– Но в Академию больше – ни ногой, – продолжил муж, – Диего я займусь сам. Есть люди… Дороги и переборчивы. Но деньги у меня есть, да и водится он с колдуньей.
Ана побелела.
– Ты что?
Ана молчит. Мысли не приходят. А счастье, купленное родной кровью, уходит.
– Еще один раз, – Ана наконец собралась с мыслями, – иначе Диего на меня подумает. А лучше – два-три. И все.
Муж внимательно посмотрел в глаза. Которые сегодня много плакали – и искренне, и притворно – и немало смеялись, теперь же холодны и спокойны. Ненадолго, конечно. Женщины вообще непостоянны. А уж в невзгодах, так и вовсе…
– Вопрос чести, – цедит Гаспар, – верно. Но ты же будешь видеть… его.
– Буду. Переживу. Это ведь ненадолго.
– Тебе придется с ним говорить. Возможно – принять объяснения. Еще раз повторяю – принять. И не пытаться растерзать на месте.
– Приму. Я буду очень спокойная, муж мой. Ради сына.
Гаспар медленно наклоняет голову. Быть по сему. Отлично! Яд у нее остался. Вот только выпить цикуту доведется вовсе не Диего, которого она предупредит. А от любых убийц со шпагами дон Терновник отобьется!
История четырнадцатая,об адмирале, убийце, пыточном застенке и выборе дона Хорхе де Теруана
Он – шестой. Последней надеждой сделать дело пусть не тихо, но аккуратно, был пятый.
Наблюдение – неприметная девчонка с полной корзинкой свежей рыбы – подает знак. Объект близко! Значит, у всех не заладилось. Шестой не знает, что команда эспадачинов первого нарвалась на патруль. Погремели сталью, ушли… но теперь не во всякой церкви спрячешься! Началось с Апельсинового двора, но на неделе пара монастырей вдруг разрешила альгвазилам прочесать частым гребнем ночлежки. Как сказали настоятели – сплошь друзья ордена Иисуса – дабы доставить место для ночлега людям действительно бедным… Второй, с кинжалом, струсил. Ордену придется отыскать его и убить, настолько неприятно, чтоб пытки в королевских застенках казались щекоткой. Третья, с отравленной иглой, не протолкалась сквозь толпу. Четвертого, с арбалетом, скрутила стража. Пятый – снова нож – совершил попытку, но лежит с разбитой головой.
Объект показался, но в неудобной позиции – вокруг шестеро стражников. Два бездоспешных тела мушкет пробьет – но на младшем алькальде очень может быть кольчуга. На стражах вовсе железные нагрудники. Древняя дрянь из городского арсенала не удержит тяжелую мушкетную пулю, но не даст ей убить второго.
Шестой набрал в грудь побольше воздуха. Задержал дыхание и принялся наводить мушкет. Стрелять решил в грудь – лишний шанс повредить бумаги. Вот строй чуть открылся… Палец нажал на спуск, но лишь сухой стук осекшегося курка разорвал воздух. Порт! И воздух влажный после дождя. Отсюда и осечка. Пришлось обновить затравку на полке, снова взвести курок.
Объект уже говорит с адмиралом, теперь речь идет не о практической пользе от убийства, лишь о чести Гардуны. Орден выполнит заказ. Точней, три заказа: свой и два чужих. Кто-то получит шальные деньги, не работая… Что ж, это можно считать милостыней – или задатком для тех, кто, быть может, со временем достигнет должной сноровки и получит предложение о вступлении. Могут и не пожадничать: сейчас цель любому эспадачину встанет слишком дорого. Севильскому командорству, и то придется залечь на дно. Целиком, и не меньше, чем на месяц.
Объект лезет за пазуху. Палец выбирает холостой ход.
– Адмирал! На крыше!
Рука Шестого не дрогнула. Зато адмирал сделал шаг вперед – чтобы лучше видеть…
Судейский, несмотря на широкий зеленый наряд, выглядит не шутом, а священником. Суров и решителен. Конечно, не всякий день в Севильский порт приходит главный корсар короля. И все же…
– В чем дело, сеньор?
– В этом пакете. Я должен передать его вам.
Антонио де Исаси не протянул руки. И порученцу не кивнул.
– Что это?
– Последний доклад известного вам рыцаря Калатравы. Ради того…
– Что с ним? – адмирал подскочил, ухватил за плечи немаленького ростом судью. – Что с Луисом?
– Убит третьего дня. Передал…
– Адмирал! На крыше!
Дон Антонио шагнул вперед, неуклюже становясь между выстрелом и действительной целью. Тут судья ему под ноги и подкатился. Как раз вовремя – над крышей недалекого склада полыхнуло, донеслись удар выстрела и свист тяжелой пули. Только тут моряки и стражники опомнились и принялись: одни – закрывать адмирала, другие – ловить несостоявшегося убийцу.
Куча мала. Правда, мала. Ну, разве полными именами – внизу, в основании, на спине – дон Диего де Эспиноса, младший алькальд Севильи в предпоследний день службы. На нем, лицом книзу – дон Антонио де Исаси, адмирал моря, флагман фландрской армады. Поверх, тоже спиной к врагу, пара офицеров, о которых Диего известно одно: их вес. Немалый: дышать не получается. Наконец, началось шевеление, неподъемная тяжесть стала полегче. Адмирал поднялся. Протянул руку.
Алькальд принял помощь. Рывок, и он на ногах, только по-котеночьи мяукнул. Стала видна дыра в зеленом бархате, залитая темным. Раненый ничего не соображает, зато адмиралу перевязывать раны не впервой. Пока – начерно, наперво, заткнуть, прямо поверх одежды, тряпичным комом, примотать покрепче, чтоб кровь не сочилась…
– Поймали! – докладывает один из стражников. – Тащим к дону Хорхе. Там и выжмем, как положено.
– Да, делайте… – раненый трогает лоб здоровой рукой.
– Я пошлю своего офицера. Послушать. Не возражаете? Кстати, вы и правда младший алькальд над портом?
– Да. Дон Диего де Эспиноса, к услугам вашей милости.
Исаси морщится.
– Вы соратник Луиса и довели его работу до конца. И – спасибо… молодой человек. Баски совместно пролитую кровь не забывают. Не закрой вы меня собой, докладывать вам было бы некому. Рана у вас неопасная, кусок мяса пулей сорвало. Я таких повидал немало, если не воспалится – все будет в порядке…
Позже, в присутствии, у сверкающего белоснежной повязкой альгвазил Эррера спросит:
– Я только не пойму, отчего ты адмиралу так не показался.
– Как?
– А так, что он тебя вообще за судью не признал. «Соратник», «молодой человек»… И никак не младший алькальд! А то и не младший. Повысить тебя адмирал не мог, но проявить вежливость…
Диего вместо ответа улыбнулся загадочно. Санчо принялся бурчать: мол, мало того, что хороший человек не пойми с чего в отставку уходит, так и в загадки играть взялся. Пока рассуждал – глядь, а раненый исчез. Завтра утром, ранен или нет, стоять ему мессу, принимая звание севильского лиценциата. Вечером – гулять с университетской братией. А там, верно, женится и подастся на более спокойную службу. Пресловутые два года вышли. Это сеньор Эррера – птица невысокого полета, и выше нынешнего беспокойного места ему не воспарить. Диего еще подниматься и подниматься, если не собьют влет. А у стражи есть иные дела. Например, заняться неудачливым стрелком.
Сейчас заглянет палач, скажет: «Все готово» – и пожалуйте, сеньор-мушкетер, в гости к испанским сапогам, тисочкам и иглам для пальцев да каленому на остром огоньке железу. Будь ты дворянин или раб, ребенок или старик – королевская юстиция признает лишь показания, взятые под пыткой. И если свидетель имеет все шансы отделаться однократным поднятием на дыбу, проделанным со всевозможной почтительностью, то тебе, голубчик, светит полная обработка, после которой колесование станет облегчением и избавлением!
Поднять грязную руку на королевского комиссара и адмирала морей – шутка ли! Дело явно привлечет внимание Его Католического Величества. А потому мы тебя выжмем досуха, не обессудь. И ни к чему повторять волшебное в обычных делах слово. «Гардуна»! «Гардуна» или нет, твое дело – дело короля!
– Все готово.
Лестница ведет вниз. Недовольно скрипит железная нога старшего алькальда. Ступени, пропахли страхом – для преступников, рутиной – для судейских. Застенок глубже обычного подвала, в котором, кроме дыбы, и нет ничего. Вопли преступников не должны тревожить покой добрых горожан, чьи дома в поисках безопасности прижались к судебному присутствию.
– Вам должно меня отпустить.
Хорхе только хмыкает.
– Если ваш орден сошел с ума, то я – еще нет. Вы слишком высоко замахнулись. Впрочем, мы отвлекаемся. Занесите в протокол – угрожал высокому следствию. Дальше… Инструменты пытки продемонстрированы. С их действием преступник – тебя ведь, сволочь, с поличным взяли – ознакомлен.
А тот – решился. Заговорить от одного вида пыточной – недостаточно, чтобы избавиться от мук совсем, но это может их облегчить. Вот и выкладывает убийца-неудачник все подряд. Что он целый магистр Гардуны – неужто не врет? Что почитал задание рутиной, а лично почтил не столько для надежности, сколько из больших денег, заплаченных аж из трех источников. Которые он тоже готов назвать. И… Что эта тварь несет?!
– Поверьте, Гардуна не намерена идти против католического короля. Мы воины веры, в конце концов. Моей настоящей целью был алькальд Эспиноса. Я могу это доказать! Мы его пытались убить по дороге к адмиралу. Это я признаю. За то же, что объект спас его превосходительство, столь неудачно подставившийся под выстрел, орден испытывает к объекту искреннюю благодарность.
На дона Хорхе смотреть страшно. Не человек. Медведь-шатун. Лицо каменное, но ярость прорывается в каждом движении, в каждом слове.
– Орден согласен отозвать контракты на дона Диего?
Затравленный взгляд. Магистр понял. Если он скажет «нет», внезапно оказавшееся на месте судьи чудовище его разорвет. Но если он скажет «да»… Об этом узнают. И тогда любая медвежья ярость покажется ему благодеянием, несущим забвение. Орден умеет… Он семь сотен лет жил под маврами. И научился многому.
– Орден никогда не отзывает контрактов, – и, скороговоркой, навстречу бешеным глазам, – но мы можем гарантировать неприкосновенность вашей семьи… Всех потомков, навечно! Всех прочих ваших сотрудников… Именем Иисуса!
Эррера громко выдохнул. Такое действительно случалось. И тогда… Неужели можно будет жить и служить без вечной оглядки? А Диего уже не спасти…