– Вы посылали Альсиму такое же письмо, как мне?
– Да. Но теперь это не имеет значения. Вам известно кто его убил?
– Это мне не известно. Сейчас этим делом занимается Свод. Кажется, без особого успеха.
– Без особого успеха… – повторил Лагха. – Мои стоеросовые пар-арценцы как всегда слишком увлечены Князем и Истиной, что им до убийства коллеги? Впрочем, мы отвлеклись. Если Альсим мертв, то плоды чьей наблюдательности вы преподносите мне сегодня? Кто это вам сказал про неуемную похоть?
С мгновение Эгин колебался на предмет того, стоит ли говорить правду. Уж больно чудовищно она звучала.
Но благоразумие говорило ему, что врать бесполезно. Он хребтом чувствовал – от гнорра не укроется ни одно его душевное движение, ложь Лагха распознает очень быстро. Особенно, такую ложь.
– Я узнал об этом от вашей жены, госпожи Овель, – твердо сказал Эгин, не отводя глаз от Лагхи.
Лагха опустил глаза в пол, будто искал там рецептов испепеления любовников своей жены, пригодных к исполнению и в положении бестелесного призрака. Рецептов там не было. Лагха сделал два задумчивых шага в направлении колодца, потом еще два назад.
– Сдается мне, вы с ней спали несколько ночей назад?
– Если быть дотошным – шесть, – уточнил Эгин с каменным лицом.
– И как?
– Что «как»?
– Как вам это понравилось?
– Мне это понравилось, Лагха, – Эгин смотрел на Лагху с вызовом.
Но Лагха вызова не принял. Его умное лицо как-то вдруг посерьезнело, глаза стали бездонными и колючими, черными. Эгин помнил, что Отраженным неведома ревность. Но чувство собственности им очень даже ведомо. Овель была собственностью Лагхи. Такой же, как веер или меч.
– Сейчас мы не будем говорить об этом. Мы обсудим жасминовые прелести моей жены позднее. Поговорим о чем-либо менее аморальном.
– Как вам будет угодно.
– Возвратимся к похоти и каламбурам, – предложил Лагха. – На ком, помимо госпожи Овель, упражняет свою похоть тело гнорра?
– Я не знаю подробностей – какие-то служанки, что ли… Овель упоминала неких придворных девиц по имени… кажется, Канна и Стигелина.
– О Шилол, – схватился за голову Лагха, лицо его скривилось в отвращении. – Это же форменные жабы, у них лица не лучше шардевкатрановых рыл…
– С лица воды не пить, – не удержался Эгин.
– Вы правы, не пить… А что Зверда велиа Маш-Магарт, фальмская баронесса? Как она пережила землетрясение, не пострадала?
От Эгина не укрылся тот неподдельный интерес, с которым Лагха задавал этот вопрос. И тот флер безразличия, который был призван этот интерес скрыть. «Ай да гнорр! Ай да моралист! Отчего бы не спросить, как пережила землетрясение госпожа Овель?»
– О баронессе мне совсем ничего не известно.
На лице Лагхи проскользнуло разочарованное выражение.
– Я думал, вы были при дворе…
– Таких, как я, туда не зовут.
– Зато вас зовут к гнорру, – примирительно улыбнулся Лагха, сообразивший, что позволил себе бестактный вопрос. А на предмет бестактностей гнорр был весьма щепетилен.
– Почему меня не приглашают на пиры к Сиятельной, я понимаю хорошо. Но почему меня приглашает в подземелья Храма Кальта Лозоходца развоплощенный гнорр Свода, мне все еще понять не удается.
– Да ладно, Эгин. Не прикидывайтесь дурачком, – Лагха приблизился к Эгину на несколько шагов и его лицо засветилось доверительностью. – Во-первых, вы мне симпатичны. Поверьте, таких людей единицы, но среди них только вы в состоянии оказать мне помощь. Во-вторых, вы знали Авелира. Авелир не открылся бы первому встречному. Вам подвластно Раздавленное Время, а без него, боюсь, не справиться. В-третьих, вы не желаете мне зла и не хотите занять мое место, чего нельзя сказать о моих преданных пар-арценцах. Даже если вам иногда кажется, что вы могли бы меня убить, чтобы завладеть Овель, это самообман. Вы любите меня и желаете мне добра – среди таких способных магов, как вы, это большая редкость.
Теперь настал черед Эгина отводить взгляд. Лагха был прав, увы, он был прав и нечего было возразить этой проницательной бестелесной бестии.
– И, наконец, в-четвертых, – продолжал Лагха, – я располагаю наградой, ради которой вы пойдете на тот изрядный риск, с которым будет сопряжено предприятие, в которое я попробую вас втянуть. Это настоящая награда, а не фальшивки наподобие звания пар-арценца или виллы близ Урталаргиса. Я отдам вам Овель.
Эгин посмотрел на Лагху с нескрываемым сомнением. Уж больно смахивало все это на щедрые посулы утопающего, из которого, после того, как он обсохнет на берегу, не вытрусишь и трех медных авров.
– Конечно, пока Овель моя жена, она не может принадлежать вам. Это совершенно невозможно. И, как гнорр, я не смогу закрывать глаза, если вы станете спать с моей Овель в комнате для тайных свиданий госпожи Стигелины.
Эгин сжал губы. Неужели пока он сидел и слушал, развесив уши, Лагха прочесал его мозг вдоль и поперек? Откуда он знает про комнату для тайных свиданий госпожи Стигелины?
– Все это совершенно невозможно, – Лагха сделал длинную, эффектную паузу, которую Эгин не торопился нарушать. – Но когда я дам Овель развод, вы будете вольны делать все, что угодно.
– Но ведь мы не в Харренском Союзе. Разве милостивый гиазир гнорр не знает, что во вверенном ему княжестве запрещены разводы?
– Знаю-знаю, – с легким раздражением сказал гнорр. – Значит, придется разрешить разводы. Думаю, Сайла на это пойдет.
– И что я должен буду делать?
– Для начала вы, Эгин, должны будете определить, куда понесут семя моей души ветры силы. Завтра я в последний раз появлюсь в этом подземелье. А вот куда меня понесет потом? Насколько я знаю, есть два наиболее вероятных пути. Первый, тот, что короче, проходит через Золотой Цветок Суэддеты и оканчивается в бездонном озере Сигелло в городе Ите. Второй – тот, что подлиннее, проходит через Золотой Цветок Радагарны, продолжается в Гердеарне и оканчивается в Орине. Ни из Орина, ни из Ита возврата уже не будет. Семя моей души унесет в Проклятую Землю Грем.
– Вы боитесь? – этот вопрос слетел с губ Эгина помимо его воли.
В глазах Лагхи зажглись и погасли алые искры. Он довольно долго не отвечал.
– Да, я боюсь. Но если вы ничего не сможете поделать, Эгин, я не стану убиваться. Я – воин, а не торгаш. По меньшей мере одну смерть я уже пережил. Это, в сущности, очень страшно.
ГЛАВА 15. ПОКУШЕНИЕ
«Основной задачей Свода Равновесия является уничтожение врагов, явных и скрытых.»
Кроме Зверды и очеловечившегося к утру Шоши в повозке находился еще гроб с останками барона Санкута велиа Маш-Магарт. Этот гроб, равно как и ощеренный костяк Санкута, были знакомы Ларафу не понаслышке.
Когда четыре года назад вершины елей вспороли отвисшее брюхо небесной каракатицы и над Старым Ордосом зачастили небывалые ливни, Лараф должен был ехать в Сурки, чтобы по просьбе Анагелы сделать очередной заказ.
Неподалеку от Сурков проходила торная дорога, по которой двигались купцы, пересекавшие Варан с запада на восток. Им-то Лараф и должен был заказать два отреза магдорнского шелка, несколько книг и разную скобяную мелочь.
Из-за потопа поездка едва не сорвалась. Однако после двухдневной дождевой смуты наступило временное затишье. О том, что оно продлится совсем недолго, никто не подозревал. Всем начало казаться, что теперь обязательно распогодится и что если выехать рано утром, то ужинать Лараф будет уже в Сурках.
Поскольку Ларафу надоело мучиться вынужденным кислым бездельем и поскольку ему хотелось заказать у купцов кое-что и для себя, он всецело поддержал общее благодушное мнение относительно погоды.
Стоило ему отъехать от Казенного Посада на лигу, как дождь ударил вновь.
Он думал было вернуться, но за его спиной с протяжным скрипом ухнула поперек дороги подмытая потоками воды сосна.
В Казенном Посаде суеверны были все. И даже его отец, Имерт окс Гашалла, не составлял исключения. Лараф посчитал, что повернуть коня после такого знака – не к добру. Он сцепил зубы и поехал вперед.
Дно ущелья вздулось от воды. Навстречу Ларафу неслись ветви, небольшие камни, изредка попадался трупик мелкого зверька. Рев стоял такой, что продрогший юноша не слышал даже стука собственных зубов.
По обеим склонам, на несколько саженей выше главной дороги, тянулись две тропы, проложенные специально для пеших и опытных конных путников на случай сильных дождей или снегопадов. Лараф выбрал более удобную правую тропу и въехал в лес.
На полдороге ему повстречались четверо мастеров из мануфактуры, которые возвращались из долгой поездки в Вергрин, куда их вызывало флотское начальство починять против правил установленного «огневержца».
Мастера сказали Ларафу, что впереди «совсем паскудно». В шуме дождя, де, слышится чье-то тоскливое завывание, посреди ущелья идут катунцы, а прямо им под ноги вынесло сверху пару больших человеческих костей. Мастера предложили Ларафу возвращаться вместе с ними в Казенный Посад.
Но Ларафа словно кто-то в спину подталкивал. Ему начало мниться, что если он доберется до Сурков и закажет не только ткани для Анагелы, но и заводного соловья для Тенлиль, то это оправдает все издержки дороги. И, конечно же, неимоверно возвысит его в собственных глазах.
Мастера пожали плечами и поехали дальше. Сын хозяина – какой-никакой, а дворянин, волен чудить как заблагорассудится.
Лараф проехал еще четыре лиги, когда послышалось внятное ворчание катунцов. Вскоре он их увидел в просвет между деревьями.
Плотный поток оливково-зеленых, кажущихся черными шаров в треть человеческого роста медленней обычного пробирался наискось через ущелье.
В Казенном Посаде считалось, что пути и природа катунцов ведомы людям из крепости и что это нечистая пакость, поставленная на службу Князю и Истине.
Предположение насчет нечистой пакости было верным, а вот ее покорность интересам Князя и Истины сильно переоценивалась.