– Спасибо, – шепчет Нгози перед тем, как закрыть за собой дверь.
Сжав кулаки, Онайи поворачивается к Чинел.
– Да, капитан. – Звание звучит насмешкой.
– Поведение оставшихся абдов стало нестабильным. Мы не можем позволить этому продолжаться. Нам приказано ликвидировать их.
– Кем приказано? Агу в порядке.
Голос Чинел холоден и тверд, как сжатые кулаки Онайи:
– Вы с ним хоть раз говорили после миссии?
Это правда. За три месяца после атаки, после того, как сюда прислали докторов, технарей и прочих наблюдать за подразделением, постоянно требовалось что-то делать. Вынужденный перерыв предполагал больше свободного времени, но у Чинел шли бесконечные встречи с биафрийскими лидерами, а Онайи с головой окунулась в изучение своего игве. Так что же, с Агу будет как с остальными?
– Кто знает, какой вред может причинить неуравновешенный абд? Тебе, кому-то еще? Это приказ. – Она поворачивается спиной и смотрит в окно. На что-то, чего там нет, что не увидишь глазами. – Они просто синты, – говорит она сама себе, словно забыв, что Онайи стоит в двух шагах. – Всего лишь синты. – Оглядывается. – Можешь идти.
Глава 40
Дэрен так и не приходит за ней.
Эта мысль все четче складывается в сознании Айфи. У нее разбита губа, она дрожит от ледяной воды, которую ведрами на нее опрокидывал дознаватель. Здесь страшно холодно. Босые ступни немеют на холодном полу.
Дознаватель ходит вокруг нее, видны только его глаза, больше ничего нельзя разглядеть в неумолимо слепящем свете. Иногда на нем маска, иногда нет. Если удается собраться с силами, Айфи смотрит ему в глаза.
Но сейчас, осознав все, Айфи чувствует, будто ее ударили под дых. Дэрен не придет спасти ее. Она одна. Она не испытывает бездонной печали. Скорее свободу. Освобождение. Только я сама могу о себе позаботиться, понимает она. Только сама могу спасти себя. У меня есть только я сама. Она сжимает кулаки, звякая цепями, приковывающими ее к стулу. Я выживу.
Теперь она позволяет себе дрожать от холода. Только отпустив телесное напряжение, можно защитить разум. Так долго она шла по жизни, считая, что плоть легко уязвима, что тело легко понять, сломать и взломать, что им можно манипулировать. Но теперь понимает, что была не права. Она крепкая. Она все выдержит. Рубцы от ран сделают ее сильнее. Она вылепит себя заново. Адаптируется. Уцелеет.
– Когда ты посещала изолятор временного содержания в штате Насарава, каким образом ты вошла в контакт с биафрийскими мятежниками? – задает вопрос дознаватель.
Айфи смотрит прямо перед собой:
– Я никогда не контактировала с биафрийскими мятежниками.
– Как ты координировала нападение на нефтеперерабатывающий завод Окпай?
– Я ничего не знала о нападении на нефтеперерабатывающий завод Окпай.
– Но ты знала, кто руководит этой атакой?
– Я ничего не знала о нападении на нефтеперерабатывающий завод Окпай.
– Ты узнала лицо той, что известна как Демон Биафры? Кто эта женщина?
– Я ничего не знала о нападении на нефтеперерабатывающий завод Окпай.
– Как ты вышла на связь с Демоном Биафры?
– Я ничего не знала о нападении на нефтеперерабатывающий завод Окпай.
– Почему ты предала свой народ ради террористов, напавших на нефтеперерабатывающий завод Окпай?
Я ничего не знала о нападении на нефтеперерабатывающий завод Окпай. Это ложь. Она заглядывала в коммуникатор Дэрена. Она прошла в башню наблюдения и проникла в его мозг, когда он летел к Онайи. Но дальше она не помнит ничего. Она так и не добралась до Онайи.
– Мы проследили за сигналом. Он вел к тебе. Когда на всех наших экранах открылось вещание в прямом эфире, мы отследили, откуда идет сигнал. Из башни наблюдения. В которой была ты.
Дознаватель останавливается и несколько долгих минут молча смотрит на нее. Айфи не поднимает глаз. Лампы перестают вращаться вокруг его головы и неподвижно висят в воздухе, освещая часть его лица. Из тени выплывает стул, управляемый магнитными лентами под полом – догадывается Айфи. Дознаватель приближает стул движением руки, и тут Айфи понимает, что он аугмент. Он, наверное, видит на своем дисплее все показатели ее жизнедеятельности: кровяное давление, сердечный ритм. Вот почему ему ясно, когда она говорит правду, когда врет, а когда вообще перестала думать над ответом.
Сев, он расслабляется. Оседлал стул, положил руки на спинку перед собой, подбородок – на скрещенные руки. Молчит, сидит, уставившись на Айфи.
– А твои крики? Ты кричишь, потому что у тебя галлюцинации?
Айфи вздрагивает. Это тоже часть допроса или?..
– Д-да.
– Ты видишь то, что не выходит у тебя из головы?
– Да. – Она думает о своих видениях. О маме.
Он стучит по виску:
– Это из-за твоего девайса. Вот тут.
– Акцент? – Но он же не работает здесь. Она лишена своего второго зрения. Внутри камеры она видит ровно то же, что и любой другой человек.
– Так вот как ты его называешь. – Он опирается на локоть. – В твоей камере толстые стены. Но твой девайс можно уловить снаружи. И мы знаем, как изменить его сигнал.
Айфи с таким шумом заглатывает воздух, что удивляется сама.
– Ты думаешь, тебя тут пытают. На самом деле, – он указывает куда-то за пределы комнаты, – тебя пытают там.
Айфи не понимает, что делать с тем, что узнала. Наверное, это можно как-то обратить в свою пользу, но как? Она выпрямляется и вздергивает подбородок.
– В конце концов мы прочешем все твои воспоминания и найдем то, что ищем. – Он пожимает плечами. – Ну, или ты сама скажешь, и все это прекратится.
Короткое мгновение Айфи чувствует трепет в груди. Пытки прекратятся, прекратятся мучительные галлюцинации. Нужно только сказать то, что они хотят услышать. Необязательно правду или часть правды, но вдруг это даст ей если не свободу, то хотя бы время. Она замирает в предвкушении. Но сила воли напоминает, что следует успокоиться. Она становится такой же холодной и бесчувственной, как стул, на котором сидит.
Дознаватель замечает, как изменилась ее поза, и разочарованно вздыхает. Затем поднимается и одним движением вышибает стул из-под Айфи – она падает на бок.
Пошевельнуться невозможно, потому что запястья пристегнуты к спинке стула. Она лежит, прижавшись щекой к мокрому холодному полу, дознаватель подходит и расстегивает наручники.
Ее руки безжизненно падают. Она знает, что лучше не сопротивляться, когда охранники поволокут ее обратно в камеру. Как будто бросят в воду и оставят тонуть. Но она все равно благодарна за возможность поговорить с живым человеком. Все равно что вынырнуть на поверхность и вдохнуть воздух. Она благодарна даже за эти несколько вдохов.
Когда Айфи с задеревеневшей от сна на голой кровати спиной просыпается и открывает глаза, она видит Дэрена. Первая мысль – еще один сон. Она ждет, какая сцена будет разыгрываться в этом сне дальше. Будет ли Дэрен утешать ее после того, как над ней издевались одноклассницы? Или поведет в лабораторию, где лучшие ученые работают над оружием, которое обеспечит Нигерии победу? Или снова придет на поле, где она пытается хакнуть пасущихся животных, а когда наскучит, любуется на звезды?
Но Дэрен, которого она видит, не двигается. Просто стоит у открытой двери в ее камеру. Он выглядит изможденным. Щеки ввалились. Бледен. Одна рука дрожит так, что он придерживает ее другой. Таким она никогда его не видела. Он даже как будто стал меньше, это подобие Дэрена, которого она знала все то время, что жила в Нигерии. И он настоящий. Не галлюцинация.
– Где ты был? – цедит она сквозь зубы, удивляясь, что ее все-таки волнует, что он ответит.
Он входит в камеру. Дверь за ним закрывается. Сесть больше негде, и он садится на край кровати.
Айфи сжимается в комок.
– Я слышал, что произошло, – говорит он слабым, как он сам, голосом. Подавленным. Пока она здесь пыталась закалить себя испытаниями, он там терял силы. – Меня понизили в звании после инцидента с заложниками на нефтяной станции. Я позволил уйти виновникам трагедии. Я многих убил, но дал сбежать той, что ответственна за все. Демону Биафры. И за это мне нет прощения.
Она едва сдерживает усмешку, уловив, что он жалеет себя.
– А потом я узнал, что ты в тюрьме. И с того момента делал все, чтобы вернуть тебе честное имя.
Лицо Айфи остается бесстрастным. Когда ее только арестовали, ей были необходимы именно эти слова. Но сейчас… Сидя на тюремной койке и глядя в спину молодого мужчины, который когда-то был ее защитником – ее братом, – она видит только слабака, бросившего ее в трудную минуту.
– Сколько я уже здесь? – спрашивает она таким тоном, словно ей нужна только эта информация, и больше ничего.
– Прошло три месяца с того инцидента.
Кажется, не так много. А здесь это ощущается как вечность.
– И что ты здесь делаешь?
Он поворачивается, смотрит на нее через плечо.
– Я пришел сообщить тебе, что твое желание исполнилось.
Она вопросительно хмурится.
– Будет объявлено прекращение огня. Между Нигерией и Биафрой установится мир. – Он глядит в пол. – Всего-то от меня и потребовалось – потерять Даураму. – Снова жалеет себя.
Ей почему-то больно слышать, что Дэрен говорит об этом так. Он никогда не считал меня настоящей нигерийкой. Она прячет боль и обиды подальше, туда, где их не видно и не слышно. Садится на кровати.
– И что насчет преступлений, в которых меня обвиняют?
– Это политические преступления. Ты политическая заключенная. Но теперь, когда война кончилась, тебя больше ни в чем не обвиняют. – И добавляет: – Надо жить дальше.
В его голосе нет убежденности. Он не может жить дальше.
Айфи обдумывает все, потом смотрит ему в лицо:
– Перед тем, как я уйду, я хочу попросить кое о чем.
В его глазах печаль. Он понял, какое она приняла решение:
– Да?
– Удали его. – Видя немой вопрос, она уточняет: – Удали Акцент.
– Но почему?
Потому что он сделал меня уязвимой, хочет сказать она. Потому что именно Акцент привел к этому всему. Потому что я не могу его контролировать. Потому что другие научились использовать его против меня. Но вместо этого говорит: