Я задрал голову, вглядываясь в низкие облака. Из-за них все явственней сочился свет – свет, неприятный моим глазам. Пришлось вытащить из нагрудного кармана очки. Я как раз полировал платком стекла, когда малахольный Вергилий замедлил шаг.
– Скажите, – маленький возчик подо мной едва ощутимо вздохнул, – а если я за папку отработать захочу – это сколько еще таскать?
Я улыбнулся. Хорошо, что мальчик не видел этой улыбки.
Явившийся сверху был мне неприятен. Я помнил его по парочке недавних процессов. Эдакая серая мышка, трудолюбиво грызущая судьбой заповеданный сыр. При том что я знал его биографию и была она довольно красочной. Правозащитник. Пару раз отсидел, был безжалостно бит и полицией, и толпой тех, кого он пытался защитить. Обыски. Аресты. Психушки. Жена не выдержала и покончила с собой. Сына однажды ночью нашли в проулке с перерезанным горлом и запиской, адресованной папаше, – записка была приколота к левому соску малыша. А папаша все тянул эту лямку, упрямая рабочая скотинка в плену собственных заблуждений. Впрочем, наверху это называется идеалами. Ему даже недостало сил последовать за женой, и умер он банально, в больнице. Кажется, ему сломали позвоночник и какая-то добросердечная медсестра отключила систему жизнеобеспечения.
– Здравствуйте, Анатоль.
Мой собеседник опирался на костыль. Глянув на длинную лестницу, ведущую вверх, я мог только позавидовать его мужеству. Верхние услугами перевозчиков не пользовались.
Я заглянул ему в глаза. За тонкой вуалью их вечного показного доброжелательства весьма ясно читалось то, что он обо мне действительно думал: адвокат дьявола, защитник насильников и убийц, богатеньких сыночков усталых родителей, вздумавших прогулять наследство еще при жизни – о, какое веселье ждало их здесь! Да, там, на земле, я был одним из лучших. Как, впрочем, и он.
– Приветствую, Микаэль.
Он чуть заметно поморщился:
– Можете называть меня Майклом. Это ведь привычней вам, так?
Я посмотрел на его протянутую руку. Пальцы не дрожали. Ладонь узкая, но не слабая. Что ж. Мое пожатие было, возможно, чуть крепче, чем того требуют приличия, однако он и не моргнул.
– А теперь, если мы покончили с церемониями, давайте перейдем к делу. – Он открыл потертую папку. Наверху не слишком доверяли новой технике.
Я хмыкнул и щелкнул по клавише, высветив на экране ноутбука нужные файлы.
Грашко Йововиц. С фотографии глядело молодое, но уже изможденное лицо. Глаза в лучиках морщин. Упрямо сжатые губы. Желваки на скулах. Да, не похож на тех христосиков, которых обычно привечают наверху. Светлый взгляд прирожденного убийцы.
– Я бы поставил диагноз уже по физиономии. Он смотрит так, будто готов спалить весь мир. И сожрать пепел.
Майкл-Микаэль слабо улыбнулся:
– Не ожидал от вас такой эмоциональности… коллега. Мы судим не по лицам.
– Да, понимаю. Что ж… – Я развернул ноут экраном к нему. – Вот фотографии. Будете смотреть?
Глаза моего собеседника потемнели. По мере того как он пролистывал изображения, вертикальная морщинка на его лбу становилась глубже. Немудрено. Верхние не любят такого. Если честно, и я от этого фоторепортажа был не в восторге.
Маленькая горная деревушка. Фотограф, параллельно работающий на западный телеканал – уж не «Континентал джеографик» ли? – особенно постарался запечатлеть изломанную линию хребтов и ползущий вверх по склонам кустарник.
Рассвет. Длинные тени тополей. Ветки крайнего тополя обуглены – как видно, пожар перекинулся и на деревья. Дымящиеся тряпки. Мусор. Изломанный черный зонтик на первом плане. Ближе. Среди обгоревших камней бродят военные в форме НАТО. Голубые береты миротворцев – единственное пятно цвета в этом царстве серого и черного. Ближе. Обугленная рука. Почерневший железный костыль. Черное и красное, задранные к небу копытца овцы. Скрюченное тельце ребенка. Рядом его мать, остатки цветастого платка странно сплавились с почерневшей кожей. Женщина в темной косынке: мусульманка. Рвется из рук военных, рот перекошен в крике – нашла кого-то из своих? За сгоревшим сараем гора трупов. Этих расстреляли, но почему-то не кинули в пламя, оставили тлеть на жарком августовском солнце. Мухи. Снова бьющаяся в истерике женщина. Пустые дома деревушки. Скользящие по площади тени облаков – пока шла съемка, время перевалило за полдень.
– Впечатляет?
Микаэль потер переносицу и взглянул на меня:
– Зачем вы мне это показываете?
– Человек, который ответственен за уничтожение деревни, находится у вас.
Правозащитник поглядел на меня как на чокнутого, а потом медленно покачал головой:
– Этого не может быть.
– У нас есть сведения. Свидетельские показания. Не угодно ли изучить? – Я вынул из того отделения сумки, где обычно обретаются провода от ноутбука, пачку листков и передал ее через стол.
Микаэль мельком проглядел бумаги и закрыл папку. Он побарабанил пальцами по столешнице и раздумчиво произнес:
– Послушайте. Вам отлично известно, что это невозможно. В силу определенных причин… определенных физических законов, если вам угодно… виновник подобного… – Он старательно не глядел на экран. – Просто не мог попасть к нам. Очевидно, что господина Йововица оболгали.
Я обаятельно улыбнулся:
– Майкл, друг мой. Вам отлично известно, что в силу определенных… хм-м… физических законов… проходящие по нашему ведомству не могут лгать. Я предпочел бы устроить очную ставку. Когда вам будет удобно доставить господина Йововица на нейтральную территорию?
Микаэль не смотрел на меня. Он смотрел в окно, перечеркнутое частой решеткой: серые квадратики, черные отрезки. Даже этот скудный свет был для меня слишком ярким.
– Боюсь, мы не сможем вам посодействовать. Грашко Йововиц не спустится.
– Ему необходима помощь? У нас есть несколько…
– Ему необходим покой. – Голос правозащитника стал неожиданно жестким. – Он достаточно настрадался при жизни. Вдобавок мы в курсе, насколько нейтральна эта территория…
– На что вы намекаете? Всякий находящийся здесь отбывает срок заслуженного наказания…
Микаэль быстро взглянул на меня и отвел глаза:
– Я не собираюсь соревноваться с вами в казуистике, да мне это и не по силам. Меня уполномочили сделать вам встречное предложение. Мы готовы принять вас или вашего свидетеля наверху.
Я засмеялся.
Упакованный в бутылку из непрозрачного стекла свидетель давил мне на поясницу, безобразно распирая карман штанов. Как Прик Вендерс, мой непосредственный начальник, дал добро на эту авантюру – уму непостижимо. Неужели их действительно так заинтересовал несчастный убийца Йововиц?
Голос в трубке был чертовски настойчив: «Мне нужен этот парень, Анатоль. Если тебе придется для этого обзавестись крыльями и удостоверением Михаила-архистратига, делай. Мне не важно, как ты добудешь его, но ты сделаешь это и принесешь мерзавца упакованным и готовым к употреблению. Много времени это занять не должно, а я тебе пока выпишу двухнедельный отпуск и курсы реабилитации. Если понадобятся, конечно».
Еще как понадобятся.
Я сидел, судорожно вцепившись в плечи нового носильщика. Странно – сидеть на мальчишке было довольно удобно, при том что он не доставал и до плеча Микаэля. Мешала даже не хромота правозащитника – хотя при каждом шаге я съезжал вправо и вынужден был цепляться все сильнее, – а проклятое чувство неуверенности. Мне казалось, что еще секунда – и Микаэль стряхнет меня вниз, и я загремлю по скользким ступенькам… Никогда прежде не замечал у себя страха высоты.
– Еще немного.
Я крепче зажмурился. Проклятый хромой урод! Хоть бы он не споткнулся…
Микаэль тяжело дышал, будто с каждой ступенькой подъем давался ему все труднее. Логично, учитывая, что он тащил на себе. Насколько же праведен был негодяй при жизни, если сейчас он способен… В эту секунду облака расступились, и в глаза мне сквозь мгновенно опрозрачившиеся стекла очков ударил такой чистый, такой свирепый и неистовый свет, что я закричал от боли и выпустил когти. Плечи Микаэля задрожали, и я ощутил, что соскальзываю. А затем на меня рухнула благословенная темнота.
Сумрак. Прохладная повязка на глазах.
– Вам уже лучше?
Я резко сел, так что полотенце соскользнуло с моего лица и шлепнулось на колени. С трудом фокусируя взгляд, я осмотрелся. В глазах все еще плясали цветные круги, но обстановку комнаты разглядеть удалось. Потертый диван, на котором я лежал, стол и два простых деревянных стула. Небогато. Ставни, слава всему сущему, были плотно притворены. Неяркий электрический свет. Щадящая атмосфера. М-да.
Я обернулся и встретился взглядом с правозащитником. Тот стоял в изголовье со свежим полотенцем. С полотенца капало на пол. Я автоматически указал вниз и сказал:
– Капает.
Этому полу, впрочем, уже ничто не могло повредить. Я усмехнулся:
– Надо как-нибудь пригласить вас в гости. Интересно, понравится ли вам моя квартира.
– Я бы навестил вас с удовольствием, но спускаться мне даже труднее, чем подниматься.
Все понятно. Проклятый сухарь.
Я покосился на выступающие на плечах Микаэля горбики перевязок. Их не мог скрыть даже толстый свитер.
– Здо´рово я вас отделал? Извините, это от неожиданности.
– Ничего страшного. – Он вдруг улыбнулся. – Однажды мне по делу пришлось заглянуть в Лимб, и я наткнулся там на гарпий. Поверьте, ощущения были на порядок сильнее.
Я представил это зрелище и не смог сдержать ответной улыбки.
Очную ставку мне устроили в тот же день. Наяву Йововиц еще больше походил на Христа, чем на фотографии. Возможно, тому немало способствовали негустая светлая бородка и инвалидное кресло.
– Градовцы? – Он нахмурился.
– Маленькое белославское село. Как раз на границе Требской Краины. Вы проходили там с отрядом летом девяносто шестого года.
Герой войны за независимость либо был прирожденным актером, либо сжигал деревеньки каждый божий день. Наконец лицо его прояснилось: