Айфи смотрит на браслет, нехотя поворачивает одну из бусин, чтобы отключить его. Поворачивает бусину на ожерелье и снимает его. Отдает украшения охраннику, и он кладет их куда-то – куда, не видно. Айфи едва не тянется за Акцентом, но вовремя спохватывается. Снять Акцент – уже чересчур. Слишком болезненно. Он почти прирос к ней. Как сережка, но внутри уха. Без Акцента она совсем потеряется. Охранник не замечает ее попытки.
Удостоверившись, что все в порядке, он ведет их через узкий проход, который, расширяясь, превращается в большой коридор. Здесь все из камня, и, попытавшись включить Акцент, Айфи понимает почему. Чтобы блокировать сигналы. Чтобы никто не мог подключиться к более крупным сетям. Она пытается представить, как это – не просто не иметь доступа к сети, но даже не надеяться когда-нибудь получить его.
Повернув за угол, они оказываются в следующем коридоре, по одну сторону его – одиночные камеры, некоторые пустуют. Дверей нет, вход кажется свободным, но Айфи видит легкое мерцание в воздухе и слышит слабый писк сигнальной лампы: детей в камерах удерживает силовое поле.
– У них специальные ошейники, – объясняет охранник Айфи и Дэрену. – Чтобы не делали лишних движений. Как что-то недозволенное – их бьет током. Хотя некоторые приспособились к боли. Поэтому мы установили еще одно устройство, чтобы наверняка. Если заключенный уходит слишком далеко от места, где должен быть, ошейник взрывается.
Айфи содрогается от ужаса. Заглядывая в камеры, она видит мальчиков, грязных, одетых в какие-то отрепья. Их даже не отмыли. Большинство сидит с опущенной головой, тело совершенно неподвижно. Она не понимает почему – от стыда? А может, от злобы? Другие смотрят прямо в лицо тюремщикам, бесстрастно и одновременно вызывающе. У многих в глазах пустота.
– Их всех держат по отдельности?
Охранник взглядом сканирует каждую камеру, то и дело поворачивает голову, как в патруле.
– По отдельности держим старших, тех, кто прошел аугментацию. Они могут попытаться создать закрытые нейронные сети и устроить заговор.
– Все – мальчики? – Айфи чувствует, что спрашивает как ученый, а не как человек, обеспокоенный чужими проблемами. Ей это не нравится.
– В Биафре не особо ценят женщин. – Охранник усмехается. Вот и весь ответ.
Айфи хмурится. Это неправда, но что она может сказать? Что сама раньше жила с ними? Что солдаты, которые воспитали ее, были самыми неукротимыми бойцами? Что в их лагере женщины были и командирами, и учителями, и садовниками, и солдатами? Заговорить о Биафре так, что ее заподозрят в государственной измене?
– Семьи отправляют их воевать, потому что считают это патриотическим долгом. – Голос Дэрена тихий и ровный, будто он рассказывает про то, как передвигаются гусеницы. – Кто-то просто дичает в джунглях. Они только частично киборгизированы.
Дэрен заходит в одну из камер и смотрит на мальчика, свернувшегося клубком на полу.
– Неряшливая работа, между прочим.
Кажется, Дэрен еле сдерживается, чтобы не плюнуть на мальчика. Айфи никогда не видела его таким.
Она подходит ближе и поворачивается к охраннику.
– Они все – военные? Солдаты наших противников?
И Дэрен, и охранник удивленно смотрят на нее. Она говорит:
– Согласно статье три Центаврианской конвенции о правах ребенка, члены племени младше пятнадцати лет не могут считаться комбатантами. Это гражданские лица. Даже если им дали оружие.
Дэрен и охранник переглядываются, а Айфи продолжает:
– Это означает, что не позже чем через семьдесят два часа после взятия в плен они должны быть освобождены и размещены в гражданском убежище на территории вражеского государства.
Охранник резко разворачивается:
– Послушай, ты…
Дэрен поднимает руку, обрывая его на полуслове, и спокойно обращается к Айфи:
– Поэтому мы и строим школу для них. Несмотря на то что многие только притворяются беженцами, несмотря на то что мы видим, что они пытаются нас обмануть, мы все равно даем им убежище. – Он смотрит на охранника, как бы ожидая подтверждения. – Здесь они накормлены. Им тепло. Они в безопасности. До них не доберутся свои, чтобы убить за то, что они сбежали или попали в плен.
И вот как с ними здесь обращаются. Айфи опускается на корточки и пытается заглянуть мальчику в лицо, но он не поднимает голову и не двигается. Она знает, что лучше не включать Акцент и не провоцировать охранника – наверняка он и сам аугментирован. Прямо перед ней, по ту сторону невидимой двери в камеру, есть проблема, которую она не может решить. Пока.
Она встает и разглаживает руками платье.
– Ну а где те, кто из плоти и крови?
На лице Дэрена снова читается удивление.
– Ну, через это место ведь проходят только те, кто киборгизирован? – Она нарочно делает упор на слове «проходят», чтобы охранник понял, что она не намерена настаивать на противозаконности содержания в плену. Если им, для беспрепятственного совершения военных преступлений, нужно говорить, что мальчики здесь временно, – пусть говорят. Может, он тогда не станет ей мешать. – Так мальчиков из плоти и крови держат в отдельном помещении?
Дэрен кивает охраннику, как бы говоря: я все контролирую, доверься мне. Охранник кивает в знак согласия:
– Идемте.
Они снова заворачивают за угол, и охранник быстро ведет их по следующему коридору, вероятно, чтобы Айфи не успела рассмотреть, что происходит в камерах. Пересекают залитый солнцем двор и переходят в другое крыло здания.
Коридоры здесь шире. В одной из стен окно, сквозь которое видно большое помещение. По нему ходят взрослые, без оружия. На рукавах белые и зеленые нашивки. Дети здесь разбиты на группы. Есть совсем маленькие – видно, только научились ходить. Некоторые прислонились к стене – эти постарше. Айфи видит через окно движение, дети общаются друг с другом. Одни вполне бойкие, другие замкнуты. Но все они… живые.
– Мне нужен доступ туда, сэр, – говорит она охраннику. Айфи уже срослась со своей ролью и знает, что она тут на особом положении. Привилегированная гражданка Абуджи. Одна из самых умных, блестящих студентов, чье предназначение с самого юного возраста – вести страну в будущее. Ей открыты пути в самые престижные университеты. Она займет место за одним столом с теми, кто управляет Космическими Колониями. Так кто такой этот охранник, чтобы отказывать ей в доступе в это помещение детской тюрьмы?
Охранник стучит пальцем по наушнику, произносит несколько слов, и дальше по коридору распахивается дверь. Войдя, Айфи видит рисунки, развешанные на стене. Одна из картинок – как будто взгляд сверху: солдаты, взрыв, руки и ноги, взлетевшие в воздух. Шахид. Террорист-смертник. Кто-то в бронежилете в правом нижнем углу листка внимательно смотрит на эту сцену. И на Айфи. На другом рисунке – нигерийский самолет с бело-зеленым флагом на боку, вооруженные биафрийцы внизу страницы падают под его огнем. Она поворачивается к группке детей – один смеется не переставая. Почесывает голову, застенчиво хихикая. На полу валяются игрушки.
Надзирательница с улыбкой встречает Айфи и Дэрена:
– Сегодня у многих прогресс. С ними работать легче, чем с киборгизированными. Тем биафрийцы изменили лимбическую систему, изменили эмоциональные центры, поэтому они не чувствуют горе, грусть. Но эти дети… – Она широким жестом обводит группу детей позади себя. – Здесь есть надежда.
Айфи наклоняется к мальчику постарше, угрюмо стоящему у стены.
– А у него?
Женщина опускает голову.
– Некоторые чувствуют вину. За то, что попали в плен.
Она не стесняется говорить в полный голос, и Айфи догадывается: она считает, что никто из детей не понимает ее язык – хауса с примесью арабского. – Некоторых посылали в учебные лагеря в лесу, где из них готовили отборных солдат. Там условия – еда, кров – были лучше, чем в деревнях. Они были надеждой для своих семей. А теперь они в плену.
– Их выпускают наружу? – спрашивает Айфи. – Они видят солнце?
– Разрешен час на свежем воздухе днем. Но они из плоти и крови, поэтому не могут долго находиться в радиоактивной среде, – вздыхает женщина. – А некоторые потом отказываются от лечения, и приходится… силой загонять их в заживляющие ванны.
Айфи хмурится, затем подходит к кружку с хихикающим ребенком. Кто-то поднимает голову, завидев ее. Она садится на ковер рядом с ними и улыбается.
– Это я нарисовал вон ту картинку, – говорит один мальчик, показывая на рисунок с самолетом. – Когда я поправлюсь, стану пилотом. Я хочу помогать своей стране.
Айфи улыбается.
– А я хочу стать инженером-строителем, – кричит другой.
Хихикающий мальчик замолкает.
– А ты? – улыбаясь, спрашивает его Айфи.
Он прячет лицо в ладонях, глубоко вздыхает.
– Я не люблю жестокость, – говорит он. Голос звучит приглушенно из-за рук. – Война, кровь. Мне все это не нравится. Я надеюсь на мир. – Он снова замолкает. – Иногда мама дает деньги на печенье, и я покупаю двадцать листов бумаги, чтобы рисовать. Я могу стать великим художником, знаменитым во всем мире. Иногда тут слишком пыльно. Из-за этого воду трудно пить, и еще почти ничего не видно.
– Например, чего?
– Например, розы.
Айфи моргает.
– Розы, которые растут на стене.
Айфи хмурится и смотрит по сторонам, но не видит ничего, кроме рисунков на стене, которые почему-то начинают дрожать. Пол вибрирует. Дэрен кидается к Айфи как раз в тот момент, когда снаружи раздается взрыв.
Все падают на пол. Надзиратели выхватывают одеяла из шкафов и собирают детей вокруг себя. Мальчик, который расслабленно стоял у стены, несется к остальным, взрыв согнал с него безразличие.
Дэрен накрыл собой Айфи. На них сыплется пыль. Свет мигает, затем включается снова. Слышно, как снаружи солдаты кричат и отдают распоряжения. Айфи закрывает глаза, ее уносит назад, в прошлое, в лагерь Боевых девчонок. Она видит, как летят мехи, поливая огнем дома. Онайи мчится в мехе по воздуху, стреляя в танки-крабы, которые крушат школу и теплицы. Воспоминания овладели ей. Она чувствует запах гари, слышит грохот выстрелов, видит землю, камни и осколки металла, взлетающие в воздух с каждым взрывом…