По крайней мере, Крей доверил мне взять ситуацию в свои руки. Того же нельзя сказать о Джереми. Я сомневаюсь, что он доверил бы мне даже дышать самостоятельно.
Его брови вскидываются в откровенном замешательстве, но его голос смягчается.
— Дело не в том, что я не доверяю тебе, а в том, что я не доверяю твоей доверчивой натуре, Аннушка. Эта черта привлекает всевозможных хищников и приглашает их причинить тебе боль. Вся семья Кингов жестока и кровожадна. Если бы они использовали тебя как пешку, ты бы не смогла выжить.
— Я прекрасно выживаю с ними, Джер. Черт, они мне нравятся больше, чем твои собственные чокнутые друзья.
— Они все еще будут тебе нравиться, если причинят тебе боль?
— Видишь ли, в этом твоя проблема. Ты считаешь, что либо все хотят причинить мне боль, либо я слишком непостоянна, чтобы справиться с собой. Мне восемнадцать лет, знаешь ли, и да, возможно, раньше я была немного незрелой, но теперь это не так. Я понимаю, что есть целый мир за пределами маленькой милой клетки, которую вы с папой построили для меня, и мне нужен этот мир, Джер. Я хочу жить, совершать ошибки и исправлять их самостоятельно. Я хочу быть живой.
Рука Джереми сжимается на боку, но он медленно расслабляет ее.
— И все это должно произойти с Крейтоном?
— Да. — Я прикусила уголок нижней губы. — Я люблю его.
— Ты не можешь быть уверена в этом на таком раннем этапе отношений.
— Если я не с ним, я думаю о нем. Черт, я даже сейчас думаю о нем. Он заставляет меня чувствовать себя счастливой и ценной. Когда я с ним, я просто Анника, а не мисс Волкова, которую сковывает моя фамилия и происхождение. Он — то место, куда я иду, когда хочу чувствовать себя в безопасности, так что да, я люблю его, и я чертовски уверена в этом.
Джереми напрягается, и я думаю, что он пойдет по своему диктаторскому пути, но потом он вздыхает.
— Почему это должен был быть Крейтон?
— Почему это не может быть Крейтон?
— Если ему придется выбирать, он пойдет со своей семьей.
— Вот тут ты ошибаешься. — Я улыбаюсь. — Крей всегда будет выбирать меня. Так же, как и я всегда буду выбирать его.
— Ты никогда не знаешь, Аннушка. Все эти радужные чувства, которые ты испытываешь к нему, могут легко превратиться в черные.
— Нет, не превратятся.
— Ты готова это доказать?
Я еще больше поднимаю подбородок.
— Что ты задумал?
— Утром мы вернемся домой, и ты расскажешь папе обо всех этих эмоциях. Если он наведет справки о Крейтоне и в итоге примет его, я отступлю.
Я сглотнула.
Говорить с Джереми — это одно, а с папой — совсем другое.
— Что? — он ухмыляется, точно зная, какую ниточку он задел. — Передумала?
— Конечно, нет. Ты сдержишь свое слово. Если папа согласится, ты не будешь вмешиваться.
— Крест на сердце. — Он продолжает ухмыляться.
Потому что он прекрасно знает, что одобрение папы так же невозможно, как и единорог.
Но у меня есть секретное оружие. Мама.
Похоже, мне придется вести совсем другую битву, возвращаясь туда, где мне так не нравится. Туда, где я была всего лишь защищенной принцессой.
Домой.
У нас с домом странные отношения.
Я дорожу всеми воспоминаниями, которые у меня остались с мамой, папой и Джереми, когда я росла. Но я не люблю его за то, какой беспомощной и подавленной я себя чувствовала.
Однако, как только мы въезжаем на огромную территорию, на которой мама каким-то образом превратила готический особняк в уютный дом, единственное, что меня поражает, — это те драгоценные воспоминания.
Например, когда папа учил меня кататься на велосипеде. В итоге я упала и ударила колено, Джереми дунул на него, а мама промыла рану, пока я плакала. Потом я снова встала и побежала, как ни в чем не бывало.
Или когда папа дал мне покататься на своих плечах, а я не переставала хвататься за его лицо и загораживать ему обзор.
Или когда мама удивила папу вечеринкой по случаю дня рождения, которую он люто ненавидел, потому что она пригласила всех охранников.
Это мелочи, незначительные вещи, которые могут показаться неважными, но именно они сейчас приходят на ум.
Может быть, это психологический трюк, который я разыгрываю сама с собой, чтобы психологически подготовиться к предстоящей битве.
Машина останавливается перед внушительным зданием, которое я называю домом. Здесь я родилась и прожила семнадцать лет, огражденная от внешнего мира.
У меня никогда не было друзей, я не могла никого пригласить в гости или посетить чужой дом — если только они не были готовы к тому, что их дом перевернут вверх дном для проверки безопасности, и не наслаждались обществом моих охранников.
Я должна была обучаться на дому, но после того, как умоляла и просила и некоторое время была подавлена, папа разрешил мне посещать частную школу. После того, как он купил ее и насадил повсюду своих людей.
Вот такой человек мой отец. Когда речь идет о нашей безопасности, от него не ускользает ни одна деталь.
Мой брат выходит из машины, и я открываю свою дверь раньше, чем это делает водитель, затем с улыбкой благодарю его.
— Джереми!
Высокий мужчина средних лет заключает моего брата в одно из тех объятий, которые делают мужчины, и Джер ухмыляется.
— Ян, как ты поживаешь?
— Скучно до смерти от отсутствия действий.
Они расходятся, и Ян кивает мне. Его длинные волосы собраны в небольшой хвост, а лицо как всегда красивое. Он один из двух самых надежных охранников моего отца и лучший друг мамы.
О, и я бесчисленное количество раз использовала его в качестве объекта для макияжа, потому что он такой классный. У мамы до сих пор хранятся фотографии моих любительских творений как доказательство.
Он улыбается мне.
— Принцесса.
— Просто Анни, Ян.
— Не используй эти безвкусные американские прозвища. А теперь иди сюда. Твоя мама уже заждалась тебя.
Мы едва успели сделать два шага внутрь, как из кухни появляется мама, вытирая руки о фартук и улыбаясь так широко, что я не могу не улыбнуться в ответ.
Она выглядит такой сияющей в цветочном платье, наполовину скрытом фартуком. Ее волосы убраны в пучок, а челка сбегает на обе стороны. Я пришла к выводу, что она вампир, потому что она ничуть не изменилась с тех пор, как я была маленькой.
— Дети! — она раскрывает свои объятия, и я бегу прямо в них, позволяя своей сумке упасть на пол.
Когда она обнимает меня, и я тону в аромате роз, мне кажется, что все будет хорошо. Она пахнет теплом и безграничной привязанностью. Она пахнет всеми прекрасными воспоминаниями и счастливыми детскими мечтами.
— Дай мне посмотреть на тебя. — Она отступает назад, чтобы внимательно рассмотреть меня. — Ты стала выше и красивее, мой ангелочек.
— Мне восемнадцать. Не называй меня так.
— Ты всегда будешь моим ангелочком. Не могу поверить, что моей младшей уже восемнадцать. — Она снова обнимает меня. — Я скучала по тебе до смерти. Я даже жалею, что отпустила тебя.
— Я тоже по тебе скучала, мама.
— Могу я поздороваться или мне лучше зайти через час, когда вы закончите?
Мама отступает назад при звуке голоса Джереми и смеется, затем притягивает его к себе, чтобы обнять. Он такой высокий по сравнению с ней, что все это выглядит в лучшем случае комично.
— Пойдемте, поужинаем. Я приготовила много еды для вас двоих. — Говорит она, когда они отпускают друг друга.
— Тебе и не нужно было. Мы могли бы съесть что угодно. — Говорю я.
— Ерунда. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как вы уехали, и вы ни за что не станете есть что попало.
Она ведет нас на кухню с помощью Яна. Огла, наша главная служанка, приветствует нас, и я обнимаю ее. Последние восемнадцать лет она считала это кощунством, но я постепенно приучила суровую русскую даму принимать их.
— Где папа? — спрашиваю я маму, пока помогаю Огле наполнять тарелки, которые выглядят не иначе, как пир для целой армии.
— В кабинете с Колей. — Мама усаживает меня на сиденье и ставит передо мной мой любимый салат. — Ты же знаешь, как у него с работой.
— Давай я пойду позвоню им. Джереми едва успевает закончить фразу, как папа входит на кухню с Колей — своим вторым помощником.
Папа обладает внушительным, пугающим присутствием, которое привлекает внимание каждого, когда он входит в комнату. Мне повезло, что я его дочь, поэтому я никогда не бываю объектом его гнева, но знаю, что люди дрожат от перспективы оказаться в таком положении.
После того, как он обнимает Джереми в знак приветствия, он встречает меня мягкой улыбкой.
— Аннушка.
Я бросаюсь в его объятия, и хотя они не такие успокаивающие, как мамины, они надежные, как крепость.
В такие моменты я рада быть дома. Моменты нормальной жизни, тепла и покоя.
Семья.
Даже если мы никогда не будем обычной.
Мы все сидим за ужином, Коля, Ян и Огла в том числе. Борис, еще один охранник из нашего тесного круга, тоже присоединился бы к нам, но его, видимо, нет дома.
Мы всегда считали этих ребят своей расширенной семьей. Теми, к кому мы обращаемся, когда наши родители оказываются недоступны.
В каком-то смысле они наши крестные родители.
Мама, сияющая от уха до уха, не перестает подталкивать в нашу сторону всевозможную еду. Ее счастье, мягко говоря, заразительно, как и ее энергия.
— Как дела в университете? — папа наливает себе бокал вина.
— Как обычно. — Отвечает Джереми, пожимая плечами. Нет нужды говорить о том, что он заставил охранников доложить, что произошедший пожар был незначительным и беспокоиться не о чем. Иначе папа и эти безжалостные парни пришли бы и похоронили Змей своими руками.
Особенно если бы они узнали, что наша с Джереми жизнь в опасности.
Я толкаю свой стакан перед папой.
— Мне тоже.
Он смотрит на меня взглядом, от которого гора встала бы на колени.
— Ты пей свой сок.
— Но мне уже восемнадцать. В Великобритании люди пьют в этом возрасте.