На крышу он вернулся не сразу. В резиденции Леону перевязали раненую руку, помогли умыться и дали новую тунику взамен запылившейся и порванной, да к тому же окропленной кровью. Когда же он наконец поднялся, гости уже рассаживались на подушках за большим низким столом. Начинался пир, в стороне играли музыканты, рабы с опахалами помогали справляться с жарой и отгоняли жужжащих насекомых. Принц уселся на оставленное для него место рядом с товарищами и Фатисом. Император Шерегеш на сей раз тоже был за пиршественным столом. По левую руку от него расположились дочери, по правую сыновья. Самая старшая из детей, девочка, выглядела лет на двенадцать от силы. А вот жены и наложницы и в этот раз не принимали участия в застолье: сидели позади Шерегеша на возвышении, прикрыв лица вуалями. И тем не менее Леон без труда нашел взглядом ее, снова сидевшую между двух других мильнэри. Какая жалость, что и на этом пиру они лишь украшения: больше всего на свете принцу хотелось увидеть ее лицо.
Тем временем пир начался, гости хвалили доблесть и отвагу заморского принца. Леон слушал, пока Кергелен переводил, однако доблестным героем себя не чувствовал. Так ли уж трудно одолеть раба, едва стоящего на ногах от усталости? Впрочем, победа далась ему не так легко, пора приниматься за тренировки. Благо, с ним сир Харольд Нордвуд, достойный партнер для учебных поединков.
— Детям на танцовщиц, значит, смотреть нельзя было, а участвовать в этом пиру после чудовищной резни можно, — проворчал Кристан Брекенридж, с отвращением глядя на еду и жующих гостей.
— Заткнись и ешь. Не оскорбляй хозяев, — хмуро отозвался Леон, хотя в душе был согласен со своим оруженосцем.
Но себя самого он не мог заставить есть: кусок не лез в горло от воспоминаний о недавно виденном. Мешали запахи, висящие над равниной, а еще то, что она лишь смотрела на него и ничего не ела.
— Черт возьми, Леон, что все это значило, скажи на милость? — вдруг послышался злобный голос Нордвуда.
— О чем ты, дружище?
— О твоей выходке! О поединке!
— Поединок в мои планы не входил…
— Это безрассудно настолько, что я даже…
— Харольд! — Леон повысил голос. — Они показали нам, что такое их армия! А я показал им, что такое мужчина Гринвельда! Теперь все?
— Да во всем Гринвельде найдется только один такой сумасшедший! Я дал клятву королю оберегать тебя, в том числе и от твоего же безрассудства!
— Мне здесь не нянька нужна, а надежный друг!
— А я? — промычал Мортигорн набитым едой ртом.
— А ты жри и не вмешивайся.
— Так вот я тебе как надежный друг и говорю, что ты поступил неразумно! — продолжал сир Нордвуд.
— Но ты видел, как они все отреагировали? Риск того стоил. Хоть я и сожалею об этом убийстве. Я вовсе этого не желал, но он сам сделал свой выбор.
— Я видел, как они отреагировали. Но ты здесь не для того, чтобы развлекать толпу!
— Я и не развлекал их, а показал, кто я есть! — зло ответил Леон.
— Ты показал, что, сам того не ведая, впитал безрассудный волчий дух от Вэйлорда! Только он мог бы такое выкинуть!
Леон уставился на Харольда и вдруг улыбнулся, покачав головой:
— Вот уж не думал я еще вчера, что подобные слова будут звучать для меня столь лестно. Что ж, спасибо старому волку еще раз, да пошлют ему боги здравия и благополучия.
ГЛАВА 14Подмена, первое хождение и королева
— Это не торнайский шелк! — сказал, хмурясь, человек среднего роста в бурой накидке.
Он имел привычку часто проводить ладонью по гладкому подбородку, как делают те, кто недавно побрился и еще не привык к отсутствию бороды. Его спутник, с аккуратной каштановой бородой и усами, носил похожую накидку. Высокий и статный, он отчего-то горбился и озирался по сторонам, пытаясь прикрыть лицо сползающим капюшоном.
— Торнай! Торнай чилка! — громко возражал смуглый худощавый торговец с наглыми глазами навыкате. — Начтоятчая чилка!
— Врешь, образина! — Выбритый сжал материю в кулак и отпустил. Образовались некрасивые складки. — Торнайский шелк так не мнется!
— Пачто товара папортил! — Торговец толкнул наглеца ладонью в грудь. — Проваливать, бродяга! Так и говорить, что манета нета! Давай, дазвидана!
— Да тебя высечь надо, что это барахло за торнайский шелк выдаешь!
— Дазвидана! — прикрикнул еще раз торговец и махнул рукой в пространство. — Гуляй давай!
— Пошли уже, — недовольно проворчал бородатый, подталкивая спутника. — Чего привязался к нему?
Они двинулись дальше вдоль торговых рядов рыночной площади Белой Гавани.
— Может, все же причесать ему физиономию? — вздохнул первый.
— Да уймись ты! С тобой, волчья душа, вообще на рынок ходить нельзя, оказывается. Ты битый час у каждого лотка торчишь, будто барышня, — недовольно ворчал Хлодвиг, усердно старающийся прикинуться простолюдином.
— Ты меня волчьей душой еще громче назови, Питер, и вся твоя затея с хождением в народ прахом пойдет.
— Не ворчи, Джон. Дался тебе этот шелк торнайский? У тебя и так уже полный мешок барахла всякого за спиной.
— Хочу рубаху новую пошить, летнюю.
— Так материя та синяя. А ты все черное да черное.
— Ну, пусть будет синяя для разнообразия. — Вэйлорд пожал плечами и снова тронул лицо.
Действительно, непривычно без бороды, поскорее бы выросла. Конечно, гладковыбритого простолюдина не так часто встретишь, но Вэйлорд был здесь совсем недавно и не желал быть узнанным.
— Да и какая, к тринадцатому, летняя рубаха? Септица на дворе уже который день. Осень идет.
— Не скоро до нашего теплого юга осень доберется.
— Ну а чего ты там понакунил?
— Кукол для театра ее высо… Кукол для дочурки твоей. Ну и тряпиц разных, чтоб сама пошила. И пару книг с легендами заморскими. Да еще снадобье сонное из сильных вирганских трав. Говорят, хорошо помогает уснуть, когда боли мучают.
— А ей на что? — встревожился Хлодвиг-Питер.
— Да не ей.
— А тебе на что?
— И не мне. — Вэйлорд оглянулся и добавил тише: — Блэйду.
— Ты его никак опять на какую-нибудь пакостную затею подбить хочешь? — нахмурился король.
— Вовсе нет. Просто жаль его, уже который год мучается. Да и утомляют иной раз его бренчания под окнами среди ночи. Пусть спит крепко. Говорят, сон — лучшее лекарство.
— Смерть — лучшее лекарство.
— Как захвораешь, напомни об этом.
— Вот он, твой мятежный дух, — тихо засмеялся Хлодвиг.
— А ну посторонись, чернь! — рявкнул конный латник городской стражи.
Вэйлорд сделал пару шагов в сторону, увлекая за собой короля. Мимо неторопливо проехали три всадника, с презрением глядя на толпу вокруг.
— Ах вы, петухи, — зашипел Хлодвиг им вслед.
— С ума сошел? — Нэйрос тут же одернул его за локоть. — Ты не король сейчас, а чернь, как он и сказал.
— Да неужто мы как бродяги да оборванцы выглядим? Одеты просто, но не столь уж бедно!
— Какая разница. Мы простолюдины. А они властью облечены.
— Ну так, а я как же? Я тоже себя так веду? Или ты?
— Знаешь, Питер, друг мой… Бывает у человека безграничная власть. Вот как у короля нашего славного, Хлодвига…
— Шел бы ты в задницу, Джон…
— Дай договорю, бестолковый ты лоб. Бывает, что человек имеет великую власть, но при этом помнит, что он человек, и по-людски себя ведет. А бывает, что какое-нибудь ничтожество наделят властью вот на столько, — Вэйлорд сжал кончики большого и указательного пальца, — а оно уже чувствует себя полубогом. Но силен своей властью не тот, кто ею кичится, а тот, кто во благо ее обращать умеет и несет это бремя не как роскошную золотую цепь с каменьями, а как первейший свой долг перед людьми и королевством.
— Красиво сказал. — Хлодвиг покачал головой. — И кстати, я проголодался уже. А ты как? Тут есть трапезная какая-нибудь?
— О боги, Питер, прекрати харчевни трапезными называть. Идем.
В харчевнях у рыночной площади свободных мест не оказалось, пришлось идти к гавани, хотя множество кораблей у причалов внушало опасение, что и там все забито. Однако в кабаке «Пьяный кракен» все же нашелся свободный столик.
Морщась, Хлодвиг разглядывал принесенное ему блюдо.
— Знаешь, Питер, в таких заведениях чем больше ты смотришь на еду, тем меньше хочешь ее есть, — произнес Вэйлорд, отпивая пиво. — Так что заканчивай с этим уже.
— Отвратно выглядит.
— А ты вспомни, как мы на одном известном острове ели более отвратительные вещи, да еще с аппетитом, прячась под одним плащом от проливного дождя.
— Эх, да, дружище. То славные были деньки.
По заведению бродил невероятно пьяный мужик в годах, с косматой бородой и взъерошенной шевелюрой. Держа здоровенную деревянную кружку с шапкой пивной пены, он то и дело пытался пристать к какой-нибудь компании, однако раз за разом ему давали понять, что его присутствие более чем неуместно. В конце концов неверные ноги привели его к дальнему столику в углу, за которым сидели двое.
— Чой это вы тут ссдите? — невразумительно выдавил пьяница.
Хлодвиг поднял на него взгляд, затем посмотрел на Вэйлорда.
— Мы ужинаем, — не глядя на приставалу, произнес Нэйрос.
— Фыпьем, а?
— А ну, поди прочь, — зло прорычал король.
— Ты кто такой вообще?! — зашатался пьянчуга. — А я! Я Сэмюель Галиган! Так-то!
— И что с того?
— Я в родстве с самим лордом Галиганом!
Хлодвиг вопросительно уставился на Вэйлорда. Неужто правда? Вэйлорд поморщился и мотнул головой: брешет, дескать.
— Спьяну и самим Первобогом назваться немудрено, — заметил Нэйрос.
— Что-о-о? Да я, между прочим, внебрачный сын короля!
Прыснув пивом, Хлодвиг засмеялся:
— Тебя, глупец, не смущает, что ты старше своего отца в таком случае?
— Что ты там сказал? — угрожающе прошипел пьянчуга.
Склонившись над столом, он оказался справа от сидевшего к нему спиной Вэйлорда. Нэйрос огляделся украдкой, затем поднял руку, вцепился в шнуровку туники Сэмюеля и резко дернул вниз. Пьяница ударился головой о столешницу и рухнул на пол, р