Залпом проглотив стопку, младший сержант налил себе еще одну и, не закусывая, лишь скрипнув зубами, влил в себя очередную порцию обжигающей гортань жидкости.
– Глупая девчонка, – тихо выдохнул он.
Облегчив душу, тетя Вера с мудрой усмешкой, осветившей ее лицо, поправила:
– Любит тебя сильно. А от любви каких только глупостей не учудишь.
Они еще долго сидели за столом, часто молчали, а потом вдруг начинали быстро говорить. То есть вели себя как люди, которых объединяет общее горе. Плескачев сразу решил для себя, что дорога домой будет пролегать через Москву. Что мать, ожидавшая сына из армии, все поймет. А вернуться, не повидав Юлю, он не мог.
– Ты мать только предупреди, – узнав о планах гостя, посоветовала тетя Вера.
– Обязательно, – кивнул головой Плескачев.
Хозяйка дома уговорила гостя остаться переночевать и отдохнуть перед дорогой.
Обессиленный услышанным и немного размякший от водки и нервного стресса, младший сержант нехотя согласился. Плескачев чувствовал, что короткий отдых ему просто необходим. Покурив на крыльце, он вернулся в дом. Тетя Вера гремела посудой, убирая со стола. Она сноровисто складывала тарелки на деревянную доску, служившую подносом.
– Скоро чай пить будем. А потом я постелю тебе в вашей комнате, – заметив возвращение гостя, сказала она.
Неожиданно к звону посуды добавился еще один звук. Тяжелые шаги доносились со стороны крыльца. Потом скрипнула входная дверь, шаги прозвучали в коридоре, и в комнату ввалился грузный мужчина, одетый в милицейскую форму. Растянув в улыбке широкий, словно у лягушки, рот, неожиданный визитер откозырял, приложив к фуражке с высокой тульей волосатую ладонь:
– Здравия желаю, баба Вера. Ого, да ты не одна…
– Здравствуй, Ибрагиша, – не слишком приветливо отозвалась хозяйка дома.
Плескачев тоже поспешил представиться:
– Младший сержант воздушно-десантных войск Георгий Плескачев.
Волосатый битюг хозяйской походкой протопал к столу, повернулся, чтобы повнимательнее рассмотреть сержанта. Теперь и Жора мог видеть черты его лица. Надо сказать, что мент произвел на десантника отталкивающее впечатление. Форма не шла визитеру. Более всего ему бы подходил засаленный халат продавца шашлыков или шаурмы. Но самыми отвратительными были глаза. Глубоко посаженные под мохнатыми бровями, они непрерывно бегали, словно у карточного шулера, оказавшегося на грани разоблачения.
– Это гость мой. Юлечкин жених, – с тихим вызовом произнесла хозяйка дома, подойдя к мужчинам.
Мент осклабился, показывая череду порченых зубов:
– Очень хорошо. А докумэнтики твои посмотреть можно?
Служитель закона, больше похожий на продавца кебаба, плохо выговаривал некоторые слова, произнося их с восточным акцентом. При этом он буквально ощупывал фигуру Плескачева хитро поблескивающими глазками.
Плескачев пожал плечами:
– Можно.
Перелистывая бумаги, милиционер внимательно просмотрел каждую букву. Отдавая их обратно, он вновь растянул лягушачьи губы в улыбке:
– Дэмбель, значит. Отвоевался, герой. Это хорошо. Тэперь домой поедешь. Мамку увидишь. Отоспишься в чистой постэли. А то, наверное, устал за боевиками по горам гоняться?
С трудом сдерживаясь, Жора сыронизировал, невольно скрывая свое боевое прошлое:
– Не очень. Я хлеборезом служил. Маслице лопал и буханки кроил. А за боевиками другие гонялись. Неужели не заметно.
– Замэтно, дорогой, замэтно, – быстро отреагировал мент, заметив раздражение собеседника. – Ты не задерживайся в наших краях. Уезжай по-быстрому. А то здэсь тоже неспокойно. Тэррорысты взрываются.
– Завтра поездом на Москву и отправлюсь, – желая побыстрее закончить неприятное общение с сально ухмыляющимся битюгом, ответил Плескачев.
Он развернулся и молча удалился в соседнюю комнату. Жоре хотелось побыть одному, собраться с мыслями, подумать над словами, которые он скажет Юле. Сквозь стену он слышал, как хозяйка дома и мент о чем-то переговариваются. Он не прислушивался к разговору. Когда хлопнула дверь, Плескачев понял, что мент ушел. Вернувшись в комнату, где стоял обеденный стол, он не нашел хозяйку. Тетя Вера гремела посудой на кухне.
– Кто это был? – присаживаясь на табурет, спросил Плескачев.
– Ибрагишка Гаглоев. Он в милиции работает. Дом его на этой улице стоит, – не очень охотно пояснила женщина.
– Чеченец?
– Нет. Ингуш. У нас тут каждой твари по паре, – испугавшись не слишком удачного выражения, тетя Вера вытерла фартуком мокрые руки, повернулась и торопливо поправилась: – Нет, ты не подумай. Я против кавказцев ничего не имею. Люди как люди, а выродки в каждой нации случаются. Но Ибрагишка, – тут она замялась, стараясь найти слова поделикатнее. – Хапуга он. Пузо отъел на службе. А с каких шишей? Милиция ведь не много получает.
– Не много, – подтвердил Плескачев.
– А этот Гаглоев домину себе отгрохал. Машины меняет. И ходит по улице как падишах. На людей сверху вниз смотрит. Мою соседку так матюгами обложил, что она с сердечным приступом свалилась. Видите ли, посмела ему замечание сделать. Тот еще фрукт.
Скорее по инерции, чем из-за любопытства, Плескачев задал следующий вопрос:
– От вас этот абрек в форме чего хочет?
Вернувшись к мытью посуды, тетя Вера объяснила:
– Прицепился как банный лист к ж… Просит, чтобы дом ему продала. Он мой и свой участок объединит и новые хоромы построит. Все мало ему.
– Не хило, – усмехнулся младший сержант, выглядывая в окно.
Оттуда открывался вид на капитальный двухэтажный дом из красного кирпича под скошенной на финский манер крышей. Архитектурные особенности и качество стройматериала свидетельствовали о том, что дом возвели совсем недавно.
– Урюка фазенда? – кивком головы указав на внушительное строение, поинтересовался десантник.
– Его.
– Настоящий мавзолей. Тадж-Махал моздокского разлива, – недобро ухмыльнулся младший сержант.
– Чего? – прекратив полоскать посуду, тетя Вера недоуменно уставилась на гостя.
– Дворец такой в Индии есть. Неописуемый по красоте и роскоши. Вот я и говорю, что мент ваш дворец возвел. Одни, блин, кровь проливают, другие хоромы себе возводят.
Логика солдата была понятна пожилой женщине. Она горестно вздохнула:
– Да, неровно Бог делит. – Спохватившись, тетя Вера перекрестилась: – Прости меня, Господи, за богохульство.
Проницательности парню из Кёнига было не занимать. Былая разгульная жизнь мелкого контрабандиста и время, проведенное на войне, сделали из Плескачева неплохого психолога. Он нутром почуял, что отношения неопрятного мента и родственницы его девушки гораздо хуже, чем могло показаться на первый взгляд. И хотя ему не особенно хотелось копаться в их взаимоотношениях, он на всякий случай уточнил:
– Крепко наезжает насчет продажи?
Тетушка пожала плечами:
– Пока не очень. Он Юльку опасался. Говорил, что этой девчонке палец в рот не клади. Что если сумела вырваться из Грозного, то сумеет и за меня, и за себя постоять. – Хозяйка дома подумала, стоит ли нагружать молодого человека своими проблемами. Но потом, видимо, решив, что они почти родственники, закончила: – А как Юлечку увезли в Москву, стал приходить каждый день. Все зудит и зудит, чтобы дом продала. Обещал мне квартиру в городе купить. Говорит, что в частном доме одинокой женщине жить небезопасно. Времена-то нынче лихие. А у меня даже собаки нет. Одни коты по двору шастают. Подленький этот Гаглоев. – Сделав большие глаза, она прошептала: – Наши балакают, что он с бандитами связан. Может, наговаривают. Народ нынче недобрый. Всякую напраслину на человека возвести могут.
– Гонят сейчас конкретно. По поводу и без, – вставая, произнес Плескачев, подумав про себя о том, что с ментом надо по-мужски потолковать, объяснить ему, что не следует приставать к пожилой женщине с сомнительными предложениями.
Проснувшись утром, Жора обнаружил, что хозяйка уже успела отправиться на базар.
Расписание у тети Веры было четкое и устоявшееся. Свой нехитрый товар она стремилась продать как можно быстрее, чтобы остальное время посвятить домашним делам. Плескачеву такой расклад был на руку. Он терпеть не мог долгих прощаний, проводов и тому подобной сентиментальщины. Быстро собравшись, он на листке отрывного календаря написал прощальную записку, в которой уведомлял хозяйку о своем отъезде в Москву. Выйдя, младший сержант закрыл дверь на ключ, который, в свою очередь, положил под выдвигающийся кирпич в основании крыльца. О тайнике ему вчера вечером рассказала хозяйка.
В эти утренние часы улица поразила Жору звенящей пустотой. Только за заборами тявкали собаки да грустно каркала ворона, устроившаяся на фонарном столбе. Трудовой люд уже успел добраться до рабочих мест, а те, которым некуда было спешить, еще нежились в постелях.
До остановки от дома тети Веры было минут пятнадцать ходьбы. Забросив за спину сумку, сшитую из брезента, Жора одернул камуфлированную куртку, закрыл калитку и пружинящей походкой полного сил молодого человека зашагал к остановке. В конце улицы он остановился у киоска, достал из кармана деньги и очень вежливо постучал в закрытое картонкой окошко.
Картонка провалилась внутрь, и в проеме показалось заспанное лицо, принадлежащее конопатой девице.
– Чего? – зевая, спросила она.
– Сигарет, милая.
– Каких? – вяло переспросила продавщица, похожая на вытащенную из воды рыбу.
– Давай «Парламент».
– Ого, шикуешь, солдатик! – весело заржала киоскерша, отряхиваясь ото сна.
– Могу себе позволить, – выкладывая деньги на узенькую полку перед окошком, ответил младший сержант.
Уходя, он чувствовал, как взгляд конопатой сони прожигает ему спину.
Когда до остановки оставалось метров пятьдесят, Плескачев остановился. Распаковав пачку, он достал одну сигарету, повертел ее между пальцами, разминая по старой армейской привычке табак. Посмотрев на безлюдный пятачок остановки, он усмехнулся, мысленно укоряя себя за бестолковые действия. Сигареты этой марки в дополнительном размягчении не нуждались, о чем свидетельствовали крошки табака, высыпавшиеся на штаны. Стряхнув крошки, Плескачев выпрямился. В это же время белая «Нива», которая от пыли напоминала серую гигантскую мышь, чиркнув протекторами по бетону бордюра, остановилась почти у носа десантника.