Что же делать? Еще десять-пятнадцать минут, и они обратят внимание на молодого человека, гуляющего по бульвару позади тех молодцев, гуляющих за бомжем.
Смена.
Прежних филеров сменили другие.
Сколько же их здесь всего? И как помочь оторваться от преследования Резиденту?
Как?..
У обочины остановился «уазик» с милицейским патрулем. Удачно остановился. Почти напротив Сбербанка.
А что, если?..
Он быстро нагнал филеров, нагнал, когда они проходили мимо милицейского патруля. И с ходу врезал одному из них в ухо. Проорав какую-то первую пришедшую на ум чушь:
— Ты! Мою сестру! Ты!..
Очень расчетливо врезал. Так, что тот рухнул на капот милицейского «уазика», разметав в стороны блюстителей порядка.
— Ты! Вы оба! Сестру!
— Стоять! Всем стоять! — обиженно заорали поднимающиеся с асфальта милиционеры.
Но до того, как они вступили в дело, он успел достать ногой лицо второго филера. Который очень удачно влетел в витрину Сбербанка. Отчего стекло гремящим дождем посыпалось на тротуар.
Выскочившего из Сбербанка охранника он с ходу ударил кулаком в нос и опрокинул на какого-то случайного прохожего. Второго охранника толкнул ногой в живот и заодно пнул кого-то из зевак. Чтобы обидеть, чтобы организовать всеобщую свалку.
— Ах ты!..
Отбиваясь от чьих-то кулаков и чьих-то ног, он краем глаза успел увидеть, как бомж с сумкой профессионально ввинчивается в густеющую у места происшествия толпу.
Все, ушел!
Заметил приближающихся милиционеров, рванулся, отдавливая ноги, втиснулся в стену людей, незаметно, из-под чужой руки, ткнул каблуком ботинка в коленку ближайшего блюстителя, который ответил ударом дубинки по ни в чем не повинной голове какого-то парня.
— Ты так, да? — поразился парень.
И пнул милиционера туда, где не было бронежилета. Ай молодец! Теперь дело будет!
— Бей ментов! Они «Спартак» не любят! — поджигая фитиль, азартно крикнул он и бросился в драку.
И пошло-поехало…
Кого-то бил он. Кто-то колотил его. Потом подъехал ОМОН и стал мордовать всех подряд, в том числе, хочется надеяться, подвернувшихся под дубинку филеров.
Дело удалось.
А вот уйти — нет.
Он попытался скрыться вместе с разбегающейся в стороны толпой, но его догнали, сшибли с ног и несколько раз врезали по затылку резиновой дубинкой.
— Это он, он начал.
На запястьях защелкнулись наручники, в него разом вцепилось несколько твердых, как гранит, рук, рванули вверх, проволокли по земле до машины и бросили внутрь под ноги рассаживающимся по скамьям омоновцам.
Размен фигурами произошел. Пешка спасла ферзя. Ценой пешки.
В отделении его еще немного побили и покатали по полу, после чего подняли и возбудили уголовное дело по статье: оказание сопротивления представителям органов правопорядка при исполнении ими служебных обязанностей и нанесения им же телесных повреждений средней степени тяжести.
А потом выплыл тот злосчастный паспорт…
Не повезло. Причем в первом же задании…
Новый следователь был другим. Новый следователь не говорил вкрадчивым голосом, новый следователь обращался к нему на «ты», орал и бил по столу двухпудовым кулаком.
— Кто ты такой? Кто?! Я тебя спрашиваю! Хватит изображать юродивого! Зачем ты проник на завод?! За каким тебе понадобился твой пластилин?!
— Я не понимаю…
— А вот сейчас тебе по твоей харе дам, и ты сразу все поймешь!
И обрушивал кулак на стол так, что столешня трещала и лампа подпрыгивала на полметра к потолку.
— Я не этот, я тебе сопли подтирать не стану. Тоже мне, понимаешь тут… дерьмо собачье…
— Но я ничего!..
— Издеваешься, гад! Да?..
И вдруг, наотмашь, хлестал ладонью по щеке, по губам.
— Все, перестали чикаться, будем говорить!
Будем говорить, будем? Или?.. И аж кипятком брызгал. Потому что был краном «гор».
А краном «хол» — периодически возвращавшийся, прежний приторно-вежливый следователь. Который жалел и сочувствовал. Как умел.
Отчего подозреваемого должно было бросать то в жар, то в холод. Как в контрастном душе.
— Да… нехорошо… не по уставу. В нарушение всех процессуальных норм. Но… Но вы сами виноваты. Вы кого угодно из себя выведете.
И, главное, зачем? Кто сможет оценить ваше молчание? Я? Он? — кивнул на дверь.
Молчание.
— А хотите, я скажу, зачем вы перемазали все и вся пластилином? Хотите? Без протокола. Так, чтобы между нами?
Следователь наклонился, быстро зашептал на ухо.
— Потому что ты и те, кто тебя туда послал, копаете под, — ткнул вверх пальцем. — Потому что он чем-то вас не устраивает.
И совсем тихо добавил:
— Наш генерал не устраивает. Вы думали его таким образом сковырнуть с места. Как не справившегося со служебными обязанностями. Потому что прошляпившего режимный объект! Так?
— Да я даже не знаю, кто…
Следователь прижал палец к губам.
— Это я для того сказал, чтобы ты понял, что из этого подвала не выйдешь. Никогда не выйдешь. Пока не скажешь все, что знаешь, — не выйдешь. Потому как это не следствие, это разборка. Местная разборка. Нашего генерала с… другой «крышей», которую ты знаешь, но не хочешь назвать. А в разборках чего не бывает. Такое бывает, что мясо со спины лоскутами спускают! Это я не пугаю. Это я предупреждаю. По-дружески…
Ах вот в чем дело… «Крыша»… Тогда действительно… Тогда готовься… Тогда мало не покажется…
— Ну что, будешь говорить?
— Но мне нечего…
— Как хочешь.
«Хол» уходил. И приходил «гор». И откручивал вентиль до упора.
— Все, мне надоело!
Кто тебя туда послал? С пластилином?..
И бил кулачищем наотмашь по лицу. Так что в глазах темнело.
— Очухался? Вспомнил?..
Не вспомнил?
И новый удар, под дых.
Однако… умеет… Умеет…
Потом его уже ни о чем не спрашивали — просто били. По лицу мокрыми полотенцами. Резиновыми дубинками поперек спины и по пяткам…
Он орал и молил о пощаде. Потому что должен был орать и молить.
— Не надо, прошу вас, очень прошу…
— Тогда скажи — кто? Кто послал тебя?
— Я не понимаю! Честное слово, не понимаю!..
И его снова били. И даже нельзя сказать, что очень сильно, потому что с умом, чтобы раньше времени не покалечить, не отбить чувствительность.
Но рано или поздно…
И, значит, пора что-то делать. Что-то для своего спасения. Или… для своей смерти.
Если по законам Конторы — то смерти. Потому что только смерть гарантирует сохранение Тайны.
Нужно — умирать.
Хотя хочется спастись.
Впрочем, можно выбрать компромисс, можно умереть, спасаясь.
Все равно умереть, но чуть легче умереть, позволив себе месть. И немного надежды.
Пусть будет, как хочет Контора. Но так, как этого хочет он!
Впервые он ждал допрос без напряжения, ждал с нетерпением!
— Хорошо, я все расскажу. Я сдаюсь. Дайте мне ручку и бумагу.
Ручка была не лучшим оружием, но была хоть каким-то оружием.
Но ему не повезло, ему дали очень хорошую ручку, но короткую ручку. И тупую ручку.
Ну ничего, за неимением гербовой…
Он стал писать. Он писал долго, чтобы усыпить бдительность следователя и чтобы почувствовать в руке свое оружие.
Ударить ручкой в горло, опрокинуть, позвонить в дверь, оглушить, а лучше убить охранника или двух охранников, если их там два, пробежать по коридору семьдесят два шага, там лестница, подняться по ней и… И все. Что было там, за лестницей, выход на улицу или на точно такой же тюремный, с дверями камер этаж, он не знал. Впрочем, это было не важно.
Важно, что он получит оружие. Пусть хоть даже связку ключей. Он получит оружие, и тогда им не взять его живым.
Ударить ручкой в горло… Опрокинуть…
Но ему не пришлось бить ручкой в горло. Ему повезло. Как видно, есть бог на небе!
— У меня кончилась бумага.
Следователь позвонил в звонок. Дверь открылась.
— Бумагу…
Сейчас он вернется. Вернется с бумагой. И, может быть даже, перешагнет за порог. Пусть он перешагнет! Пусть случится так, а не иначе!
Он перешагнул через порог! Он подошел к самому столу.
— Вот бумага.
Это был шанс. Его шанс!
Снизу, без замаха, он ударил охранника в кадык ручкой. Ударил — чтобы убить! Но у охранника оказалась отменная реакция, и к тому же он стоял сверху, а ручка была очень короткой. Слишком короткой! Он успел отшатнуться, отскочить, ручка лишь содрала кожу с его горла.
Он успел отскочить, но не успел защититься. Ему в грудь впечатался ботинок. Второй удар, направленный в голову следователя, не получился — ботинок соскочил с ноги и улетел в угол камеры. Потому что был без шнурков! Потому что шнурки, ремни, все, и даже пуговицы, у него изъяли. Но он все равно достал его, достал, уже голой ногой ударив в плечо. Следователь отлетел к стене.
«Надо их добить! Добить!» — мелькнула мысль.
Но нет, нельзя! Нет времени!
Он прыгнул к двери, выскочил, захлопнул ее, задвинул засов. Все, эти нейтрализованы, этих в тылу нет!
Коридор был пуст! Ему снова повезло. Как в сказке повезло!
Семьдесят два шага он одолел в двадцать прыжков.
Лестница.
Ступенька, вторая…
Кто-то идет навстречу! Он смирил бег, пошел не спеша, пошел так, как должен был идти свой, как должен был идти надзиратель.
Пропустить мимо себя и ударить сзади. Ударить в висок…
Но надзиратель почуял неладное. Он заметил босые ноги!
— Ты кто?..
— Да ты что, я же Лешка, — широко улыбнулся он навстречу, выгадывая секунды.
Еще ступенька! Удар!
И снова не лучший, оставляющий противника в живых.
Две недели побоев и неподвижности не прошли для него даром. Реакции замедлились. Надзиратель успел уловить его движение, успел прикрыться. Но все равно упал, покатился вниз по ступенькам.
Вперед, теперь вперед, пока нет погони! Он не надеялся преодолеть лестницу. Он мечтал только добраться до лестницы. Хотя бы до лестницы. Но прорвался дальше!