ГЛАВА 16. КОМПАС
«Нелеот – город пошляков.»
– Ну, что там в подземелье, гиазир Эгин? – донесся из угла комнаты любопытный шепот Есмара. – Призраки?
В комнате серело. Эгину вдруг стало окончательно ясно, что он провел в обществе развоплощенного гнорра всего лишь ночь. А не трое суток, как ему начало казаться.
– Это еще что такое? Ты почему не спишь? – неласково поинтересовался Эгин.
– Я уже выспался. Мне больше не хочется, – соврал Есмар.
– А мне хочется, – укоризненно сказал Эгин.
– Ну тогда извиняйте.
– Но только мне нельзя.
– Уезжаем?
– Ничего подобного. Мне нужно в город.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Вот только прихвачу денег.
– Я с вами.
– А вот об этом не может быть и речи, – твердо сказал Эгин.
– Но когда я попросился с вами в Нелеот, вы тоже говорили, что об этом не может быть и речи! – глаза Есмара гневно блеснули в утренних сумерках.
– В тот раз я еще не подозревал, во что мы с тобой влипли.
– А теперь? Теперь вы подозреваете, во что?
– Теперь – да. Мы влипли в дерьмо. По самые кончики ушей. И разгребать это дерьмо руками нам придется еще не одну неделю.
– Мы должны его разгребать, чтобы помочь тому господину? Господину Лагхе?
Эгин, хоть и был уставшим и опустошенным, не смог удержаться от улыбки. В сущности, он очень точно обрисовал ситуацию. В ближайший день ему предстоит разгрести кучу дерьма величиной с город Нелеот. И все для того, чтобы достать из нее три пустячных ингредиента.
Эфемерную горстку волосиков младенца, родившегося в Нелеоте в день памятного варанского землетрясения.
Перо птицы Юп, про каковую птицу Эгин доподлинно знал только одно – последним ее видел, кажется, Эррихпа Древний.
И кусок голубой глины. Из которой потом предстоит ни много ни мало – самолично скамстролить чашу для ворожбы.
И все это нужно сделать до захода солнца. Поскольку между заходом солнца и восходом луны нужно будет заниматься гончарным делом, прочтением соответствующих Слов, ориентировкой на местности (а именно – в подвале, где проявлялся Лагха), а также возней с измененной водой из колодца.
И только когда все это будет исполнено – если все это когда-нибудь вообще будет исполнено! – можно будет надеяться на то, что удастся определить направление, в котором ветры Силы понесут семя души Лагхи Коалары.
«Только человек, владеющий Раздавленным Временем, может справиться с таким множеством заданий в один день», – говорил по этому поводу сам Лагха Коалара, имея в виду Эгина.
Но слово «может» означает всего лишь гипотетическую возможность. В том, сможет ли он действительно найти все то, что нужно, Эгин был не уверен. Ведь, не исключено, в день землетрясения в Нелеоте не родилось вообще ни одного младенца.
Или, что еще хуже, при упоминании о птице Юп любой грамотей просто рассмеется тебе в лицо. А персона попроще – лавочник, например, может кликнуть городскую стражу, чтобы та отконвоировала Эгина в Чертог Одержимых Голодными Духами Глупости.
– Эй, милейший, где здесь городская управа? – куртуазно улыбаясь, поинтересовался Эгин близ городских ворот.
– У нас такой нету.
Эгина впервые взяли сомнения относительно качества своего харренского произношения. Может он как-то не так перевел или произнес?
– Ну хорошо, где у вас сидит главный сборщик налогов?
– В Суэддете он сидит, чтоб он… сто лет жил, – злобно процедил стражник.
– Ну хорошо, а где у вас сидит тот… ну, который переписывает всех, кто должен платить налоги?
– Ты напряги котелок. Я ж тебе сказал, харя твоя варанская, что в Суэддете. Там и переписывают, – страж явно начинал выходить из себя.
Пропустив мимо ушей «варанскую харю», Эгин решился задать еще один вопрос.
– Ну а где новорожденных у вас тут переписывают? Вот родился ребенок – и куда его несут?
– Никуда его не несут. На фиг тебе оно надо? Ты что, на сносях? – страж заржал, довольный своей шуткой.
Эгин отрицательно покачал головой.
Спорить было бесполезно. Надо сказать, что об устроении гражданской жизни в Харренском Союзе Эгин был куда как лучшего мнения. В его родном Варане даже в самом занюханном городишке был Учетный дом, изводивший по два пуда бумаги ежемесячно. Может быть стражник просто не в курсе дел?
Но когда этот же разговор с некоторыми расхождениями повторился еще дважды с двумя прохожими, Эгин понял, что его не разыгрывают. И решил, что нужно попробовать другую тактику.
– Послушай, мужик, дам тебе золотой если укажешь, в каком доме девять дней назад родился ребенок.
– А зачем тебе? Да ты колдун никак?
«У! Грамотные!» – мысленно возопил Эгин. Это был уже восьмой мужчина, задавший такой вопрос в ответ на его деловое предложение. Предыдущие семь ушли после того, как Эгин дал отрицательный ответ. С колдунами жители Нелеота, судя по всему, были на короткой ноге, с другими же и разговаривать не желали.
– Да, я колдун. Мне для лекарства. Хотел волосики попросить.
– Да кто тебе даст!
– Я заплачу родителям ребенка.
– А хорошо платишь?
– Укажешь ребенка – узнаешь сам.
Эгин придирчиво рассматривал своего собеседника. Мужичок как мужичок. Латанная овчинка, обувь из прессованного войлока, лицо в красных прожилках. От тулупа пахнет известкой и дубильным раствором. Кожевенник? По виду – кожевенник, но только засидевшийся в подмастерьях.
– А не обманешь? – спросил недоверчиво кожевенник.
– Боишься – так и скажи.
– Не боюсь. Деньга сама в руки бежит. Эх, пошли!
С полчаса они пробирались сквозь заледенелые нелеотские трущобы. Дважды его проводник поскальзывался о замерзшие на брусчатке помои и падал. Нарочито охая, он поднимался и вел Эгина дальше, переулок за переулком.
То и дело Эгин, на учете у которого была каждая секунда, переспрашивал долго ли еще идти. «Успеем», – равнодушно отвечал проводник.
Наконец, они оказались на месте. Холодные смрадные сени. Немилосердно раздавшаяся в ширину баба, за юбку которой цеплялись трое ребят мал мала меньше.
– А вот и наша малюточка! В аккурат девять дней назад моя кума принесла, – сказал кожевенник, указывая на карапуза, который лихо ползал по заплеванному глиняному полу в нестиранной рубашонке.
Воздух ломился от запахов, среди которых преобладали испарения мочи и кислые ароматы известки.
– Ути-люти-путичка, – старательно сюсюкая, кожевенник подхватил ребенка на руки и знаком приказал бабе убраться вон.
Та сделала вид, что убралась. Но ее страдальческие карие глаза тайком посматривали на Эгина из-за занавески.
– Ну, милостивый гиазир, так сколько мы платим за волосики?
Эгин поглядел на кожевенника так, что у того начала непроизвольно дергаться щека. Он был очень зол. Он потерял почти час. А в результате нашел ребенка, которому никак не меньше года. Он, конечно, специалистом по грудным младенцам себя не считал. Но был абсолютно уверен в том, что девятидневные младенцы ползать по полу не умеют.
Эгин молча двинулся к выходу из лачуги.
– Эй, гиазир, вы куда? А уговор?
Эгин обернулся. Внезапно в нем проснулся аррум Опоры Вещей, личность раздражительная и жесткая.
– Вы что это? Слово – не воробей. Обещали золотом…
– Послушай, недоумок, я что – неясно объяснил? – перебил кожевенника Эгин. – Мне нужен ребенок, родившийся девять дней назад, – Эгин сказал эти слова с такой интонацией, что живот кожевенника сам собой раздулся. Несчастному казалось, что его просто надули раскаленным воздухом, он начал задыхаться и хватать губами воздух.
– Годовалый младенец мне не нужен, – медленно сказал Эгин, не отпуская кожевенника взглядом.
Небрежно уложив ребенка на кучу тряпья, тот бухнулся на колени и закашлялся так сильно, что Эгину к его неудовольствию пришлось признаться, что с отрицательным воздействием перестарался. Но и в этот раз раздражение взяло верх над жалостью.
«Будет ему наука, как дурачить чужеземцев», – сказал себе Эгин и затворил дверь. Как только он отвел взгляд, кожевенник перестал кашлять.
Когда Эгин был уже у выхода из переулка на крыльцо дома кожевенника выскочила та самая баба и закричала ему вослед.
– Милостивый гиазир! Милостивый гиазир! Я знаю, где то, что вам нужно! Все без обмана, гиазир!
У Эгина не оставалось другого выхода кроме как поверить на слово. И он снова пошел по узеньким переулкам, на сей раз – вслед за бабой в деревянных башмаках. Ленивое зимнее солнце неумолимо ползло по небу. День клонился к полудню.
На этот раз дом был побогаче и располагался, насколько мог судить Эгин, гораздо дальше от реки. В случае Нелеота это свидетельствовало об относительной фешенебельности района.
На сей раз Эгин решил не оставлять лазеек для надувательства.
– Спрашиваю в последний раз. Когда именно родился этот ребенок? – Эгин впился глазами в глаза женщины, намереваясь продемонстрировать серьезность своих намерений, а заодно с целью распознать искорки лжи в глазах своей помощницы.
– Девять дней назад. Клянусь своим левым глазом, – заверила женщина, но искорки в поставленном на кон глазу так и не появились.
– Почему ты не сказала этого сразу, тогда… в твоем доме?
– Я не была уверена.
– А почему ты сейчас уверена?
– Я посчитала.
– Что ты посчитала? Дни?
– Ну да… Сегодня это раз… вчера это два, – начала женщина, медленно загибая пальцы – большой, указательный, средний…
– Тогда понятно. Чей это младенец?
– Госпожи Меа. За мной посылали помогать ей при родах.
– Ты помогала?
– Да… было очень страшно… снег валил, земля тряслась…
– Земля тряслась? – в надежде переспросил Эгин.
– Ну да… так, не сильно… но у госпожи Меа обереги на стене так и качались – туды-сюды, туды-сюды.
Эгин вздохнул с облегчением. «Эта, кажется, не врет», – заключил он и вручил бабе золотой, который та с простодушием, свойственным беднякам, которым никогда и ничего не достается даром, облобызала и спрятала за щеку.