Юноша прогнал непрошеное воспоминание и усмехнулся. Акире хотелось, чтобы открыли новые школы. Дайтаро радуется тому, что простонародье не умеет читать. И оба, что самое обидное, правы.
– О чем задумался?
Младший принц поднял голову и, пожав плечами, ответил:
– Хайдэки не дурак. Он не станет рассчитывать только на листовки. Посмотри, что играют сейчас в уличных театрах…
– Да. Да! – Дайтаро стукнул кулаком по лежанке.
Младший принц подумал, до чего же это нелепо. Во дворце, в зале Совета трясущий щеками и размахивающий кулаками толстяк еще мог бы выглядеть властным. В пахнущей гнусным зельем курильне он был просто смешон.
– Значит, ты понимаешь. Ты понимаешь, что надо сделать!
– Что? – вяло поинтересовался юноша.
– Не получилось в первый раз, получится в третий. Я ведь слышал о вашей встрече с Хайдэки.
Кажется, он склонен тебе доверять. Договорись о новом свидании. Сделай вид, что согласен принять его предложения. И…
– И что? – невесело усмехнулся принц. – Пырнуть его кинжалом? У твоих первоклассных убийц не получилось, а у меня получится?
– Зачем кинжалом? Есть быстрые яды…
– Он и в тот раз ничего не ел и не пил, не станет и теперь.
– Можно устроить засаду. Шестерых не хватило, но с двумя дюжинами не справится никакой оборотень.
Юноша вздохнул и поднялся с лежанки. Старший принц недоуменно моргнул:
– Ты куда?
Дайдзиро посмотрел на брата с сожалением:
– Неужели ты сам не слышишь, как глупо то, что ты предлагаешь? Не понимаешь, что беда совсем не в Хайдэки, будь он хоть трижды оборотнем? Ну убьешь ты его, а куда денутся земляне и лемурийцы?
Наследник хитровато улыбнулся и склонил к плечу голову:
– А ты их видел?
– Кого?
– Землян. Или лемурийцев. Кого-нибудь.
– Я видел геодца. Да ты его и сам видел.
– А на нем написано, что он геодец? Откопал оборотень какого-то длинного белоглазого выродка, нарядил в черный балахон… – Брат зашарил рукой по лежанке, ища и не находя трубку. Взгляд его сделался рассеянным и блуждающим. – Ты понимаешь, – бормотал он, все еще щупая, – какой дерзкий и красивый замысел? Оборотень прикинулся Хайдэки и мутит народ, а никаких землян нет, нет их железных драконов, а есть тварь, желающая вскарабкаться на трон и всех нас тоже сделать оборотнями… У него нету ори, слышишь? Совсем нету ори, и он хочет украсть мою, выпить до капли, но я ему не позволю. Не попущу, потому что есмь Первое и Последнее Слово, изроненное из Вечных уст. Пусть на заре читают молитву в храме, трижды поклонясь блистательной Деве-Облаку… Пусть ведьмы пляшут в горах и жгут петушиные перья…
Бормотание стало неразборчивым. Глаза старшего принца потухли, и он бессильно откинулся на лежанку. Из-за занавески, прикрывающей вход в комнату, вынырнула девочка-Проводник с новой курящейся трубкой. Она подсунула длинный вишневый чубук под широкую ладонь, и пальцы Наследника рефлекторно сжались. Девочка обернулась к Дайдзиро и едва заметно качнула головой:
– Господин Сицу болен. Он не знает, что говорит…
Дайтаро глухо кашлянул и вдруг уставился прямо на младшего брата. В глазах Наследника не было больше тумана, только обреченность и тьма.
– Ты знаешь, что надо сделать, – хрипло произнес старший. – Отец ничего не хочет видеть, а моя кровь жиже разбавленной сливовицы. Но ты сможешь… Если другого выхода не останется, ты сможешь разбудить Спящего-под-Дворцом.
Дайдзиро злобно сплюнул и торопливо пошел вон из курильни, чуть не сбив на пороге шарахнувшегося в сторону привратника.
Возвращаться домой было еще рано. Над землей плыл час Быка, час видений, недобрый час. В Киган-ори следовало вступать на рассвете, когда Госпожа Луна бессильна против своей младшей сестры и не сможет навеки пленить покинувшую тело душу. Сейчас луна катилась над верхушками тополей, и юката[10] ее была из чистого серебра, и дочь ее Симори вставала из-за горизонта в шлейфе розового сияния. Все живое и мертвое отбрасывало две тени – легко заблудиться, трудно выбраться из бело-розового лабиринта.
Юноша и сам не заметил, как ноги вывели его к храму Фусими Инари. Темный прямоугольник ворот навис впереди, разбивая лунную магию своей приземистой основательностью. Раздражающе сладко пахли заросли вечноцветущего жасмина, окружавшие святилище. Дайдзиро усмехнулся. Мастер Бисямон всегда посещал храм Инари, перед тем как вступить в Киган-ори. Ученику он объяснял, что лисы, несущие стражу у входа и охраняющие Коридор Тысячи Врат, помогают душе не заблудиться в потоках времени. Лисы-оборотни способны взнуздать его течение и даже, быть может, повернуть вспять, к истоку. Такова их сила. Ублажать лис следовало рисовыми колобками и благовонными воскурениями, но у Дайдзиро с собой не было ни того, ни другого. Бездумно улыбнувшись, юноша сорвал белый цветок жасмина с ближайшей ветки и толкнул тяжелую деревянную створку. В поздний час воротам полагалось быть на запоре, однако створка неожиданно легко поддалась. Расступились деревья, слева сонно бормотнула какая-то птица, справа ей ответила струя фонтана. Подошвы варадзи стукнули о гладкие, истертые тысячами ног камни дорожки. В этот момент красавица Симори выпуталась наконец из цепких объятий старой сливы и ощупала дорожку розовыми лучами – так девушка, готовясь перейти ручей вброд, пробует воду ступней. Храм осветился, и лишь Коридор остался черен, будто из глубины огражденного сотнями арок прохода смотрела на Дайдзиро сама первородная тьма. Юноша замедлил шаги, однако лунный свет подтолкнул его в спину и понес, кружа, как ручей кружит случайную щепку. Мелькали ряды одинаковых колонн, днем ярко-алых, а сейчас лишь с намеком на красноту. Белые глаза статуй провожали путника незрячими взглядами. Тьма в конце коридора дышала, и Дайдзиро почувствовал, что если сейчас не уцепится за что-то, не остановит свое движение в лунном потоке, тьма получит его. Принц вытянул вперед руку, и на дорожку перед ним что-то выпрыгнуло – что-то большое и матово светящееся… нет, это он сошел с дорожки и чуть не уткнулся в каменные лапы лисы. Одна из Хранительниц Храма, весьма почтенного возраста, судя по щербинам на постаменте. Юноша протянул руку и коснулся холодного камня, провел кончиками пальцев по гладко отшлифованной поверхности. Странно. Все вокруг тонуло в розовом, и лишь эта статуя уверенно и ярко блестела чистым серебром. Киюбино кицунэ, обладательница девяти хвостов, древняя, как сама Ямато – или, быть может, еще древнее, быть может, пришедшая из Первого Мира со звездными транспортами переселенцев. Принц опустился на колени. Положив цветок жасмина на землю перед Хранительницей, он на мгновение прижался лбом к подножию статуи.
«Если ты слышишь меня… Небесная плясунья, если ты слышишь и если вправду пляшешь не только в дождевых облаках, но и в том потоке, что течет из прошлого в будущее, – передай весточку моему учителю. Скажи ему…»
Дайдзиро остановился. Он и сам не знал, что хочет передать Акире. Обещать, что закончит мистерию? А разве смерть Акиры не есть высшая точка, самый верный и точный ответ на вопрос, заключительная нота си-майнэ? Обещать, что он попробует еще раз поговорить с Хайдэки? Но все сказано, и слова больше не имеют власти, ни написанные, ни тем более произнесенные – слова носит ветер, а дела врезаются в камень и творят из бесформенной глыбы красоту или уродство… Он, Дайдзиро, последний принц дома Си, так и не успел сотворить ничего, ни хорошего, ни дурного. Он был лишь спутником гения и мог бы, наверное, стать спутником и того, второго, – но сколько можно быть чьей-то тенью?! На рассвете он уйдет в Киган. Уйдет и ничего не успеет сказать учителю, кроме того, что ученик его помнит и что ученику очень его не хватает…
– Этого достаточно.
Дайдзиро поднял голову. Стоящая на дорожке женщина была молода – наверное, не старше его. Молода, хрупка, прекрасна, как свежевыпавший снег в горах, или лепесток сакуры на темной воде пруда, или тонкая паутинка под солнцем. Ее серебристое кимоно, казалось, светилось на фоне массивных и темных арок – а статуя, наоборот, потускнела. Огромные глаза незнакомки мерцали яркой яшмовой зеленью.
– Не бойся, – улыбнулась кицунэ. – Я не причиню тебе вреда. Я тебя знаю. Акира мне рассказывал…
«Так вот зачем он приходил в храм», – подумал Дайдзиро. Вслух юноша не произнес ни слова, однако лиса рассмеялась. Смех ее оказался неожиданно низким и оттого еще более манящим.
– Да, Акира приходил ко мне. Я умела успокоить его тревогу, а бедняга все время тревожился. Вроде тебя – утыкался мне в колени и сидел так, как будто мне нечем больше заняться, кроме как утирать его слезы и выслушивать вздохи.
– Ты жестока.
– Разве? Мне говорили это раньше… Наверное, все мы жестоки к тем, кто нас любит. Зато, если сами влюбляемся, платим за свою жестокость сполна.
Текучим движением лиса приблизилась. Свет, исходящий от нее, чуть пульсировал и был прохладен и ясен. Тонкие пальцы легли на щеки Дайдзиро и властно подняли его лицо. Кицунэ наклонилась, всматриваясь:
– Ты немного похож на него. Только он был младше…
– Кто?
Близость ее тела мешала говорить и думать. Губы юноши щекотала мягкая прядь.
– Он. Тот, кого я любила. Кого я люблю.
Дайдзиро усмехнулся, прогоняя морок:
– Разве такие, как ты, способны любить?
Бледные губы красавицы изогнулись в неодобрительной гримаске.
– Даже камень способен любить – иначе что бы удерживало вместе составляющие его кристаллы? Я была молода, и я любила… Ах, как я любила! Он пришел в мой старый храм, он был болен, он умирал. Я спустилась, чтобы посмотреть – люди обычно так смешны перед смертью. Они суетятся, пытаются вспомнить незавершенные дела. Еще они начинают за все извиняться, это забавно… А он был спокоен. И думал о том, как красиво заходящее солнце. Красный свет зажигал алые арки моего храма, и они пылали, как факелы. Ему нравилось, что он умирает в таком красивом месте…