На нее обрушивается ветер, она готова сгруппироваться, чтобы смягчить падение, но что-то ловит ее за ногу и удерживает. Она висит вниз головой, покачиваясь и ударяясь о стену.
Но ей удается посмотреть вверх. Это Агу.
Теперь уже у Онайи нет времени размышлять, привидение это или галлюцинация. Она висит на большой высоте и вот-вот упадет – это реальность. И что-то до сих удерживает ее от падения и смерти – обломок металлической конструкции, за который зацепилась штанина, или рука мальчика, с которым она вместе сражалась. Прямо сейчас это не важно.
Она подтягивается и достает до его второй руки. Мышцы живота горят от усилия. Агу перегнулся через подоконник насколько возможно: вокруг – битое стекло. Он почти готов вытащить ее, но здание содрогается снова. Времени не остается.
– Сестра, – тихо и настойчиво говорит Агу, и Онайи понимает по голосу, что он хочет сказать. Разреши мне защитить тебя.
И она разрешает. Прежде чем оба выпадают из разбитого окна, он обвивается вокруг нее, словно живым щитом закрывая своим телом от удара.
Онайи знает, что не умрет. Этого не случится. Не сейчас, когда она так нужна этому городу.
Глава 56
Когда Айфи приходит в себя, все вокруг выглядит, пахнет и звучит так, будто наступил конец света.
Вопли, крики, мольбы о помощи. Дым и сера. Привкус меди во рту.
Везде разрушенные здания. Палатки с едой, торговые центры, школы. Бушует огонь. Роботы изо всех сил пытаются его затушить. Люди бегут в панике, дорожные роботы стараются регулировать их передвижение. Катаката нарушила работу воздушных путей, автобусы-маглевы и автомобили врезаются друг в друга, улицы Энугу усеяны горящими машинами.
Стиснув зубы, Айфи заставляет себя встать и только тогда замечает, что правая рука безжизненно повисла вдоль тела.
Неподалеку языки пламени лижут витрину магазина тканей. Стекла выбиты взрывом. Айфи залезает в витрину и рвет платье на манекене, пока не удается оторвать достаточно длинный лоскут. Помогая себе зубами, делает из него повязку для сломанной руки и бежит к автобусному депо.
Повсюду до странности пусто, повсюду следы разрушения. На улицах воронки – идеальной формы полукружья, вырванные из металла и бетона. В башнях зияют сферические пустоты. Кто же заложил такие бомбы?
Несколько автобусов уцелело, но само депо превратилось в гору разбитого флексигласа и покореженного металла.
На стоянке рядом выстроились разномастные летающие мотоциклы – ховербайки. Вокруг никого. Айфи забирается на один из них, ищет, куда приложить большой палец, но не находит ничего. Она тянется здоровой рукой за планшетом, но тут понимает, что сумки нет. Она понятия не имеет, где потеряла сумку и планшет – свой ключ к миру.
Паника сжимает сердце. Она оглядывается. Замечает мертвого биафрийца в разноцветной агбаде[6]. Его торс торчит из кучи щебня. Она несется к нему, тащит и тащит до тех пор, пока почти не высвобождает из-под завала, затем, догадавшись, подкатывает байк, поднимает окровавленную руку убитого и прижимает его большой палец к панели.
Секунда напряженной тишины – и ховербайк оживает. Она запрыгивает в седло и взлетает над землей.
Интересно, что случилось с Агу, думает она. По спине пробегает холодок. Он был синтом. А сколько еще синтов было в том караване? Сколько из них могли нести бомбы в животе, в груди или даже в голове? Бомбы, которые взорвали Энугу. Которые погребли Онайи под грудами стали и камня.
Глава 57
Онайи закрывает глаза, готовясь рухнуть на землю.
Сначала они ударяются о ветки деревьев. Она слышит треск и надеется, что это не ребра Агу. Он тихо стонет, когда они падают на кабину маглева. Крыша сминается под их весом.
Проходит мгновение, и Агу разжимает объятия.
Онайи распрямляется и скатывается с кабины на землю. Боль в плече немного утихла, но все равно трудно шевелить левой рукой.
Она ждет, что Агу тоже спустится, но он не двигается.
– Агу! – Она подбирается ближе. – Агу, вставай! – Она пихает его, хватает за руку, трясет. – Эй, Агу, вставай! – Она начинает задыхаться. Забравшись на маглев, она пытается нащупать пульс на шее мальчика. – Агу? – Прислушивается к дыханию, сжимает запястье. – Агу! Агу, проснись! – Она трясет его не переставая. Она уже знает, что означает этот холод, эта безвольность рук и ног, эта тишина механизмов в его теле. Его больше нет. Но она продолжает трясти его. Не сейчас, не после всего, что они пережили. – Агу, пожалуйста!
Нет нет нет нет. Подступают слезы, она прижимается лбом к его груди и всхлипывает.
Агу.
Вопли. Резкие, пронзительные.
Она встает с колен и соскальзывает с машины. Нужно, просто необходимо что-то сделать для него. Подготовить к погребению, привести в порядок его одежду, она хочет сделать хоть что-нибудь. Крики и вой отовсюду все нарастают, становятся громче и страшнее. Но не может же она просто оставить его здесь.
Из окон разрушенного дома над ними вырывается огонь.
Она смотрит еще раз на мальчика, на его застывший взгляд, на слабую улыбку, навсегда оставшуюся на губах. Она была последней, кого он видел. Он умер счастливым.
Он умер счастливым. Так говорит себе Онайи, бросаясь в хаос.
Здания вокруг буквально стонут на непрочных опорах. Шпили церквей валятся на землю. Торговые центры оседают, обрушиваясь. Онайи напрягает слух, стараясь расслышать знакомые звуки. Она слушает и слушает, но не слышит. Стрельбы нет. Если бы это была обычная атака, то за взрывами обязательно шли бы выстрелы. Онайи смотрит вверх. Хотя дым застилает глаза, она понимает, что в голубом небе не видно следов химического загрязнения. В мешанине звуков, терзающих слух, нет скрежета и грохота воздушных мехов, прорывающихся сквозь звуковой барьер. Нет и жуткого рычания лучевой пушки, один выстрел которой обратил бы половину Энугу в пепел.
Неподалеку лопаются балки здания, колонны рушатся на землю, поднимая облака пыли, перемешанной с кусками бетона. Онайи не позволяет себе тратить время на ненависть, на злобу к нигерийцам, не думает пока о мести. Это все потом. А сейчас она бежит к секции жилого комплекса и машет людям – многие слишком ошеломлены, чтобы понять, что происходит и где они находятся. Прохожие на улицах все в пыли, у многих кровоточат раны, которых они даже не замечают, потрясение слишком сильно, они безучастно смотрят на Онайи.
Перед ними тонны битого камня и кирпича. Онайи находит тех, кто может действовать, и отправляет к завалу.
– Начинайте копать! – распоряжается она. Поворачивается к человеку, похожему, судя по одежде, на инженера: – Идите в ангары, выводите диггеры. Объявите по радио, если получится, позовите на помощь ваших коллег. И молитесь Чукву, чтобы двери были открыты.
Онайи руководит группой, которая подступает к завалу с краев. Люди поднимают камни и отбрасывают в сторону. У многих аугментов здесь нет дополнительной силы, они так же слабы, как любой человек, но они отчаянно копают. Скоро у всех уже содрана кожа на руках, люди в пыли и известке.
Нигерийцы нарушили перемирие. Это все, о чем она может думать в потрясении.
В десяти шагах от нее бежит Нгози с группой андроидов, несущих кого-то на носилках. У Онайи падает сердце.
– Чинел! – кричит она, бросаясь за ними.
Андроиды не сбиваются с шага. Они спешат отнести Чинел в больницу. Онайи даже не знала, что способна бегать так быстро. Вот она уже поравнялась с ними, флексигласовый щит над носилками забрызган грязью, и она ничего не видит. Только засохшие капли крови.
– Мы нашли ее под центральной секцией. – Нгози говорит задыхаясь, но продолжает идти. – Она была в здании, когда все рухнуло. На одном из последних этажей. Мы почти час ее вытаскивали.
– Она дышит? – Онайи не может скрыть панику. – Она жива? Нгози, скажи мне. Она дышала?
Нгози только качает головой.
Даже когда они вбегают в распахнутые двери больницы, возле которой ждет множество раненых, Нгози молчит.
Коридор на первом этаже забит людьми. Сквозь толпу не пробраться.
– Пропустите! – кричит Онайи. – Это командир Армии Биафры! Пропустите сейчас же!
Ей все равно, что тут есть другие тяжело раненные, что кто-то, может быть, при смерти. Онайи не помнит, когда хотела чего-то так сильно, как хочет сейчас – погрузить Чинел в заживляющий бассейн.
Возле двойных дверей врач в заляпанном кровью халате жестом преграждает им путь.
– Вы не можете войти сюда. У нас все переполнено.
Онайи оскаливает зубы и, выхватив пистолет из-за пояса Нгози, целится ему в голову:
– Ты нас пропустишь.
– Там ребенок! – умоляюще говорит врач. – Ребенок!
У Онайи дрожит рука. Плечи ее опускаются.
– Ребенок, – шепчет врач последний раз. Онайи не двигается, и он указывает на толпу людей позади нее. – Все эти люди остро нуждаются в помощи. Взрывы уничтожили наши беспроводные системы. Мы работаем на генераторах. Мы на пределе. Не знаю, как долго мы так протянем.
Онайи колеблется. Дрожит пистолет в ее руке. Она шипит сквозь зубы:
– У этой женщины есть ценные сведения о тех, кто совершил теракт. Если она умрет, информация умрет вместе с ней. Это вопрос национальной безопасности. – Ее рука твердеет. Она взводит курок. – На правах офицера Армии Биафры приказываю пропустить нас.
Вздохнув, доктор отходит в сторону.
Группа прорывается через качающиеся двойные двери и видит двух медиков, держащих безжизненное детское тело в облегающем костюме, – они готовы опустить ребенка в заживляющую ванну. Онайи наставляет на них пистолет.
– Прочь от ванны!
У врачей лезут на лоб глаза:
– Что проис…
– Посторонись! – Онайи прижимает дуло ко лбу возмущенного врача.
Секунда, и он повинуется. Онайи и Нгози стягивают с Чинел окровавленную одежду, надевают маску для дыхания, быстро погружают ее в резервуар и закрывают его. Онайи поворачивает замок.