ла:
– Как ты думаешь… может, ты и есть тот великий человек, в которого мне суждено было влюбиться? Может, ты просто пришел слишком поздно?
И рассмеялся хрипло и невесело, едва не подавился бурбоном и не заметил, как женская ладонь соскользнула с его груди.
Поезд отходил в семь утра. На вокзал они прибыли по отдельности и ехали в разных вагонах, что немало удивило плюгавенького человечка в шляпе.
3. Иеремия
Пока И ехал в поезде, бесшумно скользящем на магнитной подушке над ровным полотном трассы, пока жесткое сиденье вагона второго класса старалось причинить ему максимум неудобств, а плюгавый тип беспокойно носился из тамбура в тамбур, образ женщины с васильковыми глазами стирался из памяти детектива, уступая место иным соображениям. И погладил подбородок, досадливо поморщился, уколов пальцы о щетину, и выглянул в окно. Поля тянулись за окном, поля и поля в дождевой сетке, белая известка изгородей, красная черепица крыш. Аксель был аграрной планетой, из тех, что выбрали жизнь по старинке, в стиле Новой Англии. Редкие городки являли красно-кирпичные особняки центра, особняки с белыми колоннами. Дорога пролегала над ними, над аккуратными купами лип и скворечниками в липовых ветвях. Дождь прекратился, и дальний горизонт выгнулся двойной радугой.
Городишко под названием Санта-Круз оказался еще более захолустным, чем представлялось И по Евиным рассказам. На вокзале, маленьком и шумном, И убедился в том, что Ева села в такси, удостоверился, что плюгавый следует за ним, а затем, сориентировавшись по городскому плану, направился к бывшему молитвенному дому общины. Вдоль улицы, обсаженной все теми же неизменными липами, выстроились двухэтажные домики. Домики с аккуратными лужайками, домики, выкрашенные слегка облупившейся белой, желтоватой и бежевой краской, с почтовыми ящиками перед подъездной дорожкой. Ящики по большей части были миниатюрными копиями таких же домиков.
Плюгавый господин преданно тащился за И, прячась за стволами лип, мамашами с колясками и внимательно разглядывая витрины редких магазинчиков. Отмытое дождем солнце сверкало в витринах. Сверкало оно и на дранке, покрывающей крышу молитвенного дома. На дверях, к которым вела лесенка из пяти ступенек, коробилось размоченное дождем объявление. И обошел строение кругом, заглянул в окна в пыльных крапинках брызг, после чего, перейдя улицу, направился в питейное заведение со странным названием «Горелый скит». Плюгавый метнулся было к двери, но войти почему-то не решился и остался маячить у входа.
И заказал бурбон. Вообще-то, из внезапного и веселого чувства противоречия, ему вдруг захотелось заказать скотч, но скотч мог не возыметь желанного действия. Так что И заказал бурбон. Отведя жестко накрахмаленную занавеску, детектив удостоверился, что молчаливый его спутник по-прежнему торчит у жасминового куста, и обернулся к хозяину заведения. Тот восседал на бочонке из-под виски и – о ужас! – протирал стаканы грязным полотенцем. Впрочем, на И накатила несвойственная ему бесшабашность, так что стаканы были сейчас детективу нипочем. Над лысой головой владельца висела старинная двухмерная фотография молодого человека с ослепительной улыбкой. Рамка фотографии слегка обуглилась.
– А это, никак, сам Святой Круз? – развязно предположил И, прихлебывая виски.
– Угадали, приятель, – хмыкнул владелец заведения.
– Спасли святыню из пожара? – продолжал детектив. – Собственными руками разгребали головешки?
– Какими собственными! Это ж еще при моем деде было. Вот дед, тот да. Прямо в полымя и полез. Очень тогда здесь в этого Круза верили.
– А сейчас не верят?
Хозяин почесал в затылке.
– Как сказать. Вот вы верите, что солнце на закате красное?
– Смотря где, – резонно ответил И.
– Путешествуете много, как я погляжу. Ну так вот у нас оно на закате красное. И в это верить не обязательно, солнцу-то все равно, веришь ты там, не веришь.
И ухмыльнулся и, перегнувшись через стойку, заговорщицки прошипел:
– Хозяин, а ведь у вас сегодня день рожденья.
– Эк удивили. Чистый Шерлок Холмс вы, приятель. – Говоря это, лысый владелец заведения ткнул пальцем за спину, где висел яркий плакат.
На плакате крупным и красивым почерком было выведено: «Счастливого сорокавосьмилетия, Конрад!»
– Конрад, значит, – погрустнел И. – А на самом-то деле вас небось каким-нибудь Горацио Нельсоном нарекли. Отец Иеремия и нарек. Где же ваша флотилия, адмирал?
Здоровяк перестал протирать стаканы и уставился на И:
– Гляжу, приятель, тебе не терпится схлопотать в, прости Святой Круз, рыло.
И широко улыбнулся и вытащил из внутреннего кармана пиджака фальшивое удостоверение сотрудника Галактической Службы Безопасности. Удостоверение подделал он сам, и так искусно, что не всякий гээсбэшный контроллер смог бы раскусить фальшивку. Да что там, никакой бы не смог. Подделка документов удавалась И безупречно, так же как фокусы с буквами и путешествия без помощи трансдукционных терминалов.
И очень надеялся, что плюгавый господин забежит в бар и хозяин непременно поведает ему о залетном госте. Очень. Ему не хотелось, чтобы у Евы были неприятности. Ему не хотелось думать о Еве. Ему не хотелось думать о Еве, и поэтому он предпочел бы, чтобы у Евы все было благополучно.
Хозяин заведения потер крепкой ладонью крепкий затылок и мрачно спросил:
– Ежи начудил?
– Ежи? – И на мгновение замер, а уже через мгновение – меньше мгновения – знал, что Ежи Ольховски, сын Конрада Ольховски, числился в первой десятке автогонщиков. Знаменитым автогонщиком он стал лет пять назад, а вот до этого проходил по разделу взлома и угона автомобилей. И не представлял, какая знаменитость Старой Земли послужила основой для столь интересной карьеры. – Расскажите мне о пожаре.
– О пожаре?
– Паб называется «Горелый скит», а над стойкой висит обгоревшая фотография, которую ваш дед вытащил из огня. Расскажите мне об этом пожаре.
Конрад вздохнул с заметным облегчением:
– Ах вот вы о чем. Не знал, что ваша контора интересуется стариной. Если хотите знать, было ли это поджогом, то нет, не было.
– А чем было?
Хозяин снова огладил затылок и ответил:
– Мой дедуня, да будет земля ему пухом и Святой Круз – заступником, рассказывал примерно так. Он тогда жил в ларьке, маленьком таком ларечке на колесах, и торговал консервами и одежкой. В Санта-Круз народу немного было, от силы человек триста, община, и почти все родственники. Прилетело-то их не больше сотни, так за три десятка лет все и перероднились. Ну жили все же по-человечески, в домах, и только Святые Братья – это Иеремия и еще семеро, – они в скиту. Братья вроде хотели, чтобы скит отстроился и там побольше людей поселилось, но остальные что-то не спешили. Так вот, случилось это ровно сто восемьдесят лет назад, день в день. Я как раз и удивился, что вы сразу, как вошли, о пожаре спросили, а потом подумал – ба! Как-никак, юбилей. Дед в ту ночь ларек припарковал неподалеку от скита. Они с бабкой – родителей тогда еще на свете не было – уснули, а проснулись ночью, оттого что жахнуло, багровым светом полыхнуло и по стенкам будто пламя побежало. Дед бабку на руки – и на улицу. И вовремя, потому что как раз дерево, под которым ларек поставили, занялось, листья сверху горящие сыпались, сучки там, головешки. А скит так и полыхал. Дед не то чтобы шибко верующим был, а все же обидно, при том, там люди живые. Тушить бросился. Да опоздал малехо. Все сгорело подчистую, кроме молитвенного дома – тот малость на отшибе стоял. И люди погорели…
– А старец Иеремия?
– В том-то и штука. Старец этот вроде как в скиту со всеми был. И не таким уж он тогда был старцем, и звался пастором, и даже, может, не Иеремией вовсе. Когда жахнуло…
– Да чем жахнуло-то?
– А разве ж я не говорил? – удивился Конрад. – Так метеоритом же. От метеорита все и занялось.
– Метеоритом, – пробормотал И. – Что же, нашли его?
– Кого? – недоуменно моргнул хозяин.
– Метеорит.
– Да какое нашли! Говорю же, сгорело все.
И прищелкнул языком, как будто усомнился в том, что метеорит может вот так просто взять и сгореть.
– Я так понимаю, ваша история с регистрационной книгой и именами примерно тогда началась?
Хозяин нахмурился. Похоже, отвечать ему не хотелось. Детектив снова убедительно помахал перед носом лысого Конрада удостоверением. Тот уже открыл было рот, когда сзади звякнуло. Дверь распахнулась, и в паб ввалилась компания из человек пяти-шести, по виду работяг, хоть с той же фабрики упаковочных материалов. – Конрад! – заорал один из них, здоровый и белобрысый. – Эй, Конрад, я тут слышал, что сегодня все напитки за счет заведения. Многих лет, старина!
Хозяин махнул рукой:
– Наливайте себе только сами.
Белобрысый перепрыгнул через стойку и решительно направился к кранам.
– А это что за шибздик тебя беспокоит?
Конрад широко улыбнулся – почти так же, как улыбался И, когда доставал фальшивое удостоверение.
– А это, ребятки, какой-то хер из налоговой. Говорит, утаиваю я доходы и подлежу ревизии. Вот он и хочет делать ревизию.
– Ревизию, значит? – Белобрысый, забыв про пиво, уставился на И. – Ну чё, ребятки, покажем ему ревизию?
Детектив и охнуть не успел, как несколько дюжих парней ухватили его за руки и за ноги, раскачали как следует и вышвырнули в предусмотрительно распахнутую кем-то дверь. И приземлился на тротуар, пересчитав ребрами ступеньки. Плюгавый шпик, разомлевший было от жары и аромата жасмина, метнулся за куст. Шляпа с него свалилась. И встал, отряхнул пиджак и колени, подобрал шляпу и зло перебросил ее через трепещущие ветки.
Молитвенный дом оказался по-амбарному гулок и пуст. Здесь даже пахло амбаром, из которого вывезли все зерно и откуда ушли даже мыши. Нет, одна мышь все же осталась. Старая серая мышь с высохшими от преклонного возраста лапками и плутоватой мордочкой.
В молитвенный дом И забрался через форточку, без особого изящества подняв задвижку. Можно было бы и не забираться через форточку, но ломиться в двери на глазах у засевших в пабе буянов ему точно не хотелось. Горькая удаль неудачников, которые могли бы стать Талейранами, а стали Гербертами Брюннерами. Сколько же их набралось за почти две сотни лет? И намеревался выяснить это, помимо других вещей.