Глава 15
Афганистан. Провинция Пактия.
1982 год от Рождества Христова
1403 год по хиджре - мусульманскому летоисчислению.
Дорогой сыночек!
Я уже дни считаю, когда ты вернешься. Так по тебе соскучилась. Уже и одежду тебе всю новую купила, на размер больше, чем та которую ты до армии носил. Ты же сильно вырос наверно! Даже поверить не могу, что ты такой большой стал и уже сам солдатами командуешь, ты уж их не обижай, помни, у них тоже мамы есть. Я уже и в институт сходила все программы собрала для вступительных экзаменов. Сыночек, ты попроси своих командиров пораньше тебя отпустить, тебе же еще к экзаменам готовиться надо. И не забудь взять характеристику. Ты слышишь? Не забудь, а то ты у меня такой рассеянный. А дома у нас все хорошо. Я не болею, работаю. Мне отпуск обещали дать, когда ты вернешься. Возвращайся скорей.
Целую, твоя мама.
28 марта 1982 года приказ № 85 Министра обороны: Уволить в запас призыв весны 1980 года. Дождались! Да пошла ты теперь на хер военная служба! Мы уже граждане, а не солдаты. Все! С нас хватит. Со всего батальона дембеля собрались отметить этот праздник, перепились водки и браги, в воздух из автоматов и пулеметов стреляли. Салют, вам ребята! Со всех видов стрелкового оружия, салют. Сигнальными ракетами, салют! Мирным огнем разукрашено ночное небо, не смерть, радость несут запущенные к звездам красные трассера. Как же от нашего призыва мало ребят осталось в первом батальоне, всего-то человек пятнадцать. Пьяные, счастливые. Для нас все кончено. Осталось только гадать, кто в какую партию на отправку попадет. А пока, можно валяться на койках и мечтать, нас уже не трогают, к службе не припахивают и расцветают в апреле красные маки в горных долинах Афганистана.
-Строится батальон! – доносится крик дежурного по батальону
-Строится вторая рота!- кричит снаружи палатки дневальный.
Лениво поворачиваюсь на койке с бока на бок и смотрю как выбегают на построение бойцы. Вчера я узнал, что попал в первую партию, отправляющуюся в Союз. Почти месяц, следуя незыблемой армейской традиции отдаю свое пайковое сливочное масло молодым солдатам: «Вам еще служить, а мы дома вволю пожрем. Кушайте внучки, дедушка угощает». Неделю назад сдал командование взводом вновь прибывшему лейтенанту и меня уже ничего не касается.
-Вставай, да вставай же! – толкает меня забежавший в палатку Лёха,
-Чего еще?! – недовольно ворчу я и отталкиваю его руку.
-Всю бригаду комбриг строит, - говорит стоя у моей койки Лёха. Смуглое лицо у него встревоженное.
-Да пошел он к духовой матери! – не вставая с кровати равнодушно отвечаю я, и улыбаясь, - Лёха мы же в первую отправку уходим, скоро в Союз,
-Четвертый батальон духи в кольцо взяли, - кричит мне Лёха и с силой бьет ногой по сетке кровати, - Да вставай же ты! Все наши уже пошли на построение!
Батальон окружили? Такого ещё не было. Построена бригада. Все в строю стоят. Только в охранении на позициях оставлены дежурные посты.
- Четвертый батальон окружен в горах, - лицом стоит комбриг к построенной части, - у них большие потери.
Даже утром в апреле уже жарко, беспощадно жжет горное солнце. Кружится у меня голова, пересохло в глотке, в четвертом у меня полно знакомых ребят, еще в учебке службу вместе начинали. В ротном строю никто не шепчется. Растет у всех напряжение: от командира роты; до последнего страдающего поносом солдата из минометного взвода. Напился мерзавец не кипяченной воды, а теперь и поносит. Боже мой какая ерунда в голову лезет, какое мне дело до этого засранца, какое мне вообще до всего этого дело …
-По данным командира батальона, подтвержденным авиаразведкой - сухо продолжает говорить подполковник, - силы противника составляют до полутора тысяч душманов вооруженных легким и тяжелым автоматическим оружием, в том числе и минометами. Если мы не деблокируем батальон, все погибнут.
После короткой паузы подполковник начинает рубить приказами:
-Всех без исключения в строй.
У меня холодеет под сердце. Колоколом грохочут «фибры души»: «Ну вот тебе и звиздец пришел!» Как же обидно, под самый дембель. Смотрю на немолодое загоревшее лицо подполковника и слушаю:
-В ротах и батареях в нарядах оставлять не более двух солдат. В охранении части оставить только дежурные посты. В штабе части остается только караул и знаменный взвод. Всех офицеров штаба распределить по боевым группам. Весь личный состав батарей и вспомогательных частей распределить по ротам в качестве усиления.
Мало, все равно мало. Один батальон, разведрота, батареи, хорошо если хоть шестьсот человек нас наберется. В четвертом батальоне еще триста. Девятьсот. В чужие незнакомые горы на укрепленные позиции духов, в атаку на пулеметы. Они же нас из укрытий всех положат. Гулким набатом по сердцу бьют «фибры души»: «Убьют тебя, убьют!»
-Командирам рот через тридцать минут доложить о готовности к выступлению. Командование операцией принимаю на себя. И … - подполковник чуть замялся, может слова ободряющее искал, может хотел брякнуть что-нибудь этакое патриотичное, не нашел и не брякнул, коротко закончил:
-К бою!
Не хочу я к бою, я домой хочу, мало я навоевался что ли, пусть другие теперь. В расположении роты молча собираю свое РД: патроны, сухпай, гранаты. Щелкая затвором, проверяю механизмы РПКС. Все в порядке. Другие тоже собираются. Вся рота готовится. Их уже учить не надо, сами знают, что да как.
-Ты что-то побледнел, - замечает подошедший ротный, тихо предлагает, - можешь остаться.
Первый раз при солдатах называю его по имени:
-Хватит Сашка херню пороть, - коротко злобно отвечаю я Петровскому.
-Все жить хотят, - как-то неопределенно говорит офицер.
Он уже переоделся в солдатскую полевую форму, зеленые звездочки на погонах, нет на панаме офицерской кокарды. Да, все хотят жить.
Тоже мне новость! Вот в том то и дело что все хотят. Мы хотим, солдаты окруженного батальона хотят и верят, что не бросят их придут на помощь, даже духи что по ним стреляют, тоже надеются, что не их убьют в этом бою.
- Наш батальон десантируют с вертолетов, - помолчав, начинает объяснять Петровский, - ориентировочно за пять километров от места боя.
-Ясно!
-Ты командуешь группой передового дозора, - заканчивает постановку задачи командир роты, - действуй по обстановке. Главное чтобы они нас раньше времени не обнаружили.
Отбираю себе группу. Какие там на хер добровольцы? По очереди подзываю бойцов: Ты пойдешь! Бледнеет Кузьма; И ты! Опускает глаза Олег; Ты тоже! И прямо в глаза смотрит мне Валерка. Со мной четверо нас. Хватит. Другие тоже жить хотят. Не повезло вам ребята, были вы лучшие солдаты во взводе, вот первыми и пойдете.
Уже сидя на жесткой скамейке в фюзеляже вертолета почувствовал, вроде как и отпустило. От шума винтов от вибрации корпуса машины, летящей к месту выброски, в десантном отсеке ничего не слышно. Закрыв глаза, утешаю себя: «Убьют так убьют, да и хрен с ним, все одно, когда никогда, а помирать придется. Маму конечно жалко, один я у нее, а так вроде как и ничего».Вертолет то вверх - то вниз, ныряет, противно сосет под ложечкой. Знаю, когда летчик так пилотировать начинает, выполняет машина противозенитный маневр. Лица у всех ребятишек, да и у меня тоже, до зелени побледнели, кой кого уже подташнивать стало. Вот так ребята, в десанте служить, это вам не в берете перед девками выделываться.
-К машине!
Завис вертолет над землей, не глушит пилот двигатель, открыт десантный люк. Бьет в лицо воздушный поток, бешено свистит разгоняемый лопастями винта воздух.
-К машине! – повторно перекрывая рев двигателя, напрягая глотку и чуть не срывая голос, кричу я:
- Пошёл! Пошёл! Пошёл!
По одному из люка выпрыгиваем, и сразу от вертолета в цепь разворачиваются группа. Вертолет взмывает в воздух. И тишина. Сначала она как звенит и давит страхом, эта пропитанная напряженным ожиданием тишина. Но никто не стреляет, никого не видно, не обнаружили нас пока. Отпускает нервы и уже миром и покоем дышит тишина. Вот и чудненько. При доставке не сбили, при высадке не перестреляли, а уж дальше мы сами. Еще десять минут лежим, перекуриваем, осматриваемся и прикрываем высадку остальных групп. Один за другим в метре от земли зависают вертолеты, прыгают с них десантники.Все в сборе? Все. Пошёл!
На двести метров вперед от роты уходит передовая походная застава. Это ж сколько раз я дозором то ходил? Много, почти на каждой операции. Ничего пока живой. Слушай горы солдат, смотри вперед и по сторонам, под ноги глянуть не забудь и слушай, слушай «фибры» своей души, может и обойдется все. Виляет узкая горная тропа, что там за поворотом? Да хрен его знает! Идешь? Вот и иди, что будет то и будет.
-Ну чего тебе? - не оборачиваясь на ходу, спрашиваю веснушчатого Валерку. Он чуть поодаль со мной в паре идет. Чувствую, что давно хочет что-то спросить.
-А ты вправду духов чуешь? – ускорив шаг и подходя ближе, нерешительно спрашивает Валерка.
-Правда, - утешаю его. Пусть верит, ему так легче будет впереди идти. Обернувшись глянул на его красное все мокрое от пота лицо и замогильным голосом тихонько провыл:
-Еще чую, что тебе твоя девонька со студентом изменила, а когда ты живой вернешься, то на другой женишься.
-Это кто же тебя сказал? – от удивления разинув рот спрашивает Валерка и спотыкнувшись о камень, короткой очередью выплевывает матерное ругательство.
-Духи гор, - подвывая говорю я и не выдержав тихонько смеюсь и посмеиваясь всё веду наблюдение. Что-то мне не нравится, вот та гряда вдали не нравится, и шепчут «фибры души»: Будь осторожнее.
-Какие еще духи?!
-А вот те, что за теми горками прячутся, - уже без улыбки шепчу и командую, - Ложись!
Ползком в укрытие. За камни и голову не выставлять. Смотри солдат, еще лучше смотри, а не мелькнет ли кто, нет ли дымка, не блеснет ли на солнце чужая оптика. А горная гряда в пятистах метрах от нас и в самом деле подозрительная, тропка через нее идет, очень, очень удобное место для засады. Пригнувшись подбежала вторая пара дозора. Олег с Кузьмой. И тоже укрываются за камнями. Кузьма все никак к климату здешнему не привыкнет, все потеет и потеет, дышит тяжело. С Архангельска парень, жару плохо переносит.Тихо-то как, только издалека где ждет нашей помощи четвертый батальон, слышен приглушенный рокот дальнего боя.