– Именем короля Филиппа я объявляю, что капитан де Тахо готова простить вам разбойное нападение на испанское судно и выпустить из форта со знаменами и оружием. Кроме пушек.
Ответ – мушкетная пуля поверх головы. Сильно поверх. А раз убить пока не желают, сочтем за реплику.
– Господа, не совершайте ошибки. Ваши дрянные стены не выдержат и часа бомбардирования. Поверьте, пушки нацелены хорошо. Так же после того, как дело дойдет до бреширования и штурма, опасаюсь, мы не сможем гарантировать вам жизни. Наши местные рекруты отчего-то очень свирепы…
Увы, способность до конца цепляться даже за безнадежную позицию – одна из особенностей британской армии. Ответ – еще одна пуля, пониже.
– Вольно им! Жаль, напротив ворот один щебень. Зато одна из башен уже замолчала. Значит, нам работы – развалить одну башню и одну стену. Ну-ка…
До вечера управились. И белый флаг сам появился над стеной форта.
На этот раз Патрик сам подставляться не стал, но по парламентеру стрелять запретил. Англичанин сообщил, что комендант желает выпустить женщин и детей – и не иначе как под гарантии испанского офицера.
– Что ж, я вполне испанский офицер, – заявил Патрик, – но я требую сдачи форта. В обмен на жизни женщин и детей. Да и остального гарнизона.
С пощадой для женщин и детей его люди были согласны. Насчет прочих – засомневались. Сомнение высказали, аккуратно, не оспаривая приказа.
– Нам сейчас не мстить, а ноги с острова уносить нужно. Опять же порох нужен. И «поросята». Те, что целы остались, – как раз испытание прошли!
Когда гарнизон и беженцы из форта «Дания» достигли замка на восточной скале, их сурово окликнули сверху:
– Король или парламент?
И, услышав честный ответ, велели проваливать. Для замка «Дувр» продолжалась гражданская война…
Люди Патрика сумели неплохо отдохнуть до вечера. А с последним лучом солнца – побудка! И капитан – та, что не временная, а настоящая, – с известием, что предстоит немало работы.
– Сеньоры, вы успели передохнуть, а мои роты – нет. Весь день материалы готовили. Патрик, ты знаешь, что делать… Лучше меня. А я посплю. Утром должна быть свеженькая. Как и мои роты!
Которые весь день набивали мешки землей. И корзины. И щиты деревянные сколачивали. И разбирали дома ради камня. Теперь людям Патрика это все таскать, и тихо. Так, чтобы напротив батареи Хейвуда к утру стояло три батареи. Одна – с морскими пушками. Две – с «поросятами» из павших фортов. И стоять они будут не в открытую!
Сама батарея Хейвуда, например, это не пушки, выставленные рядком. Земляной форт с куртиной, четырьмя маленькими бастионами и поворотными рогатками вместо ворот. Куда более сильное сооружение, чем павшие замки. Потому его придется почтить правильной атакой. Будь времени в достатке, стоило бы начать копать сапу. Зигзаг, в углах обросший небольшими укреплениями. И только подведя сапу на пушечный выстрел – отрыть параллель, батареи…
Долго? Но это единственный способ. Бросать в атаку толпы с мачете… Даже против каменных стен у них было бы больше шансов, чем во рвах под картечью. Долбить же траншею в известняке – это недели.
Но вот – рассвет, и стволы черных глаз выносят батарее приговор.
– У нас, конечно, не армия, а орда. Но и порт простреливает отнюдь не Бреда. Ускоренная атака готова, сеньоры. Начнем…
По бастионам открывают дружный огонь восемнадцать орудий. Каждое, обмотав колеса тряпками для бесшумности, ночью приволокли на позиции роты Патрика. Впрягались и тащили. Мало ли что без дороги. Мало ли что весят от шести до десяти тонн. Пот не кровь, а ведь и той не жалко ради свободы. Под прикрытием огня новые роты волокут вперед щиты, мешки с землей, фашины и габионы, камни и бревна из разобранных домов. То, что полагается рыть неделями, возникает за считаные часы.
Хорошо работают бывшие рабы. «Вспомните присягу!» И вопросов почти не задают. Это если нужно убедить быстро. Но Изабелла сама обходит роты, объясняет. Понимает – нет в рыхлом войске той веры в командира, что в экипаже «Ковадонги». Потому следует все рассказать. Опять же, ирландец силен смекалкой, и если соображает, что делает, часто может сделать лучше. Может и хуже – но от глупостей отчасти защищает Кодекс. Когда на кону голова, даже ирландец прежде, чем ставить опыт, спросит позволения у начальства. Или хотя бы подумает подольше.
На батарее всего полторы сотни англичан, но это – не ополчение. Настоящая гарнизонная пехота. До ночи им приходится смотреть, как растут чужие флеши и горнверки. Теперь к батареям и не подойти. Даже ночью. Потом… Белый флаг. Разговор. Командир батареи в знак уважения к противнику приложил ладонь к полам шляпы. Кажется, даже весел:
– Рад вас видеть, сеньоры. Фландрская манера узнаваемей знамени. Что ж, я люблю добрую игру, а повеселиться мне не доводилось с тех самых пор, как я оставил службу лорда Вильгельма. Этой ночью вы увидите, как добрые голландцы отвечают на ускоренную атаку. Надеюсь, вам понравится.
Ночь – спокойна. Костры. Дерева много, целый город разворован. Потому огонь теплят ради еды и развлечения.
– Наши ребята неплохо приоделись, – замечает Изабелла, – еще вчера были в мешковине. А теперь? Только что башмаки не у всех, так на корабле и не нужно. Что у вас?
Посыльный с периметра. Ожидаемое известие: полевая армия англичан. Все ясно, все предусмотрено. Но почему тогда дыхание остановилось?
– Там это… Кто вчера не принял присягу. Просятся…
А выдохнуть нужно медленно.
– Ясно. Когда все лили пот, они лили ром. Что ж, теперь будут лить кровь. Предупредите об этом. Из тех, что не уйдут, набирайте группы по десятку человек – и сюда, с сопровождающим. Будем формировать новую роту.
Если бы одну… Сотня за сотней… Иные чуть не с другого края острова. Оказывается – восстание скачет по плантациям, как верховой пожар. Это хорошо – губернатору не до Спайтстона. Это плохо…
Не потому, что горло хрипнет от повторения Кодекса. Но – теперь все не влезут на корабли. А слово есть слово.
К утру силы ямайской береговой охраны на Барбадосе достигли двух тысяч человек, сведенных в пятнадцать рот и три терции. Две старые – ее и Патрика. И новая. Хайме.
– Не вздумай идти впереди… – Руфина сама не заметила, как сбилась на тон, уместный скорей в устах старшей сестры, чем командира. – Эти – того не стоят. У тебя только две условно надежные роты. Их тоже держи позади, чтобы подпирали. И…
Он лишь махнул рукой.
– Справлюсь.
И вот – построение. В подзорную трубу – чего только не найдешь в богатом городе – отлично видно зеленые знамена, доносится и барабанная дробь. Идут не в ногу, но идут. Пьяницы, насильники, мародеры отрабатывают веселую гульбу. Вместе с повстанцами с дальних плантаций, которые попросту опоздали. Куртина с утра развалена, частокол выбит, у бастионов на фланках ни одной живой пушки. Кажется, на батарее вообще ни одного живого орудия. По кораблям – фрегатте, все еще носящей имя «Ройял Ривендж», и «Ковадонге» – бастионы не сделали ни одного выстрела, хотя Руфина ждала неравного боя. Пушка на берегу по силе числится за корабль в море. Со слов повстанцев и пленных, выходит, что на батарее не меньше двенадцати пушек. Подбить удалось три. Где остальные? Молчат. Нехорошее молчание, но сделать уже ничего нельзя. Приказы отданы, машина запущена. Теперь – победить или сломаться. Вот корабли и продолжают огонь, как планировалось.
Ядра взбивают комья земли на бастионе. Не все, огонь опять гуляет влево. Маленькая эскадра лежит в дрейфе, но какой-то снос есть. И если возвышение поправить легко, то изменить прицел по горизонтали – нет. Поперек колесиков получается!
Что-то нужно придумать. Потом. А пока – залп, и еще залп, и еще… Под ногами содрогается палуба. Корабль английский, и они в своей манере насовали в корпус больше пушек, чем можно. Для мореходности плохо. Стоять и бить, не выходя из гавани – хорошо. Раз в пять минут, не чаще. Такие канониры. Пока. Перетекает песок в часах – из колбы в колбу. Если на глаз – четыре минуты. Уже лучше.
– Передать по орудийной палубе – молодцы!
Словно услышав приказ, палуба тяжело вздыбливается. Пушку с талей сорвало. Там, внизу, пятитонная махина мчится от борта к борту, снося на пути людей, ломая руки, ноги и хребты, давя и мозжа. На квартердеке уже спокойно.
– Орудие за борт. Огонь не прерывать.
Рядом чихает «миньон». «Сударь, это миньоны короля!» Правда, это из д'Обинье, и о совсем иных миньонах[34]. Тех, что в шелках, кудряшках и духах – а эти в бронзе. Но – миньоны короля, прежде и теперь. Были Карла, стали Филиппа. Если все сложится, дорога изящной бронзе на переплавку. Руфина решила, что ей в хозяйстве не нужны пушки, метающие дробное число фунтов. Правда, надежные. Их не разорвет, отлиты с полуторным запасом прочности. Потому их и ставят на квартердек. Два человека обслуживают миньон легко, трое – как сейчас – едва на руках не таскают. Залп. Несмотря на кровавый ужас внизу – снова четыре минуты. Это пока еще плохой флот. Хороший за это же время выстрелит трижды. Но это флот! Пусть и из двух кораблей.
Почему рискнула именно этими? Маленькие. Да, на них можно вывезти триста человек. Но есть еще и купцы, а располагать военными кораблями и не поддержать атаку… Пора переносить огонь! Над фасом правого бастиона – облачко. Четвертая пушка. В толпе штурмующих – строем это не назовешь даже примерно – кровавая просека. Ядро. Но это – всего одно ядро, пусть и цепное. Теперь минуту можно идти смело. А там – мертвая зона. И вот до бреши – сотня шагов.
– «Ковадонга»! – Крик заставляет повернуться. Увидеть, как с превратившегося в костер корабля прыгают в воду матросы. Кто-то из неумех опрокинул жаровню… Быстрая, крепкая, непобедимая, родная «Ковадонга» проходит мимо вместе с отливом, ее отталкивают веслами.
– Пожаров на борту нет?
– Нет, сеньорита капитан.
– Отлично. Прекратить огонь. Шлюпки на воду. Десант я веду сама.