– И что ты предлагаешь? – спросил Артем. – Что нам с ним делать?
– Не знаю, – ответил Хохол. – Но так его бросить мы тоже не можем…
Монк помотал головой и тяжело вздохнул:
– Ну, бляха, и денек же выпал!
Глава 9
1
– Так! – послышался громкий уверенный голос. – Ну-ка, построились!
Вновь прибывшие на африканскую базу JWS российские наемники оглянулись в ту сторону, откуда доносились слова. К ним не спеша приближался здоровенный детина. Короткая стрижка, гладко выбритое лицо, камуфляж поношенный и потертый, но при этом чистый и отглаженный. Несмотря на габариты, двигался этот тип легко и бесшумно. Короче, с какой стороны ни посмотри – ветеран. Да к тому же еще и левая рука на перевязи. Точно, ветеран. Так что, пусть и неохотно, и не спеша, но вновь прибывшие начали принимать какое-то подобие строя. Начинать скандалить и демонстрировать свою независимость просто глупо. Во-первых, они едва успели перезнакомиться между собой; а здесь, на месте, коллектив уже сложился. Ну, а во-вторых… Никто ведь не требовал от них ничего такого, унизительного. Нормальное требование в нормальном воинском коллективе. А подавляющее большинство приезжих и были военными. Пусть уже бывшими, но – военными людьми. Просто не нашлось им места в армии на Родине, вот и пришлось искать счастья в чужих краях.
Привычно разобрались по ранжиру, выровняли носки. Не потому, что хотели произвести впечатление на горластого здоровяка строевой выправкой. Такие вот, горластые, старому толковому служаке – по хрену. По привычке выровнялись. Это уже в крови. Как в том анекдоте: «Если вы, гражданские, такие умные, то почему в баню строем не ходите?..»
Здоровяк неторопливо, слегка рисуясь, прошелся вдоль строя. Остановившись на середине, еще раз оглядел пополнение, после чего начал толкать речь:
– Ну? – не дожидаясь ответа, продолжил: – Поздравляю вас с прибытием в славное подразделение капитана Монка!
И сделал паузу, словно ожидал чего-то. Оно и понятно, чего ожидал. Но только никто не спешил откликнуться на поздравление. Да, военные, но уже вне армии. На вольных хлебах.
– Не понял? – картинно удивился здоровяк. – Устав позабыли?! Не слышу радостного троекратного «ура»!
– Хохол! – послышался возглас со стороны. – Прекращай демагогию разводить! Не в цирке. И не в Думе…
К вновь прибывшим быстро подходил еще один ветеран. Внешне он явно проигрывал тому, кого назвал Хохлом. И ростом пониже, и сложением посубтильнее. Хотя крепок – этого не отнять. Вот только здоровяк при появлении «малыша» подобрался, подтянулся. Нет, не задрал подбородок и не начал прищелкивать каблуками. Никакого показушничества. Но в облике Хохла что-то изменилось. Сразу же стало понятно, кто тут главный. Не этот здоровяк, а второй подошедший – невидный, неброский, незаметный.
– Так я это… – ухмыльнулся Хохол и отвел взгляд в сторону. – Молодежи объясняю, что тут и как…
– Здравствуйте, ребята! – Монк остановился перед строем, рядом с Хохлом.
Новички нестройно, вразнобой ответили на приветствие.
– Я – Монк, – продолжал «малыш». – Ваш командир. Какое-то время нам придется работать вместе. Цели и задачи вам объяснят немного позже ваши непосредственные начальники. А пока… Размещайтесь. Распаковывайтесь. И – по одному, ко мне, в административный модуль. На собеседование. Будем знакомиться.
Строй заколыхался, «поплыл». И вдруг у простецкого парня Монка прорезался командный голос.
– Отставить! – рявкнул он. И новички замерли на месте, затем быстро выровнялись в строю. – Теперь слушайте сюда, – капитан наемников прошелся вдоль строя. – Вы – наемники, но вы – не вольные стрелки. Не банда атамана Ангела. Те из вас, кто был на войне, знают, насколько важна дисциплина. От вас никто не требует ходить строевым шагом и козырять. Но выполнять команды придется, как в армии, – быстро и точно. Кого это не устраивает – может сразу, не распаковываясь, собираться домой. Ему здесь делать нечего, такой опасен для всех. Я хочу, чтобы мы вернулись все. Без потерь. Желающие уехать есть? Шаг вперед!
Желающих не нашлось.
– Тогда… – Монк выдержал паузу. – Разойдись!
Строй мгновенно – будто внутри граната взорвалась – превратился в толпу.
– Хохол! – окликнул командир здоровенного ветерана.
– Да, Монк! – откликнулся тот.
– Определи ребят на постой, объясни, что тут и как. Но только без этих своих… Понял?
– Бу-сделано! – бодро ответил Хохол и развернулся к новичкам. – Пошли, пацаны, покажу, где можно вам кости кинуть.
Наемники потянулись за здоровяком, уверенно направившимся в сторону от места построения.
– Максим Николаевич! – окликнул одного из наемников Монк, невольно подражая киношному Мюллеру. – А вас я попрошу остаться…
Максим Оболенский развернулся, подошел к командиру наемников. Несколько секунд они, улыбаясь, смотрели друг на друга. Потом Монк сказал:
– Ну, здорово, что ли, Шаман.
Оба – и новичок-наемник, и суровый командир Монк – одновременно шагнули друг другу навстречу и обнялись.
2
– Ну… – Максим поднял пластиковый стаканчик. – За нас, за вас, и за спецназ!
– Будем! – Монк намахнул свою «дозу», скривился, потянулся к закуске.
Артем алкоголь не то чтобы уж вообще не признавал. Просто не любил. Не складывались у него «отношения» – как в «Доме-2» всех со всеми – со спиртным. Хотя – употреблял. Тут уж ничего такого криминального нет.
Каждый, кто побывал в районе боевых действий – не имеет значения, штабной или «полевой», – знает, что страх имеет свойство накапливаться. Это вранье, что профессионалы не испытывают страха. Чушь, как говорил один русский писатель, для дефективных детишек. Страх испытывает любой человек. Будь ты хоть последний «ботан», хоть самый раскрутой спецназовец – все равно боишься. Тут уж дело в характере, который с физическими статями индивидуума ни в каком соотношении не состоит. Бывает, что самый раскрутой на гражданке качок писает под огнем в штаны и забивается в щель, откуда его потом можно вытолкать только пинками. А мелкий чахлый гаденыш, невзрачный и невидный, которому уже заранее определена и кличка Опарыш, и жизнь «вечного молодого», вдруг встает под огнем в полный рост и начинает садить от бедра по огневым точкам противника. И не из страха, не от безысходности. Просто качок был чмом, живет чмом и умрет чмом, судьба уж его такая. А вот этот самый Опарыш… Есть у парня характер. И кличка – позывной – у него уже другая. И отношение сослуживцев – тоже…
Однако это детали. Вернемся к тому, что страх имеет свойство накапливаться. И – отравлять организм. Стало быть, иногда, время от времени, токсины страха нужно выводить. Можно, конечно, часами говорить с психотерапевтами, как те же америкосы. Но в боевых условиях, где нет мягких кресел и времени на разговоры, лучше украдкой выпитой водки и торопливого секса нет ничего. Ну, разве что третье место вполне заслуженно занимает «травка». Тоже вариант. Но – крайний. Ибо боец должен быть трезв, адекватно воспринимать обстановку и быстро принимать соответствующие ей решения. А наркоша – он и есть наркоша. Человек, не заслуживающий доверия.
Так что Максим Оболенский и Монк не пили – выводили токсины страха. Тем более что Максим привез и настоящую русскую водку, и буханку черного хлеба, и огурцы соленые… Что, спрашивается, еще нужно русской душе для того, чтобы развернуться во всю свою ширь?.. Тем более на чужбине?
– Так что ты там про Лизу-то говорил, братишка?..
А вот тут, как в том кавказском анекдоте. «Сколько братьев?» – «Адын». – «Остальные что, сестры?» – «Нэт! Братишки…» Если брать за основу кавказские понятия, то брат – это старший. А братишки – мелкие, за которых «старшак» всегда в ответе.
И Артем прав. У него с Максимом разница в два года. Просто тот поступал в училище после школы – юный и резвый романтик, не видевший реальной войны, не знающий всей той грязи, что неминуемо сопровождает военные действия хоть в чужой, хоть в своей стране. Другое дело Артем. Тот в военное училище пришел осознанно, со «срочки». С той, нормальной, когда еще служили. И не несколько месяцев, а два года. И, оказавшись по воле случая – а вообще-то в результате жесткого психологического отбора – в отдельной бригаде специального назначения ГРУ ГШ РФ, прочувствовав, «поняв службу», другой судьбы для себя и не видел. Служение Отечеству, а не тем людям, что его представляют в «ящике». «Гусары газет не читают…»
Вот так и получилось, что сержант Рождественский какое-то время был командиром отделения у курсанта Оболенского… А первый командир – это как первая любовь… Кто служил, тот поймет.
– Брат… Лиза остается на месте.
– Что-о?! – вскинулся Артем. – Почему это ты решил, что имеешь право лезть в мои дела?..
Тут уж придется воздержаться от буквального, то есть дословного воспроизведения реплик каждого из персонажей. Простим их… В российской армии, откуда вышли оба собеседника, матом не ругаются. Там им разговаривают…
Правда, до настоящего конфликта дело так и не дошло. Поругались, покричали – и остановились. Причин тому было несколько. Первая – то, что оба наемника знали друг друга если не с детства, то с курсантских погон – точно. А вторая…
В самый разгар «веселья» в модуль ввалился Шурик – тот самый, спасенный Хохлом инженер-строитель.
– Командир, люди размещены, на довольствие поставлены! Обмундирование будут получать с утра.
– Хорошо, – кивнул Монк, – отдыхай.
– Есть! – щегольнул абориген военной выправкой. Правда, выглядело это довольно комично. Шурик, попав на базу, оставался в своей одежде – ярко-красной свободной футболке и потрепанных джинсах. На ногах – старенькие тапочки, каблуками (то есть стесанными задниками) которых он даже попытался щелкнуть.
– Иди уже! – Артем не смог сдержать улыбки.
Абориген исполнял в команде наемников обязанности старшины. Не бросать же его было там, в переулке, избитого? Может, и оставили бы… Но Хохол, сам раненный, уперся в горячке – и доволок негра до машины. Правда, этот, из локалки, попытался было выступить, но здоровяк взводный, еще возбужденный, окровавленный, особо не заморачиваясь подбором английских слов, отправил его по известному каждому русскому человеку адресу. Может, этот тип и не понял, что именно ему было сказано, однако тон, не предвещавший ничего хорошего, заставил человека из локалки отойти от машины. И только напоследок он бросил в сторону Монка обиженный взгляд – дескать, такой беспредел… Вот только на его недовольство и взгляды, хоть прямые, хоть косые, наемник плевать хотел. Посмотрел на бессознательного «земелю», ворочавшегося у его ног, вздохнул тяжело и махнул рукой: