[150] (если она готова) можно послать с тем же солдатом. А где найти солдата, Вы узнаете, позвонив Мих. <аилу> Леонид. <овичу>.
Целую без конца Ваши милые, милые ручки.
Ваш Гафиз»
Воспоминания сослуживцев Николая Гумилёва
Янишевский Юрий Владимирович(9 апреля 1893–17 мая 1968)
Ротмистр, сослуживец Гумилёва по лейб-гвардии Уланскому Ее Величества полку.
Окончил 1-ю гимназию в Санкт-Петербурге, Санкт-Петербургский университет, сдал офицерский экзамен в 1914. Поручик 1-го запасного кавалерийского полка. Ротмистр 5-го гусарского Александрийского полка. В белых войсках Северного фронта с 24 декабря 1918 во 2-м пехотном Мурманском полку, в октябре 1919 — марте 1920 в штабе 5-й Северной стрелковой бригады и на 1-м бронепоезде. Орден св. Станислава 2-й ст. В эмиграции. Служил в Русском корпусе.
Имя Янишевского, как вольноопределяющегося 6-го эскадрона, неоднократно упоминается в документах Уланского полка.
В воспоминаниях есть две неточности.
Первая — в фамилии командира. Командиром 6-го эскадрона был Лев Александрович Бобышко.
Николай Гумилёв. Рисунок Натальи Гончаровой. 1917 год
Вторая относительно «стеклянного глаза». Никакого стеклянного глаза у Николая Гумилёва не было. Но он с раннего детства из-за травмы (нянька уронила малыша на острый стеклянный осколок) страдал астигматизмом и косоглазием. Так что визуально такое впечатление создаться могло. Недаром, в некоторых воспоминаниях о Гумилёве его называют «разноглазым».
«С удовольствием сообщу… все, что запомнилось мне о совместной моей службе с Н. С. Гумилёвым в полку Улан Ее Величества.
Оба мы одновременно приехали в Кречевицы (Новгородской губернии) в Гвардейский Запасный полк и были зачислены в маршевый эскадрон лейб-гвардии Уланского Ее Величества полка. Там вся восьмидневная подготовка состояла лишь в стрельбе, отдании чести и езде. На последней больше 60 % провалилось и было отправлено в пехоту, а на стрельбе и Гумилёв, и я одинаково выбили лучшие и были на первом месте. Стрелком он оказался очень хорошим, хотя, имея правый глаз стеклянным, стрелял с левого плеча. Спали мы с ним на одной, двухэтажной койке, и по вечерам он постоянно рассказывал мне о двух своих африканских экспедициях4. При этом наш взводный унтер-офицер постоянно вертелся около нас, видимо заинтересованный рассказами Гумилёва об охоте на львов и прочих африканских зверюшек. Он же оказался потом причиной немалого моего смущения. Когда наш эскадрон прибыл на фронт, в Олиту, где уланы в это время стояли на отдыхе, на следующий день нам, новоприбывшим, была сделана проверка в стрельбе. Лежа, 500 шагов, грудная мишень. Мой взводный, из Кречевиц, попал вместе со мной в эскадрон № 6 и находился вместе с нами. Гумилёв, если не ошибаюсь, назначен был в эскадрон № 3. Я всадил на мишени в черный круг все пять пуль. Командир эскадрона, тогда ротмистр, теперь генерал Бобошко, удивленно спросил: “Где это вы научились стрелять?” Не успел я и ответить, как подскочил тут же стоявший унтер-офицер: “Так что, ваше высокоблагородие, разрешите доложить: вольноопределяющийся — они охотник на львов…”. Бобошко еще шире раскрыл глаза. “Молодец…” — “Рад стараться…”.
Гумилёв был на редкость спокойного характера, почти флегматик, спокойно храбрый и в боях заработал два креста. Был он очень хороший рассказчик, и слушать его, много повидавшего в своих путешествиях, было очень интересно. И особенно мне — у нас обоих была любовь к природе и к скитаниям. И это нас быстро сдружило. Когда я ему рассказал о бродяжничествах на лодке, пешком и на велосипеде, он сказал: “Такой человек мне нужен; когда кончится война, едем на два года на Мадагаскар…”[151]. Сам понимаешь, как по душе мне было его предложение. Увы! все это оказалось лишь мечтами…».
Опубликовано в журнале «Часовой»[152]. 1968, № 505.
Воспоминания о службе в лейб-гвардии уланском Ея Величества полку
К сожалению, известные на сегодняшний день свидетельства сослуживцев Николая Гумилёва очень немногочисленны, отрывочны и практически все записаны через много лет после событий в эмигрантских кругах.
Это связано с официальной позицией советской власти по вычеркиванию имени Гумилёва из истории литературы и отмежевания от «империалистической войны» и ее участников. Соответственно, в СССР собирать сведения о военной службе поэта было невозможно, как и искать его сослуживцев.
Все представленные здесь воспоминания опубликованы в разные годы в эмигрантской прессе, в которой публикации произведений Гумилёва, воспоминаний о нем, исследований и критики его творчества не прекращались вплоть до снятия в СССР запрета на его имя.
Н. ДобрышинМоя встреча с Н. С. Гумилёвым
Никакими сведениями о дальнейшей судьбе Н. Добрышина мы на сегодняшний день не располагаем.
Несколько примечаний к тексту.
Утверждение о контузии, полученной Гумилёвым в самом начале войны, ошибочно. В госпиталь он попал из-за воспаления почек, полученного после переохлаждения и сильнейшей простуды, полученных в феврале 1915 года.
Утверждение автора об особом благоволении к Гумилёву императрицы тоже не основано на реальных фактах. Действительно, императрица с дочерями служили медсестрами во время войны и по службе несколько раз пересекались с находящимся на излечении Гумилёвым. У Николая Степановича есть стихотворение, посвященное Великой Княжне Анастасии, где он вспоминает об этих встречах. В Царскосельский же госпиталь он попал потому, что жил в Царском Селе. И на время долгого лечения его определили туда, где он мог как можно чаще общаться с семьей.
Офицерский чин Гумилёв получил согласно существующему в армии порядку после окончания школы прапорщиков в марте 1916 года. Так что специального вмешательства государыни не понадобилось.
Именно после окончания школы, не по настоянию императрицы, а согласно существующей практике и установленному порядку, Гумилёв был переведен в другой полк. То, что он снова оказался кавалерийским лейб-гвардейским — закономерно. А то, что его шефом опять оказалась Александра Федоровна, вполне объяснимо. В Лейб-Гвардии было не так много полков легкой кавалерии. Гусарский был наиболее близким по военному профилю полком к полку уланскому. А переучивать улана на драгуна либо переводить его в тяжелую кавалерию, что тоже требовало дополнительного обучения и дополнительных расходов на экипировку, не было никакого смысла.
Экзамены при Николаевском кавалерийском училище Гумилёв сдавал на чин корнета, которого не получил.
«Гумилёв пошел на войну 1914–1917 гг. добровольцем и служил вольноопределяющимся Лейб-Уланского ее величества государыни императрицы Александры Феодоровны полка, в котором отношение к вольноопределяющимся было крайне суровым: они жили вместе с солдатами, питались из общего котла, спали на соломе и часто вповалку на земле.
Гумилёв все это знал до зачисления в полк и знал также, что в полках Первой гвардейской кавалерийской дивизии (Кавалергарды, Лейб-Гвардии Конный полк и Кирасиры) отношение было более гуманным. Тем не менее, он пошел в наш Лейб-Уланский, в рядах которого я тоже служил обер-офицером, произведенным в офицеры из Пажеского корпуса весной 1915 года. В то время Гумилёв уже имел унтер-офицерские нашивки на погонах и солдатский Георгиевский крест четвертой степени.
Служили мы с Гумилёвым в разных эскадронах — он в первом эскадроне ее величества, а я во втором. Первый раз показал мне Гумилёва кто-то из офицеров, когда первый эскадрон обходил в конном строю наш спешившийся эскадрон. Мы вели бой со спешившейся германской кавалерией в лесной болотистой местности. Своей невзрачной внешностью Гумилёв резко выделялся среди наших стройных рослых унтер-офицеров. Позже я убедился, что он был исключительно мужественным и решительным человеком с некоторой, впрочем, склонностью к авантюризму.
Офицеры первого эскадрона мало интересовались поэтическим дарованием Гумилёва, и я не помню, чтобы они приглашали его в свою среду. В нашем же, втором, эскадроне старший офицер Н. Скалон — человек незаурядной эрудиции, чрезвычайно ценил Гумилёва как поэта и неоднократно приглашал его “выпить с нами стакан вина”. Мы все с огромным интересом и вниманием слушали его стихи и пояснения. Таким образом, по почину Скалона, между нами создалась некоторая близость. В ту пору Гумилёв был еще женат на Анне Ахматовой (А. Горенко), и я помню, он читал нам также и ее стихи.
В самом начале войны Гумилёв, в результате контузии, лежал в Царскосельском госпитале, где императрица Александра Феодоровна была старшей хирургической сестрой, работавшей под руководством хирурга кн. Гедройц. Нет сомнения, что императрица особенно благоволила и покровительствовала Гумилёву, которого очень ценила как поэта.
Во второй половине войны Гумилёв был командирован в Петроград держать при Николаевском кавалерийском училище экзамен для производства в офицеры. Каково же было наше изумление, когда мы узнали, что на этом экзамене, который не мог быть в военное время трудным, Гумилёв провалился. Тем не менее, по настоянию государыни Александры Феодоровны, Гумилёв был произведен в офицеры и зачислен в Пятый гусарский Александрийский полк, шефом которого была императрица. Гумилёв недолго оставался александрийским гусаром. Поскольку злосчастная война кончалась, связь наша с Гумилёвым оборвалась».
Опубликовано в газете «Новое русское слово»[153] 30 мая 1969 года.