Бакланов не обращал внимания на шутки по поводу собачьей немоты. Он лишь хмурился больше, чем обычно. Специально воспитал овчарку так, что она не лаяла ни при каких обстоятельствах. Зачем лаять за линией фронта, обращать на себя внимание?
Туман, принюхиваясь, уверенно вел группу поиска в ночной темноте. На опушке он остановился, повел мордой влево. И встал как вкопанный. Разведчики залегли. Бакланов до боли в глазах всматривался в густую ночь. Но как ни напрягал зрение, по-прежнему ничего не видел. То ли скирда хлеба чернеет в стороне, то ли сарай какой. Если бы выглянула луна! Ну хотя бы на несколько секунд! И, словно выполняя желание вожатого, бледная луна и в самом деле открылась в разрывах туч, осветив на миг округу. Бакланов увидел длинное помещение. У дверей медленно прохаживался часовой с автоматом на изготовку.
— Можно мне? — прошептал Николай Севастьянов. Служить в разведке было давнишней мечтой Николая. И вот теперь он впервые вышел на задание.
В ответ Бакланов усмехнулся:
— Не лезь-ка, ты, братец, поперед батьки в пекло. Часового беру на себя, — обратился к разведчикам: — Оставайтесь пока здесь, — и пропал в темноте вместе с Туманом.
Луна снова зашла за тучи. Без собаки Бакланов, наверное, потерял бы направление. Туман же вел быстро и уверенно. Бакланов пополз. Он порядком устал, вымок в росе. Приблизились к складу. Но где же, однако, часовой? Наконец, Туман застыл, навострив уши. «Вперед!» — чуть слышно прошептал Леонид и бесшумно кинулся следом. Он по-прежнему не видел охранника, но предполагал, что через секунду собака прыгнет на часового и собьет его с ног — как не раз уже бывало.
Нападение было столь неожиданным, что часовой не понял, что произошло. Какая-то мохнатая бестия ударила его в грудь, и он, не успев ни выстрелить, ни вскрикнуть, упал на землю. Язык в полном смысле слова отнялся, солдат не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой — чудовище наступило передними лапами на грудь и чуть слышно рычало. Его глаза горели злым, зеленоватым светом. Подбежал вожатый в плащ-палатке, торопливо заткнул кляпом рот, связал веревкой руки и повел куда-то.
— Надо полагать, склад, — тихо сказал Бакланов. — Часового возьмем живым.
При переходе линии фронта разведчики — опять-таки с помощью Тумана — добыли еще одного «языка», на этот раз офицера. Шагая темной ночью по лесной тропинке, Туман сначала слегка натянул поводок, затем застыл на месте, повернув морду в направлении чужого запаха. Люди услышали мягкие шаги. Кто же? И сколько? Один? Двое? А может быть, взвод? Да нет, взвод пошел бы по грунтовой дороге — та шире, удобнее. Бакланов отстегнул поводок, и собака бросилась на незнакомого человека. Он оказался фашистским обер-лейтенантом. Странно, что офицер шел один.
Так «работал» в полковой разведке Туман, носивший порядковый номер 11 471.
Вот выдержки из наградного листа на вожатого Л. В. Бакланова:
«13.07.1944 г. Скрытно провел разведгруппу в тыл немецкого батальона.
26.07.1944 г. Первым форсировал реку Сан, уничтожил двух часовых, после чего автоматным огнем прикрывал переправу.
30.07.1944 г. Первым форсировал Вислу и уничтожил пулеметный расчет.
30.07.1944 г. На плацдарме за Вислой с рядовым Е. Черкяевым отбил контратаку, уничтожив десятки гитлеровцев. Был ранен, но продолжал сражаться…»
В наградном листе о Тумане не упоминается. Однако собака всегда была рядом со своим хозяином, готовая выполнить любой приказ.
(Сорокин В. След «волка». — М., 1990)
Там, где проходили минеры 37-го отдельного батальона собак-миноискателей, устанавливался специальный знак. Придумал его командир батальона Александр Павлович Мазовер. Деревянная дощечка с нарисованными на ней торчащими собачьими ушами внушала доверие. Тем более, что ниже слова «Разминировано» указывалась фамилия вожатого и номер подразделения.
До войны Александр Павлович жил и работал в Москве. В клубе служебного собаководства Осоавиахима познал все тонкости обращения с четвероногими друзьями. Война застала Мазовера в должности старшего инструктора по собаководству Центрального совета Осоавиахима. Как только пробил час, Александр Павлович ушел в армию и по ходатайству полковника, ныне генерал-майора в отставке, Григория Пантелеймоновича Медведева был направлен в Центральную школу военного собаководства, интенсивно готовившую для фронта необычные подразделения.
Вскоре Александр Павлович был назначен командиром 37-го отдельного батальона. Здесь собакам давали «вторую специальность» — учили искать мины по запаху тола и натянутой проволоки. Четвероногие охотно овладевали «смежной» профессией, хотя, конечно, и не подозревали, что многим из них новая специальность спасает жизнь. Одно дело — броситься под танк, другое — искать мины. Разумеется, и здесь собака могла легко погибнуть, но только в том случае, если проявляла небрежность, не умела уловить запах или же пренебрегала им. Тут, как и любому минеру, собаке можно было ошибаться лишь один раз.
Были ли потери в этом батальоне, оставившем позади тысячи опасных верст? Были. Но незначительные. Четвероногие работали аккуратно.
(Сорокин В. След «волка». — М., 1990)
Он не кидался навстречу пуле — зачем? Напротив, старался пробежать там, где реже свистят осколки и пули не поднимают фонтанчики. Однако и слишком осторожничать — не в его натуре. В иные моменты он был смел до безрассудства. Впрочем, кто же не рискует на войне?
Все жарче разгорался бой. Взрывы мин, снарядов, бомб поднимают в воздух фонтаны земли. Урбаз сидит пока в траншее, ему строго-настрого запрещено выглядывать из окопа. Тем не менее, он пытается встать на задние лапы и посмотреть, как там развиваются события. Однако вожатый — рядовой Алексей Кют — строго приказывает: «Сидеть!»
Уже который час рота капитана Сергеева, попавшая в окружение, отбивает атаки, патроны и гранаты на исходе, телефонная связь прервана. Все реже стреляет Алексей Кют — бережет патроны. Вот-вот его должны вызвать к командиру роты. Но проходит пять, десять минут — вызова нет. Ротный, пригибаясь, сам идет по траншее.
— Вот донесение. Отправь с Урбазом в штаб полка. Быстро!
— Есть!
Алексей вкладывает донесение в портдепешник, пристегнутый к ошейнику. Все готово, собака знает — сейчас последует команда, и она, стремительно выскочив из окопа, побежит, петляя, на восток. Хозяин хлопает ее по мохнатой спине и, произнеся «Пост!», помогает выбраться наверх.
Голос боя над траншеей куда грознее и отчетливее, нежели в уютном окопе. Впрочем, Урбазу некогда рассуждать об этом, он со всех ног бросается к лощине. Хотя и неглубока она, да и коротка, откровенно говоря, но все-таки бежать там безопаснее. Он благополучно миновал лощину и, оказавшись вновь на ровном поле, пополз.
Просвистели над головой пули. Ах, как трудно ползти — у человека это лучше получается: он может ползти и на локтях, и по-пластунски. Тем не менее, собака ползет вперед, пока не оказывается в другой лощине. Теперь самое опасное позади. Это Урбаз знал по прежним вылазкам. Он вскочил на ноги и побежал. Лощина привела его в овраг. Вдруг до него донеслась чужая речь. Урбаз остановился, лег. Долго ждать нельзя. На пути чужие, значит, надо сделать крюк. Он побежал по склону вверх, однако и здесь услышал врагов. Что делать? Урбаз стал спускаться. Не доходя метров пять до дна оврага, увидел мелкий кустарник и решил бежать этим путем — хотя и ненадежная маскировка, но все-таки лучше, чем ничего. Кустарник тянулся вдоль всего оврага. Урбаз побежал, лучше сказать, осторожно пошел, стараясь не шуметь. Приходилось то и дело петлять, обходить опасность стороной. Уж очень много было в овраге людей с чужим запахом и незнакомой гортанной речью.
Незаметно спустились сумерки. Там, наверху, еще светло, а здесь, среди крутых склонов, ночь уже махнула темным крылом.
А овраг все шире, шире. Но что это? Впереди костры. И там, наверху, тоже… Шерсть поднялась на загривке. Урбаз, тихо ворча, лег, подождал минуту, другую, будто раздумывая, что делать в такой ситуации. Возвращаться строго-настрого запрещено. Надо идти на пост, то есть в штаб полка.
Урбаз вскочил и со всех ног бросился по прямой. Гитлеровцы приняли его за волка, шарахнулись во все стороны, открыли беспорядочную стрельбу. Раздались крики и стоны раненых. А виновник всей этой кутерьмы, благополучно проскочив огневую черту, уже оставил овраг далеко позади и через час был в штабе.
Совсем немного дали передохнуть собаке — всего тридцать минут. Полковник связался по телефону со штабом дивизии, переговорил, что-то уточнил со своими офицерами, и вот пес возвращается в свою роту. Ночью он без особых приключений добирается до места. Рядовой Алексей Кют, вынув из карманчика записку полковника и передав ее командиру роты, ласково треплет собаку.
А в полночь залп «катюш» разметал фашистов, донеслось громкое «Ура!». Поднялись в атаку оставшиеся в живых солдаты, сержанты и офицеры окруженной роты. Дрогнули враги, побежали. И первым их настиг Урбаз. Выбрав самого толстого, тяжело пыхтевшего гитлеровца, с рычанием вскочил на широкую спину и вцепился в шею. Гитлеровец упал, автомат покатился в сторону. А Урбаз, не теряя времени, погнался за усатым капралом, сумел увернуться от пистолетного выстрела и, грозно рыча, кинулся на него.
Вскоре пес выпрыгнул из окопа и помчался вперед, победно подняв хвост…
(Сорокин В. След «волка». — М., 1990)
Часть IIIОхота
В средние века, в эпоху феодализма, расцветает слава охотничьих собак. Короли и герцоги, бароны и графы содержали охотничьи своры, в которых насчитывались многие сотни голов. Например, граф Гастон де Фуа, автор манускрипта об охоте с собаками, даже в путешествие брал с собой до полутора тысяч четвероногих охотников. Так было во Франции в XIV веке.
Но и Азия не отставала от Европы. Венецианский землепроходец Марко Поло рассказывал, что у великого хана Хубилая, завоевавшего Китай, два брата были заядлыми охотниками, каждый из которых имел более двух тысяч охотничьи мастифов. Сам же великий хан выезжал на охоту в сопровождении двух тысяч охотников и десяти тысяч охотничьих собак. Можно себе представить, сколько было гама и лая!