с противником. Человеческая природа почти не изменилась, и эмоциональные переживания нашего времени, от эмоций людей эллинской цивилизации существенно не отличаются. Ну-с любезный, я вас слушаю.
Тон доцента меня покоробил. Желания выворачиваться наизнанку не было и я рассматривая морщинистое лицо Курбанова стал подыскивать деликатную форму отказа.
-Это не праздное любопытство, - заметив мое замешательство, чуть повысил голос заведующий кафедрой, - а научный интерес.
Хочешь послушать? Свербит научный интерес? Ну если только ради божественной Клио, то заполучи рассказик:
-Это было в горах, тех самых горах, чьи камни еще помнят, воинственные крики бойцов македонской фаланги, - с трагическим видом и с волнением в голосе заговорил я, - Наша группа залегла под ожесточенным огнем противника, пули свистели, гранаты рвались, а нас было так мало. Я лежал в окопе, жаркое и такое яркое солнце било мне в глаза и истекая едким соленым потом я думал: «Боже мой! Какая скукотища! Я же тут до вечера совсем от тоски охренею. А вот интересно, нам пожрать сегодня ночью подвезут?» Еще ужасно хотелось ссать, но вставать было опасно, и я гадал что лучше: «Обоссаться прямо в окопе или встать и с криком: «За Родину!» первым бросится в атаку, в надежде добежать живым до укрытия и опорожнить мочевой пузырь.
-И как же вы поступили? – заметно растерялся Курбанов, - Пошли в атаку?
-Это было бы очень глупо, - вздохнул я и признался, - пришлось снять каску и поссать в нее, потом содержимое вылил за бруствер. Воняло конечно, но лучше нюхать вонь мочи, чем получить пулю и отъехать, в худшем случае в госпиталь, в лучшем на небеса.
-Вы надо мной издеваетесь? – покраснел от злости Курбанов.
-Ничуть, - пожал я плечами, а старый стул подтверждающее заскрипел, - вы спрашиваете, что чувствует воин в бою, я вам отвечаю.
-Этого не может быть, - категорично заявил зав. кафедрой.
-Очень даже может, - возразил я, - пуляли по нам издалека, осколки гранат до нас тем более не долетали и почему духи их бросали, одному только Аллаху известно. Огонь противник вел бестолковый, а в одиночном окопе, да еще почти без движения долго лежать неудобно да и постыло. Вот потому то и скучновато было. Мы второй день не ели и думали только о том как бы пожрать. А уж насчет физиологической надобности, то организму все равно есть война, нет войны, или исхитрись опорожниться или прямо в штаны наваляешь. Как видите все просто.
Курбанов в сомнении жевал губами, и с негодованием смотрел на меня. Сам он в армии не служил, к эллинам испытывал чувство близкое к благоговению, но будучи ученым признавал: им тоже надо было сикать и какать.
-Допустим, - нехотя признал он за мной, а заодно и за гоплитами македонской фаланги, право: желать есть, а затем и выбрасывать переработанные остатки пищи и воды, - Допустим, - повторил он, и предпринял новую попытку:
-Но не всегда же вы хотели есть, и все такое. А вот что вы чувствовали, сходясь с врагом лицом к лицу чувствуя его дыхание и видя его оскаленное и напряженное лицо. Помните, как у Чосера: «копье вонзилось в плоть и задрожав застыло».