Две огромных трехосных фуры пробирались сквозь мглу предрассветного города. «Царский цех отбросоразвозчиков» – такая надпись на архаическом наречии Ита украшала борта обеих фур. С надписью посредством двух змеящихся голубых лент был соединен цеховой герб: перекрещенные лопата и факел в белом поле на левой половине щита и бобер в красном поле на правой половине щита.
Тонкий слой мусора скрывал под собой вполне комфортабельный салон, освещенный двумя колбами с личинками ската-водолета. Каждая тварь заменяла полсотни горных светляков, как гордо пояснил Милас.
Кто едет во второй фуре Эгин не знал. В первой помимо него находились Есмар, Милас и два давешних ряженых чернокафтанника. Они сидели на больших сундуках, о содержимом которых Милас отозвался неопределенно: «Вещички».
На козлах восседали еще двое членов клана, правивших лошадьми. Оба, разумеется, были выряжены мусорщиками.
Эгин не видел смысла врать. Если из-за их появления в Ите действительно погибли люди, поставившие своей целью освобождение города от магических оков, значит они с Есмаром теперь имеют определенные обязательства перед кланом Миласа. И если только в их силах чем-то помочь клану – они обязаны помогать.
– Ну и дела, – пробормотал Милас, дослушав Эгина. – Так вы и впрямь не знаете, как умудрились призрачно проникнуть в Волшебный театр?
– Нет. И даже не догадываюсь.
– Это вас отчасти извиняет, – буркнул Милас и на некоторое время замолчал.
– Кстати, господа, я прошу не держать на меня зла за ту бесцеремонность, с которой я распрощался с вами в «Щучьей поживе», – обратился Эгин к чернокафтанникам. – Но я был просто обязан вырвать Есмара из лап колдуна. Опасного, как я думал.
– Ничего, бывает, – махнул рукой тот, на лбу которого темнела сочная ссадина. – Мы просто хотели вас задержать на некоторое время, чтобы вы не путались у Есмара под ногами.
«Вот так. Я-то все время полагал, что это Есмар у меня под ногами путается. Оказывается – наоборот», – подумал Эгин.
Милас тем временем принял решение.
– Мы могли бы, пожалуй, поверить сновидению Есмара и задержаться на полчаса на итском плесе, чтобы разрешить ему попытать счастья в последний раз, перед бегством. Однако я, как и вы, понятия не имею, что делать с этим круглым монстром, о котором говорит ваш слуга.
– Есмар мне друг, а не слуга, – твердо сказал Эгин.
Фура внезапно остановилась.
– Чшшш, – прошипел Милас, прикладывая палец к губам.
Сквозь тишину, сквозь подбитые войлоком глухие стены фуры донесся тихий посвист.
– Хвала Зергведу, – заключил Милас. – Приехали. Можно выходить.
Здесь клубился Опарок. Эгин, впервые очутившийся в колдовском тумане, сразу же ощутил, как виски сдавило мягким, но тугим и широким обручем. Словно бы час назад вокруг его головы повязали полосу мокрой бараньей кожи и вот теперь она начала высыхать.
Сундуки с «вещичками» оказались ой какими тяжелыми. Во второй фуре никаких сундуков не было. Зато из нее выбрались аж восемь человек: мужчина, три женщины, девочка и три мальчика.
Выглядели они очень несчастными. Личико девочки было заплаканным, мальчики хмурились и исподлобья поглядывали на Есмара. Эгин подумал, что это, скорее всего, такие же, как и Есмар, соискатели кольчуги. Видимо, дети членов клана.
Все это напоминало эвакуацию из Ваи в миниатюре. Не хватало только преследующей по пятам нежити. Или она была, да только пока ничем себя не проявляла.
Фуры стояли в глухом тупике. Над головой нависали не то скалы, не то балконы третьего-четвертого этажа – Эгин так и не разглядел. Пахло тухлой рыбой. Где-то далеко слышалась частая капель. Безвдохновенно завывала собака.
Милас открыл дверь, обшитую бронзой с зелеными потеками. Они втянулись в узкий лаз.
В правой руке Милас держал меч, в левой – колбу-светильник. Другие светильники достались женщинам. Эгин на пару с чернокафтанником, лоб которого был украшен ссадиной, волок один из сундуков Миласа.
Оказалось, что воды в туннеле местами по колено. Эгина все время не покидали мысли о разных мелких, но опасных гадинах, которые могут гнездиться в этом уютном местечке. Но он помалкивал, резонно полагая, что его спутники – люди опытные. О серьезной угрозе предупредят загодя, о мнимой – и не вспомнят.
Приблизительно через сто шагов они уперлись в еще одну дверь. Милас отпер ее и она открылась не вполне обычным способом – а именно, откинулась вперед, как носовая сходня конно-грузовой барки.
Они вышли на изолированный участок набережной. Теперь за их спиной возвышалась стена заброшенного бастиона времен владыки Геолма. Восточный край набережной обрывался прямо в озеро.
Эгин сообразил, что знает это место. Именно сюда приплыли они с Миласом прошлой ночью после боя возле будки сборщика дорожной пошлины. Но вместо того, чтобы воспользоваться лазом, через который они прошли только что, Милас и Эгин тогда поднялись по узкой каменной лестнице на западном краю набережной.
По странной прихоти природы отсюда Опарок уже успел уйти. Дышалось здесь ощутимо легче, чем в лазе. К тому же, исчезла головная боль.
Их действительно ожидала вместительная лодья с крутыми, горделиво задранными бортами. На носовой площадке перетаптывались двое спасателей-на-водах с восьмилоктевыми алебардами.
Компанию двум алебардистам составляла деревянная ростральная дева. В отличие от магдорнских и варанских кораблей, носы которых обычно украшались бюстами, эта фигура была полноростной.
Дева, точнее девочка, была выполнена в натуральную величину, как и статуи на набережной.
«Ай да молодцы спасатели! Это, значит, если случайно пресловутая кольчуга подвернется под руку – так враз на деву и наденут. Удобно!» Эгин покосился на Есмара.
Тот, кажется, тоже оценил расчетливость спасателей. По крайней мере, он все время бросал на изваяние оценивающие взгляды и загадочно ухмылялся.
Спасатели спустили деревянную лестницу из двух жердей и редких перекладин.
Первыми на борт лодьи отправили женщин и детей. Затем начали думать, как погрузить сундуки.
Борта были слишком высокими и крутыми, чтобы поднять громоздкую рухлядь на руках. Грузовой стрелы на лодье, конечно, не было.
– Братья, а доски какой-нибудь у вас не будет? – спросил Милас.
– Доски-и… Не-е, ни к чему она нам, – протянули на лодье задумчиво. – А на кой ляд тебе вообще эти сундуки сдались?
– Действительно, Милас, – пробормотал Эгин. – Что вы, Шилол подери, тащите? Дедушкины рукописи?
– Если бы. С рукописями я был бы уже богатеем. В Харрене это модно – иметь пару подлинных свитков самого Эриагота.
– Так что же там тогда?
– Оружие. Доспехи. Сырье для снадобий. Дары местного моря, хм. Казна клана.
– Да небось еще и музыкальные улитки из Волшебного театра… – пробормотал Эгин под нос. – Позиция первая…
– Точно. В подарок.
– Любимой женщине?
– Можете так считать.
«…Вся убийственная галиматья записана здесь… Без нее и без ключевого источника жизненных вибраций улитки превращаются всего лишь в ядовитое кушанье… Если бы ритуал проводился не над трупом человека, а над молодой цветущей грушей, и если бы на игле была другая запись, мы услышали бы сладгоколосое пение хора харренских мальчиков…» – эти слова Миласа, сказанные над телом сборщика дорожной пошлины, вспыхнули перед мысленным взором Эгина одним цельным, нерасчленимым образом.
– Скажите, Милас, вы сохранили золотую иглу со смертельным предписанием для улиток?
– Какую еще?
– С заставы.
– Да, конечно.
Эгин расхохотался. Так просто!
– Милас, я знаю как убить монстра из Есмарова сна.
ГЛАВА 29. ПО ТУ СТОРОНУ ГАРМОНИИ
«У Великой Матери крутой норов: то вверх, то вниз.»
Барон Вэль-Вира не был магом, не был и чернокнижником. Ему сполна хватало того, что он был гэвенгом. Ни с теми, ни с другими он дружбы не водил. Но и сторониться не сторонился.
Когда в конце осени Вэль-Вире доложили о том, что некий странствующий маг Адагар просит приюта в его замке до начала весны и готов отплатить за это своими магическими услугами, барон принял странное решение.
– Ведьмак может остаться, – передал барон через дворецкого. – Пусть выбирает себе любые из пустующих покоев. Его магических услуг мне не надо. Единственное условие – не показываться мне на глаза. И не тревожить меня и челядь всякой разностью.
Зима подходила к концу. Адагар честно соблюдал поставленное перед ним условие – Вэль-Вира успел напрочь забыть о его существовании.
«Всякой разности» наподобие слоняющихся по коридорам призраков и летающих соусниц в замке Гинсавер тоже не наблюдалось. Поэтому когда во время конной прогулки по заснеженным окрестностям замка барон Вэль-Вира встретил сухонького старичка в помятом тулупе, в ушах у которого сверкали две серьги явно магического назначения, он не сразу догадался, с кем встретился. Была середина месяца Ирг.
– Здравия тебе, барон Вэль-Вира, – начал старичок, представившийся Адагаром. – Позволь выразить тебе благодарность за гостеприимство и за великодушие.
Вэль-Вира сдержанно кивнул, обозревая своего неожиданного собеседника. «Надо же! Ни разу на глаза не попасться за три месяца!» – подумал Вэль-Вира.
– Твой замок Гинсавер чудесен. Время, которое я провел в нем, незабываемо. Скоро, с наступлением весны, я двинусь дальше на север. И, признаюсь тебе, мне жаль покидать величественный Гинсавер.
– Ты можешь оставаться здесь настолько долго, насколько захочешь, – сказал Вэль-Вира, не покидая седла.
– К сожалению, я не могу остаться, – вздохнул Адагар. – Но уйти, не отплатив тебе добром за добро, мне не позволяют те силы, которым я служу.
– Пустое, Адагар! Я позволил тебе жить в Гинсавере от чистого сердца, а не из корысти. Я не прошу ничего взамен. Пусть это будет моим подарком тебе и другим странствующим магам.