До конца 1915 года Лейб-Гвардии Уланский полк находился на позициях вдоль Огинского канала. В течение сентября продолжались периодические столкновения с неприятелем, а с октября по декабрь практически никаких боевых действий не было. В декабре 1915 года полк отошел на отдых в деревню Дребск, за Лунинец.
20 сентября 1915 года сдал свои полномочия командующего полка генерал-майор Княжевич. В приказе № 431 от 20 сентября 1915 года объявлено:
«26 декабря 1913 года я имел счастье получить наш славный полк <…> На мою долю выпало повести полк на войну <…> С глубокой грустью принужден я теперь сдать полк, к моему утешению, я назначен вашим бригадным командиром, а потому имею возможность продолжать быть вблизи вас. Сердечно рад, что сдал полк в верные руки нашему старшему товарищу улану, глубокоуважаемому Михаилу Евгеньевичу Маслову».
Через два дня после этого по полку был объявлен приказ № 433 от 22 сентября 1915 года:
«Командированного в школу прапорщиков унтер-офицера из охотников эскадрона Ея Величества Николая Гумилёва исключить с приварочного и провиантского довольствия с 20 сего сентября и с денежного с 1 октября с. г.».
Позже, уже после окончания школы прапорщиков Николаю Гумилеву был выдан следующий документ:
«Аттестат № 1860 от 8 апреля 1916 г. о содержании Н. С. Гумилёва в Лейб-гвардии уланском полку. По указу Его Императорского Величества дан сей от Лейб-гвардии Уланского Ея Величества полка прапорщику Гумилёву, произведенному в этот чин приказом Главнокомандующего армиями Западного фронта от 28 марта с.г. за № 3332 в том, что он при сем полку ни жалованьем, ни различными пособиями по военному времени, ни прогонными на проезд к новому месту служения вовсе не удовлетворялся и таковые ниоткуда не требовались ему. Что подписями с приложениями казенной печати удостоверяется, апреля 8 дня 1916 г.
Подл<инник> за надлежащими подписями.
С подлинным верно: Делопроизводитель, Коллежский регистратор (подписи неразборчивы)»
Из этого документа следует, что за время службы в Уланском полку Гумилёв не получал жалования и содержал себя на свои собственные средства.
Даже тут Николай Степанович остался верен старым традициям русской армии, офицеры которой служили не за жалование. Это тем более поразительно, что содержание кавалериста, да еще гвардейского полка — дело достаточно дорогое, а особенно большими средствами его семья никогда не располагала. Но, видимо, элементарная порядочность и гордость не позволила ему получать деньги за то, что он делал по собственному произволению и к чему его никто не обязывал, кроме личного чувства долга.
Часто удивляются, почему Гумилёв не стал продолжать «Записки кавалериста».
Биограф поэта Павел Лукницкий со слов Ахматовой выдвинул версию о том, что в полку был низкий культурный уровень офицеров и даже последовал прямой запрет со стороны командира.
Но ни низкого культурного уровня в выдержках из воспоминаний сослуживцев Гумилёва нельзя обнаружить, ни разумного объяснения запрету найти невозможно. В «Записках» поэт соблюдал все требования цензуры, ничего порочащего и даже просто двусмысленного не писал. Напротив, такой скрупулезный объективный рассказ о военных буднях вызвал неизменные симпатии у читателей.
Полагаю, это было решение самого Гумилёва, для которого военная тема себя исчерпала.
Вместо этого Николай Степанович возвращается к старым, оставленным из-за войны замыслам, работает над новыми.
1916 год в литературном плане оказался очень плодотворным:
◆ издается очередной сборник стихов «Колчан»,
◆ идет работа над поэмой «Мик», пьесами «Дитя Аллаха» и «Гондла»,
◆ оформляется замысел «Отравленной туники», т. к. находясь в Лондоне и Париже, Гумилёв уже разбирается с конкретными материалами для будущей пьесы,
◆ продолжается сотрудничество с «Аполлоном» и «Биржевыми ведомостями» — за год было написано три критических статьи о поэзии и прозе.
Вообще, война явно отступает на второй план. Свыкнувшись с неустроенностью окопного быта, выкраивая дни для посещения Петрограда во время затиший или залечивая простуду в Крыму, Гумилёв занят литературными делами, словно бы войны и нет. В письмах 1916 — начала 1917 годов практически не говорится о военных буднях или говорится как о чем-то само собой разумеющемся, без прежних рассуждений и мечтаний о победе.
Переписка Николая Гумилёва за 1914–1917 годы
Эпистолярное наследие, как и в принципе архив Николая Гумилёва, сохранилось очень фрагментарно. Большей частью в архивах тех, кто были адресатами его писем. Именно потому мы наблюдаем часто ситуацию, что есть письмо Николая Степановича, но нет на него ответа либо документа, побудившего его к написанию этого письма.
Такая же ситуация с письмами периода его службы в армии.
В архивах Анны Ахматовой, Михаила Лозинского и других сохранились письма Гумилёва. Их же письма ему пропали, как и большая часть бумаг. Некоторые были утеряны им самим на войне или позже, другие исчезли после его ареста и обысков либо осели в архивах друзей, разобравших и увезших какую-то часть бумаг поэта в эмиграцию, остальные были просто уничтожены либо погибли по естественным причинам.
Как бы там ни было, сохранившаяся переписка Гумилёва, точнее, та ее часть, которая доступна читателям, никак не соответствует ни его активности, ни числу его корреспондентов, ни масштабу его деятельности. Вполне возможно, что-то со временем еще обнаружится в частных коллекциях либо до сих пор неизвестных и неописанных архивных фондах. Но, боюсь, и это будет от силы половина эпистолярного наследия поэта.
Николай Гумилёв — георгиевский кавалер. Силуэт работы Е. С. Кругликовой, 1916 год
Впрочем, письма Гумилёва с фронта действительно не были ни частыми, ни очень подробными. Причины этого он объяснял сам. Во-первых, писать в окопах и на биваках, где ты постоянно окружен солдатами и каждую секунду должен быть готов подняться по тревоге, крайне неудобно. К тому же сказывался дефицит бумаги. Во-вторых, Николай Степанович знал, что его супругу не увлекают подробности его военных эскапад, как не привлекали рассказы об африканских экспедициях, пугать излишними подробностями мать и сестру не хотел. В-третьих, он не стремился расписывать свои военные приключения друзьям, чтобы это не было похоже на стремление представить себя в героическом свете. С этим успешно справлялись друзья, не жалевшие для поэта-добровольца восторженных эпитетов. Гумилёв в должной мере обладал самоиронией и трезвой оценкой самого себя, чтобы не поддаваться таким настроениям. По письмам это особенно видно. В-четвертых, большую часть периода военной службы Николай Степанович воевал в Восточной Пруссии или Польше, то есть, относительно недалеко от Петрограда и использовал любую возможность, чтобы побывать дома. В-пятых, подробнейшие «Записки кавалериста» в полной мере раскрывали подробности военных будней поэта, и повторяться он не хотел.
Соответственно, писем с фронта не могло быть много.
Жаль, что не сохранились ответы родных и друзей на его письма. Потому во многих случаях мы можем лишь предполагать, что же такого написал Михаил Лозинский, что у Гумилёва «сжалось сердце», или почему Анна Андреевна «задала задачу» мужу с письмом Сологубу. И точных ответов на эти загадки мы, скорее всего, не узнаем.
Но это ни в коей мере не умаляет ценности фронтовых писем Николая Степановича — живого голоса русского солдата, пишущего близким людям непосредственно с передовой. К тому же из писем мы видим, что Николай Степанович вопреки всему продолжал активно заниматься литературной и редакторской деятельностью. Его письма соредактору журнала «Аполлон» Сергею Маковскому, коллеге и другу Михаилу Лозинскому, литературному критику Маргарите Тумповской прямо свидетельствуют об этом, как и письма друзей и коллег к нему.
Здесь мы приводим письма, написанные и полученные Николаем Гумилёвым с сентября 1914 года по январь 1917. Такой хронологический период выбран потому что, несмотря на то, что война и служба поэта продолжались и после революционных событий вплоть до заключения Брестского мира, после января 1917 года непосредственно в боях он участия уже не принимал.
О том, как и где служил Гумилёв с начала 1917 по весну 1918 будет рассказано ниже.
Первое письмо жене было написано Николаем Степановичем еще в Кречевицких казармах, где он проходил обучение перед отправкой на фронт. — первое военное письмо домой. Оригинал письма написан черными чернилами на открытке без рисунка. На лицевой стороне (горизонтально) надпись и адрес: «Всемирный почтовый Союз. Россия. Открытое письмо». Текст письма — слева на лицевой стороне и на противоположной стороне (вертикально). В конце письма карандашная (архивная или Ахматовой?) пометка — «из Новгорода 1914». Адрес с правой стороны: «Царское Село. Малая 63. А. Ахматовой». В верхнем правом углу штемпель — «Для пакетов. Гвардейский Запасной кавалерийский полк (без даты)». Над адресом штемпель получателя — «Царское Село 6.9.14».
1
«Дорогая Аничка (прости за кривой почерк, только что работал пикой на коне — это утомительно), поздравляю тебя с победой. Как я могу рассчитать, она имеет громадное значенье и может быть мы Новый Год встретим как прежде в Собаке[103]. У меня вестовой, очень расторопный[104], и кажется удастся закрепить за собой коня, высокого, вороного, зовущегося Чернозем. Мы оба здоровы, но ужасно скучаем. Ученье бывает два раза в день часа по полтора, по два, остальное время совершенно свободно. Но невозможно чем-нибудь заняться, т. е. писать, потому что от гостей (вольноопределяющихся и охотников) нет отбою. Самовар не сходит со стола, наши шахматы заняты двадцать четыре часа в сутки и хотя люди в большинстве случаев милые, но все же это уныло. Только сегодня мы решили запираться на крючок, не знаю, поможет ли. Впрочем нашу скуку разделяют все и мечтают о походе как о Царствии Небесном. Я уже чувствую осень и очень хочу писать. Не знаю, смогу ли. Крепко целую тебя, маму, Леву и всех.